Хотя это третье истолкование позволяет примирить Коран с рассказом о распятии в канонических евангелиях, не факт, что возможно примирить его с богословием креста из посланий Павла. Согласно этому богословию, распятие стало событием вселенского значения, в котором Иисус претерпел муки и смерть ради искупления грехов всего человечества. В Коране мы не найдем ни следа такого богословия; более того, оно противоречит некоторым базовым учениям Корана – тому, что грех может быть только личным, и «ни одна обремененная душа бремя грехов другой души себе на плечи не положит»[455]. Кроме того, богословски это просто не нужно: ведь Коран не разделяет богословие Падения, которое, согласно христианству, сделало всех людей неисправимыми грешниками, нуждающимися в спасителе.
Докетизм Корана?
Говоря о подходе Корана к кресту, необходимо рассмотреть еще один вопрос: возможные прецеденты такого же подхода в христианской традиции.
В сущности, те, кто знаком с этой традицией, возможно, уже узнал прецедент для коранического утверждения «так им представилось» – раннехристианскую «ересь» под названием докетизм. Сам этот термин происходит от греческого dokesis, что означает буквально «внешность», «кажимость». Докетизм – это учение о том, что Христос не страдал на кресте по-настоящему, а лишь казался страдающим. Оно было весьма популярно во II–III веках христианства и умерло только после осуждения его на Никейском соборе в 325 году.
Однако одна из сторон докетизма входит в резкое противоречие с кораническим учением об Иисусе: большинство докетов отрицали страдания Христа, поскольку считали его слишком Богом для этого. Учение это приобрело особую популярность среди гностиков, для которых Христос был только Богом – а не «вполне Богом и вполне человеком». Значит, поскольку Бог не может ни страдать, ни умереть, – не мог ни страдать, ни умереть и Иисус. Иными словами, богословская «подкладка» докетизма исламу не близка – скорее противоположна.
Что ж, пути Господни неисповедимы. Более пристальный взгляд на раннехристианские источники показывает, что существовали докеты и иных богословских убеждений. Об этом мы узнаем от Псевдо-Кирилла, христианского автора VII века, о котором я уже упоминал. Этот автор пламенно проповедовал истину мейнстримового христианства, а заодно описывал различных еретиков, которых встречал на своем пути. Одним из них был некий самарянин, живший в Палестине, который считал «сына Марии пророком Божьим» и объяснял распятие докетическим образом: по его словам, распяли не «истинного Иисуса», а «пророка, также по имени Иисус». Истинный же Иисус взошел на «некую гору» – и, что случилось с ним дальше, никому не ведомо[456].
Более того, от того же Псевдо-Кирилла мы узнаем об еще одной интересной личности: монахе по имени Аннарих, который жил близ Газы и следовал «Евангелию евреев», утраченному ныне тексту, о котором мы упоминали ранее. Этот монах был будто бы последователем Евиона, то есть евионитом. А еще он обладал необычным взглядом на распятие. «Когда его [Иисуса] повесили на крестном древе, – говорил он, – Отец его спас его из рук их, вознес на небеса и посадил во славе рядом с собой»[457].
Эта цитата не только звучит примечательно схоже с кораническим: «Нет, не был он убит! Господь вознес его к себе». Она еще и исходит из источника, по сообщениям, сразу и иудео-христианского, и докетического. В таком случае, если подход Корана к кресту объясняется как докетический – он тоже укладывается в картину преемственности между иудео-христианством и исламом.
Эта преемственность заметна и в том, что, как и Коран, иудео-христианские источники не придают кресту важного богословского значения. В основных известных нам иудео-христианских текстах – Послании Иакова, Дидахе или Евангелии Q – распятие не упоминается. «Разумеется, читатели Q знали о смерти Иисуса, – замечает Джеймс М. Робинсон, специалист по Евангелию Q. – Однако они видели в ней скорее неизбежную кульминацию деятельности Премудрости Божьей, на протяжении всей библейской истории посылавшей в Израиль своих вестников, которым порой приходилось и жизнь отдавать за Божье дело»[458]. Позднейшие иудео-христиане, как те же евиониты, считали так же. Учение Иисуса интересовало их больше, чем значение его смерти. Иными словами, «евионитский Христос пришел в мир не принести себя в жертву, не отдать жизнь ради блага многих. Его задача была иной – пророческой»[459].
Но был ли этот пророк таким же, как и другие пророки в истории авраамических религий? Или же его чудесное рождение от девы и творимые им чудеса обозначали что-то особенное? И что именно значит «Бог забрал его к Себе» – как говорит Коран о конце его земной жизни? Означает ли это, что Иисус умер? Или…?
О возможных ответах на эти вопросы мы поговорим в следующих двух главах.
Глава 7Исламская христология
Ислам признает за Христом особую функцию, которая… отличается от функции других пророков, обычно приносивших новый закон или утверждавших старый. Эта особая задача Христа в исламе выражается словами «Дух Божий».
Дамаск, ныне столица многострадальной Сирийской Арабской Республики, много веков назад был римским городом и цитаделью христианства. Здесь обитало множество деноминаций и, наряду с прекрасным храмом Юпитера, в конце IV века превращенным в кафедральный собор, высилось множество церквей. К VI веку христиане Дамаска начали верить, что в их городе захоронена голова Иоанна Крестителя, отсеченная в I веке по приказу Ирода Антипы. Так рядом с собором была выстроена небольшая часовня – часовня Иоанна Крестителя.
В наше время часовня по-прежнему здесь и по-прежнему пользуется почитанием, однако собор давно превратился в мечеть. В середине 630-х годов, всего через несколько лет после кончины пророка Мухаммада, Дамаск – как и всю Сирию – завоевали мусульмане. Некоторое время мусульмане и христиане делили собор между собой, затем он стал мечетью, а Дамаск – столицей мусульманской империи, управляемой династией Омейядов.
Однако христиане остались в городе – как и их вера. «С христианами обращались разумно и по справедливости, – отмечал христианский автор почти столетие назад. – Многие из них, особенно в первые годы, занимали высокие должности в правительстве»[461]. Одним из таких высокопоставленных чиновников был Юханна аль-Димашки, или, как называют его на Западе, Иоанн Дамаскин. Христианский священник и богослов, он, кроме того, был глубоко эрудированным человеком, сведущим в самых разных науках, писал трактаты по юриспруденции, философии и музыке. «Очевидно, его приверженность к христианской вере не смущала сограждан-сарацинов, – замечает «Католическая энциклопедия» («сарацин» – архаическое христианское обозначение мусульманина). – Он пользовался всеобщим уважением и достиг высокого положения»[462].
Положение в самом деле было высоким: ни более, ни менее, как главный администратор при дворе калифа Абд аль-Малика – правителя, выстроившего в Иерусалиме знаменитый Купол Скалы. Однако важная должность в мусульманской империи не останавливала Иоанна Дамаскина от богословских споров: он писал пространные полемические сочинения как против враждующих христианских течений – например, распространенного в то время иконоборчества – так и против мусульман. Полемика его против последних очень любопытна, поскольку у него была возможность хорошо изучить их веру. В отличие от византийских богословов, представлявших себе ислам по сведениям из третьих рук, Иоанн возводил его не к дьявольским козням, а к арианской и несторианской ересям[463]. Он даже истратил немало чернил, доказывая божественность Христа на основе мусульманского писания. Говоря об этом, в своем «Споре сарацина с христианином» он дает собратьям-христианам такой совет:
Если сарацин спросит тебя: «Кто такой, по-твоему, Христос?» – ответь ему: «Слово Божье»… Тогда спроси его, в свою очередь: «А как называет Христа твое Писание?» Возможно, сарацин попытается спросить тебя о чем-то еще, но не отвечай ему, пока он не даст ответ на твой вопрос. Наконец, смирившись, он ответит тебе: «В моем Писании Христос именуется Духом и Словом Божьим».[464]
Тут-то христианин и воскликнет: «Ага, вот ты и попался!» Иоанн Дамаскин, конечно, пишет об этом более возвышенным слогом – а кроме того, дает нам взглянуть на важный исторический контекст спора:
[длинная цитата] Тогда спроси его [сарацина]: «А Дух и Слово Божье, о которых говорится в твоем Писании, сотворены или не сотворены?» И если он скажет: «Сотворены», отвечай ему: «А кто сотворил Дух и Слово Божье?» И если, принужденный необходимостью, он ответит, что их сотворил Бог, скажи: «А прежде чем Бог сотворил Слово и Дух, у Него, выходит, не было ни Духа, ни Слова?»
И он побежит от тебя, не зная, что ответить. Ибо те, кто так думает, для сарацинов еретики, презренные и отвергаемые; и он весьма испугается, что ты можешь рассказать о нем другим сарацинам[465].
«Еретики», о которых упоминает здесь Иоанн Дамаскин, настаивавшие, что Слово Божье сотворено Богом, были предшественниками Мутазилла. Это одна из ранних школ исламского богословия, получившая свое название за то, что страстно защищала три взаимосвязанных учения: действиями людей управляет их свободная воля, а не божественное предопределение; человеческий разум, наряду с откровением, способен находить истину; Коран – книга «сотворенная», а не существовавшая вечно. Империя Омейядов, в эпоху которой начались эти споры, не одобряла учения Мутазилла по циничным, чисто политическим, причинам и сурово подавляла мутазилитов