Короче говоря, академическая дискуссия о том, кто такие аль-Насара из Корана, явно далека от завершения. Тезис, что они могут быть идентичны назореям или иудео-христианам, остается интересной гипотезой – но не более.
Значит ли это, что историческая связь, которую мы ищем – недостающее звено между иудео-христианством и исламом, – обречена скрываться во тьме?
Прежде чем отвечать на этот вопрос, добавим в головоломку еще один элемент.
Послание на камне
В 1980-х годах покойный израильский археолог Иегуда Д.Нево проводил интересную работу в пустыне Негев на юге Израиля. Его внимание привлекли надписи на камнях в этом районе: все они были на арабском языке и датировались VII–VIII веками. Поблизости от Зде-Боке, киббуца, основанного в 1952 году для орошения безводной пустыни, в котором и сейчас проживает несколько сотен израильтян, Нево наткнулся на нечто особенно любопытное. Нечто, способное пролить свет на ранний ислам.
Нево умер в 1992 году, а в следующем году, уже после его кончины, была опубликована статья под заглавием «К до-истории ислама». Начинается статья с откровенного признания, что Нево вдохновлялся гипотезой «позднего происхождения» ислама, предполагающей, что Коран – поздний документ, созданный в VIII веке в Месопотамии «арабской империей», которой для подкрепления ее политических притязаний потребовалась эта благочестивая выдумка. Однако в следующие десятилетия после Нево гипотеза позднего происхождения была практически опровергнута: лингвистическое исследование показало, что Коран – «продукт древнейшего периода существования [мусульманской] общины в западной Аравии»[269]. Более того, еще за десять лет до того, в 1980-х годах, «гипотезу позднего Корана» опровергло проведенное в Германии исследование древней рукописи Корана, обнаруженной в Йемене: оказалось, что свиток относится к началу VII века – куда уж раньше![270]
Однако сами находки Нево важнее его теоретической концепции. Некоторые из открытых и изученных им надписей включали даты: от первого пятидесятилетия ислама (660–680 годы н. э.) до второго столетия (780-е годы н. э.) Но, главное, эти надписи чрезвычайно различались по контексту. Древнейшие из них были явно монотеистическими, с воззваниями к Аллаху – то есть, по-арабски, к Богу – однако без всякого открыто исламского содержания, например ссылок на пророка Мухаммада. Поэтому Нево назвал эти надписи «до-Мухаммадовыми текстами». Позднейшие надписи, напротив, были явно исламскими: «Нет Бога, кроме Аллаха, – читаем мы в одной из них, – и Мухаммад слуга и посланник Его»[271].
Среди до-Мухаммадовых текстов особенно примечателен один. Этот текст, найденный на камне близ Зде-Боке, – короткая молитва о прощении. Заканчивается она таким стихом:
Amin rabb-l-alamin rabb Musa wa ‘Isa[272].
То есть: «Аминь, Господь миров, Господь Моисея и Иисуса».
Мусульмане, в первый раз прочтя этот арабский стих, могут испытать трепет – такой же, как испытал я, когда прочел это впервые. Дело в том, что используемый здесь термин «рабб-л-аламин», «Господь миров», прекрасно знаком почти всем мусульманам мира. Он из первой строки самой первой главы Корана, «Фатиха», или «Начало», которая читается так: «Хвала Аллаху, Господу миров». Снова и снова повторяется эта строка каждый день, на всем земном шаре, в каждой мусульманской молитве.
Но смотрите: в этом, очень исламском по звучанию стихе, нет упоминаний пророка Мухаммада. Бог назван здесь «Господом Моисея и Иисуса», а не Господом Мухаммада – от мусульманского автора такого упущения ожидать странно. Вот почему Нево отнес этот текст к «до-Мухаммадовым». Иными словами, его написал не мусульманин. А кто?
Иудей не стал бы восхвалять «Господа Моисея и Иисуса» – он не считал Иисуса великим пророком, равным Моисею. Не мог написать это и христианин, по той же причине: для него Иисус – не великий пророк, равный Моисею, а нечто гораздо большее, божественный Сын Божий и сам Господь. Следовательно, как отмечает Нево, перед нами отблеск веры, отличавшейся и от иудаизма, и от христианства:
Расположение в паре Иисуса и Моисея, законодателя, говорившего с Богом лицом к лицу, поднимает Иисуса на величайшую достижимую для человека высоту благочестия. Он разделяет с Моисеем честь служить «идентификатором» Бога. Однако вполне ясно, что по отношению к Аллаху Иисус находится в подчиненном положении[273].
