Перед лицом этого «ужасающего потока безрелигиозности» Нурси рассматривал ислам и христианство как союзников. В возвращении Иисуса он видел аллегорию этого союза и взаимопонимания между последователями двух вер. Сам он, со своей стороны, послал собрание своих трудов в Рим, папе Пию XII, и в феврале 1951 года получил от него личное письмо с благодарностью. В 1953 году он посетил Вселенского патриарха Константинопольского Афинагора, чтобы предложить ему дружбу и сотрудничество между мусульманами и христианами перед лицом вызовов современности[571].
Это произошло примерно за десять лет до знаменитого Второго ватиканского собора (1962–1965) Католической церкви, в конце которого была выпущена «Nostra Aetate», или Декларация об отношении Церкви к нехристианским религиям. «С уважением относится Церковь и к мусульманам, – говорится в этом основополагающем документе. И далее:
Они поклоняются единому Богу, живому и самодостаточному; милосердному и всемогущему, Творцу неба и земли, говорившему с людьми; они стремятся повиноваться Его воле всем сердцем и душой, как Авраам, с которым ислам связывает свою веру. Хотя они не считают Иисуса Богом, но почитают его как пророка. Чтут они и Марию, его девственную Мать: временами они даже взывают к ней. Кроме того, они ждут судного дня, когда Бог будет судить всех, воскресших из мертвых. Наконец, они ценят нравственную жизнь и почитают Бога прежде всего молитвами, милостыней и постом[572].
Выражая сожаление о том, что в течение столетий «отношения христиан и мусульман омрачались конфликтами и враждой», Декларация призывала обе стороны «искренне работать над взаимопониманием» и стремиться к «социальной справедливости и нравственному благополучию, а также к миру и свободе».
Нурси не дожил до выхода в свет «Nostra Aetate». Но если бы дожил, скорее всего был бы глубоко тронут. Быть может, он даже подумал бы, что Иисус уже в пути.
Глава 9Чему Иисус может научить современных мусульман?
И им не должно уподобиться всем тем,
Кому Господне Откровение предстало раньше
И чьи сердца за долгие года ожесточились
И многих превратили в грешников распутных.
«Морские пехотинцы, служащие первого батальона восьмого полка морской пехоты, отдыхают в мечети Фаллуджа Хулафа Рашид, очистив ее от боевиков». Фотографию с такой подписью получил я по электронной почте в конце 2004 года. На снимке почти две дюжины американских солдат беззаботно расположились в иракской мечети, отвоеванной у их иракских противников. Фотография была опубликована в американской прессе как одна из множества повседневных военных сцен: ни публикаторы, ни большинство читателей, скорее всего, не увидели в ней ничего из ряда вон выходящего.
Однако на снимке было нечто из ряда вон выходящее, даже шокирующее. Солдаты ступали на пол мечети в ботинках! Традиционно это величайшее оскорбление для места молитвы – что и подчеркнул мои друг, ревностный мусульманин, приславший мне это фото. «Они топчут наши мечети своими грязными ботинками, – написал он в комментарии. – Верующие, пробудитесь!»
Как легко догадаться, я был не единственным, кого встревожило это письмо. «Фотография, – как заметил позже один журналист, – начала жить собственной жизнью». Одна за другой перепечатывали ее газеты, она путешествовала по вебсайтам, множество раз ею делились пользователи Интернета – и в конце концов она стала «еще одним кирпичом в стене исламской ненависти к Америке»[574].
По иронии судьбы причиной этой кросс-культурной драмы стало недоразумение. Морские пехотинцы, одной фотографией вызвавшие такой гнев всего мусульманского мира, скорее всего и не подозревали, что делают что-то оскорбительное. Американцы и в церквах, и даже в своих домах ходят в обуви – и едва ли понимали, что значит для мусульманина войти в ботинках в мечеть. Даже если им говорили, что так не положено, вряд ли они могли догадаться, насколько это заденет чувства верующих.
Иными словами, проблема не в том, что американские солдаты намеренно оскорбили мусульман. Проблема в том, что они воюют с людьми, которых не знают и не понимают – в том числе не понимают, что для них священно. Это «столкновение цивилизаций», или, точнее, нападение мощной цивилизации на более слабую, с желанием подчинить себе, но без эмпатии, без понимания и без желания понять.
Разумеется, не в первый раз наша старушка-Земля становится свидетельницей столкновения цивилизаций. Нечто очень похожее происходило две тысячи лет назад – мы упоминали об этом в первой главе: могущественная Римская империя подчинила себе Иудею, вторгшись в мир физически слабой, но духовно и религиозно мощной иудейской цивилизации.
Выразимся яснее: инцидент с морскими пехотинцами, захватившими мечеть Фаллуджа, очень похож на инцидент с римским полководцем Помпеем, завоевателем Иерусалима. Как рассказывает иудейский историк Иосиф Флавий, Помпей, в сущности, хотел выразить уважение к странной религии незнакомого ему завоеванного народа. Он просто решил посетить Святая Святых и увидеть Бога собственными глазами. Однако того, что своими грязными сандалиями он осквернил святую землю, было достаточно, чтобы вызвать негодование у благочестивых иудеев и, не желая того, спровоцировать новые иудейские восстания.
Прозрение Тойнби
Не кто иной как покойный Арнольд Тойнби (ум. 1975), один из интеллектуальных гигантов прошлого столетия, первым обратил внимание на сходство между современным столкновением мусульманского мира и Запада – и историческим столкновением иудеев с Римской империей. В своей книге 1948 года «Цивилизация под судом», в статье, озаглавленной «Ислам, Запад и будущее», британский историк провел параллель между этими двумя случаями, особенно подчеркнув, что реакция мусульманского мира на Запад очень напоминает реакцию иудеев на Рим.
Тойнби начинает свою аргументацию с воспоминаний о нескольких волнах противостояния между исламом и Западом: ранние исламские завоевания, Крестовые походы, нападения Османской империи на Европу. Ни в одном из этих прежних конфликтов, отмечает Тойнби, ни мусульмане, ни жители Запада не смогли друг друга одолеть или хотя бы серьезно нарушить баланс сил. Однако в Новое время Запад чрезвычайно усилился и поставил перед собой задачу «вестернизировать мир». Мусульманский мир, в числе прочих, терпит на себе последствия этого грандиозного замысла – военную, политическую и культурную экспансию. «Ислам снова загнан в угол, – пишет Тойнби, но на этот раз шансы его куда хуже, чем даже в самые критические моменты Крестовых походов, ибо современный Запад превосходит исламский мир не только силой оружия, но и развитием экономики, на которой в конечном счете основывается военная сила, и, прежде всего, своей духовной культурой – внутренней силой, которая одна способна создавать и поддерживать внешние проявления того, что мы называем цивилизацией[575].
У цивилизации, столкнувшейся со столь драматическим вызовом, объясняет дальше Тойнби, есть две прямо противоположные возможности. Так, иудеи, испытав на себе мощь Рима и блеск эллинизма, разделились на две партии: одни стали «зилотами», другие – «иродианами». Первая партия цепко держится за свою религиозную традицию, вторая решает подражать чужакам-победителям.
««Зилот» – это человек, ищущий в знакомом убежища от незнакомого, – писал Тойнби, определяя зилотство как «архаизм, порожденный внешним давлением». Тот же тренд он видел в «пуританах» своего времени – северо-африканских сануситах и арабских ваххабитах[576]. Живи он сегодня – возможно, то же самое сказал бы о салафитах и джихадистах.
Другой тренд, иродианство, полностью противоположен зилотству. ««Иродианин» – это человек, действующий согласно принципу: лучший способ защититься от неизвестной опасности – выяснить ее секрет, – писал Тойнби. – Если «зилотство» – архаизм, порожденный внешним давлением, то «иродианство» – форма космополитизма, вызванная тем же самым внешним давлением»[577].
Типичные иродиане мусульманского мира, продолжает Тойнби – это авторитарные правители-«западники», такие, как Мухаммед Али в Египте или Мустафа Кемаль Ататюрк в Турции. Сам западник по убеждениям, разумеется, он симпатизирует их деятельности, однако признает и их недочеты. Он пишет:
Редкий «зилот», избежавший уничтожения, становится удобрением для цивилизации, теряющей жизненную силу; куда более часто встречается «иродианин», который избегает подчинения, перенимая черты живой цивилизации и ассимилируясь в нее. Однако ни тот, ни другой не способны внести творческий вклад в дальнейший рост живой цивилизации[578].
Еще хуже, продолжает Тойнби, то, что иродиане мусульманского мира часто преследуют зилотов «так безжалостно, как никогда не хватило бы духу самим жителям Запада»[579]. Неудивительно, что зилоты от этого только укрепляются в своих убеждениях. В результате между иродианами и зилотами «слишком часто завязывается борьба не на жизнь, а на смерть»[580]. Так возникает порочный круг: бесконечная борьба между секулярными мусульманами-западниками и их противниками-исламистами.
Тойнби выражает надежду на то, что зилоты всегда будут терпеть поражения, поскольку им недостает образования для использования западных технологий. «Пароходы, железные дороги, телеграф, телефоны, аэропланы, автомобили, газеты и прочее, – перечисляет он, – использование всех этих инструментов – за пределами возможностей исламских “зилотов”»