Мы знаем, что вне ислама существовала лишь одна традиция, воспринимавшая Иисуса и Моисея таким образом, – иудео-христианство. Нево, похоже, делает об источнике до-Мухаммадовых текстов то же предположение. «Очевидно, они оставлены иудео-христианской группой», – пишет он и добавляет, что эта группа, по-видимому, существовала, «по крайней мере в Негеве в конце I – начале II века П.Х.»[274](П.Х. означает здесь «после Хиджры»: Хиджра – переселение пророка Мухаммада в Медину в 620 году, начало мусульманского календаря.) Другой ученый также подчеркивает, что надписи указывают на существование «формы иудео-христианства, не отождествляемой с иудаизмом, христианством или исламом»[275].
Вероятно, это важнейшее из доступных нам свидетельств о возможном существовании на заре ислама иудео-христианской общины.
Помимо этих археологических свидетельств, у нас есть и литературные указания на то, что в это время в районе Негев в самом деле жили иудео-христиане. Они исходят из писаний «Кирилла», подписанных именем Кирилла Иерусалимского (ум. 386); однако ученые полагают, что эти книги созданы в VI–VII веках, и потому обычно называют их автора Псевдо-Кириллом. Этот христианский автор упоминает «еретиков»-самарян, живущих в Палестине, которые считают «сына Марии пророком Божьим», – явно иудео-христианский взгляд на Иисуса. Он же упоминает монаха по имени Аннарих, который жил в Газе и следовал Евангелию евреев – утраченному иудео-христианскому тексту[276].
Однако, хотя все эти свидетельства и весьма впечатляющи, невозможно судить о том, относятся ли они к отдельным эксцентричным личностям – или к активной иудео-христианской общине, распространявшей свое учение. Даже если такая община существовала, невозможно сказать, могла ли она иметь какое-то влияние в регионе Хиджаз в Западной Аравии, где появился ислам. В Хиджазе почти не ведутся археологические раскопки, и наши источники по истории этого региона очень ограничены. У нас очень мало материала для того, чтобы реконструировать далекое прошлое.
Авраамический архетип
После всех поисков исторической связи между иудео-христианством и исламом мы остаемся с выводом, которым поделился в конце 2015 года один из специалистов по этому вопросу Гийом Ди: «У нас нет свидетельств существования иудео-христианских группировок в Аравии в начале VII века, как нет и свидетельств существования каких-либо иных иудео-христианских группировок где-либо на Ближнем Востоке, игравших роль в возникновении раннего ислама»[277].
«Свидетельства», указывает Ди, строятся по принципу порочного круга: некоторые учения Корана напоминают учение иудео-христиан, следовательно, иудео-христиане должны были прямо повлиять на создание Корана. Исходя из такого рассуждения, западные ученые обнаружили в Аравии VII века и поблизости от нее множество других «ересей». Краткий список включает несторианство, монофизитство, тритеизм, антидеко-маркианизм, манихейство и гностицизм[278]. А это, право, многовато – если только не воображать Аравию «каким-то “Парком Юрского периода” для древних “ересей”»[279].
Вот почему, быть может, стоит рассмотреть возможность, что такого «Парка Юрского периода» никогда не существовало, и доктринальная связь ислама с иудео-христианством не основана на исторической связи. Самуэль Циннер, один из западных ученых, глубоко проработавших этот вопрос, говорит именно об этом, критикуя «взгляд историцистов», которые
Не принимают во внимание возможность того, что схожие идеи и обряды могли возникнуть независимо друг от друга в двух разных религиозных вариантах, исходящих из единого трансцендентного архетипа, лежащего в основе авраамических религий[280].
Трансцендентный авраамический архетип – так Циннер, сознательно вводящий в историю религий платоновскую философскую категорию, объясняет доктринальную связь между иудео-христианством и исламом. Следовательно, связь эту нельзя возводить к тому, что пророк Мухаммад, мол, был знаком с предыдущими религиозными традициями. Скорее, ее следует объяснить тем, что в нем возродился авраамический архетип: благодаря интуиции, если предпочитать светские объяснения, или благодаря откровению, если вы открыты для объяснений религиозных.
Какой бы «прыжок веры» не предпринимать здесь – ссылаться ли на утерянные исторические сведения, на архетипы платонизма, на метафизику религии – важно отметить, что ислам стоит, по его собственному заявлению, «на прямом пути», восходящем к Аврааму: пути чистого, простого, строгого единобожия. Христианский ученый Мартиньяно Пеллегрино Ронкалья изящно выразил эту мысль в своей статье 1971 года, в которой пишет о «кристаллизации арабизированной формы иудео-христианства в исламе». Далее он поясняет: