Лучше всего было бы сохранить инкогнито до самого Владивостока, от крайности — до Забайкалья. Трудно, а надо. Чем дальше поезд уносил великую княжну на восток, тем меньше была вероятность, что братец отправит ее к батюшке в сопровождении жадармского караула. Не из сострадания, а потому, что не доверит караулу. Знает характер сестры.
Иногда снился любимый, и всегда одинаково: он отдалялся, уходил куда-то с грустной улыбкой, заволакивался туманом…
Или то были слезы?
«Ну где теперь искать эту дуру?» — в великой досаде подумал Дмитрий Константинович. Не в первый раз подумал и не в сотый.
Хотел простонародно плюнуть и забыть, благо иных дел хватало. Не получалось.
Сестра все-таки. Росли вместе. Шалили вместе, совместно и терпели наказания, не переваливая вину со своих плеч на чужие. Наставники-немцы на взыскания были щедры, а похвалу из них клещами не вытянешь. Впрочем, это еще как посмотреть. Если сравнить с нещадно поротыми германскими принцами, то у русских великих князей было не детство, а сплошной праздник…
Ну ладно. Выросли. Сам — не семи пядей во лбу, но вроде и не дурак. Сестра — красавица с умом и характером. С тем самым характером, воспитать который так старались немцы — и преуспели, черт бы их побрал. К этому упрямому характеру еще бы дисциплину тевтонскую, да куда там. Не захотела рожать маленьких Саксен-Кобургов. А кто неволил? Сказала бы твердое «нет» — и точка. Повздыхав, подыскали бы другую партию. Но не Лопухина, конечно! Капризы императорских детей терпимы до тех пор, пока они не переступают некой границы. Влюбляться в обыкновенных смертных можно, если держать себя в рамках приличия. Венчаться — увы. Много лучше самому пооборвать лепестки распустившихся в душе цветов, чем ждать, когда тебе их пооборвут другие.
Кто-то сомневается в том, что так и случится?
Ум — умом, пустое упрямство не имеет к нему отношения. Поэтому Дмитрий Константинович и ругал про себя сестру дурой.
Сбежала! Ничего умнее выдумать не могла! Как в романах, чтоб их авторам в аду вовек из кипятка не выныривать! По всей империи ее ловят, а где она? Бог знает, в какую щель забилась. А может быть, удрала за границу, хотя жандармский полковник Гоцеридзе, помнится, докладывал иное. Но откуда Гоцеридзе может это знать, если его ищейки потеряли след? Из дедукции своей? Сестра все-таки умна, не всякий ее шаг продедуктируешь. К тому же еще и влюблена по уши, что для логики и вовсе губительно.
Вспоминая о логике, великий князь честно признавал, что тратить много времени на беспокойство по поводу участи сестры — неразумно. Ее ищут все жандармы империи и, надо думать, найдут. Еще будет время поплакать, коли придут дурные известия. Пока же надо ждать, не раскисать и работать.
А работы было по горло. Как можно более подробное знакомство с вверенным краем — пока на расстоянии, по картам и многостраничным докладным запискам. Вопросы освоения природных богатств. Концессии. Пути сообщения. Промышленнность. Рыболовство и морская торговля. Судостроение. Отношения с Китаем, Кореей, а теперь еще и с Японией. Завоз продовольствия на казенные фактории на Камчатке и Курильской гряде, вывоз пушнины. Накопившиеся проблемы во взаимоотношениях с туземным населением. Английским хищникам, что спаивают чукчей и камчадалов и грабят их, пьяных, как хотят, показательно надавать по шеям, дабы зареклись впредь по-наглому ходить в русские воды. Выпросить у папА хотя бы полдюжины быстроходных военных судов для охраны побережья и столько же построить на месте. Оборудовать современный порт в Золотом Роге.
Это только главнейшее.
Временами молодость брала свое. В Москве великий князь нетерпеливо переждал все положенные изъявления верноподданнических чувств, отобедал у генерал-губернатора — и исчез неизвестно куда вместе с верным адъютантом Баклундом. Точнее, охране великого князя, было известно, «куда», но охрана помалкивала. Воротились искатели ночных приключений под утро, оба сине-зеленого цвета.
«Конь о четырех ногах, и то спотыкается»,— мог бы сказать какой-нибудь доморощенный философ. А профессор модной науки психологии сказал бы иное: поиск сомнительных развлечений означает лишь то, что молодой человек не монах. И добавит, что тем лучше. Кто вечно держит себя в жесткой узде, тот с великим удовольствием наденет железную узду на других. Да еще с шипами внутрь.
В дальнейшем молодость новоявленного наместника проявлялась иначе. Из вагона, к котором теоретически должен был ехать начальник охраны, великий князь приказал сделать гимнастический зал. Повесил перекладину и кольца для тренировок телесной гибкости, боксерскую грушу и мешок с опилками для побиения боксом, устелил пол матами. Столяр в два счета смастерил шведскую стенку. Каждое утро Дмитрий Константинович целый час занимался французской гимнастикой и еще полчаса нещадно избивал безответный мешок. Доведя себя до седьмого пота, нырял в ванну, причем требовал, чтобы вода была холодная. И только после всех этих надругательств над собственным организмом великий князь садился завтракать.
Позавтракав, он работал до обеда, для чего уходил в вагон, служивший личным кабинетом, а по окончании обеда возвращался в гимнастический зал, наскоро преобразованный к тому времени в тир, чтобы пострелять из револьвера для улучшения пищеварения. После чего работал часов до семи вечера, а затем приказывал подать фехтовальные маски, нагрудники и эспадроны. За ужином — теперь уже с легким вином — великий князь подшучивал над адъютантами, а случалось и над самим собой, смотря по тому, кто нынче вышел победителем, а кому досталось стальной полосой по голове и по ребрам.
Если о причудах цесаревича в мало-мальски приличном обществе предпочитали не говорить (разве что шептаться), то причуды его младшего брата, с должным уважением освещавшиеся прессой, служили излюбленной темой пересудов как столичных светских львов, так и провинциальных кумушек. Один газетный фельетонист осмелел до того, что выразил сожаление: нельзя, мол, поставить на рельсы манеж для верховой езды, а жаль,— и что бы вы думали? Тираж газетенки не был арестован, а редакции не пришлось платить штраф. Умные люди усматривали в этом дальновидную политику Третьего отделения: уж если подданные не могут не сплетничать об августейшей фамилии, пусть сплетничают о младшем сыне государя — ибо сплетни о старшем ввиду особенностей последнего разрушительны для монархии.
Вагон мотало на стрелках. Вагон был десятым по счету от паровоза, а всего вагонов в Литерном-бис насчитывалось двенадцать — ровно столько же, сколько в Литерном. Но половина вагонов в Литерном-бис пустовала.
Уже в первые дни пути Дмитрий Константинович выразил неудовольствие тряской и желание перецепить поближе к паровозу хотя бы вагон-кабинет. В ответ подполковник Огуречников, начальник личной охраны великого князя, почтительно поклонился, отчего его лысина тускло заблестела, будто маслом смазанная, и ответствовал: никак нельзя. То есть можно и теоретически и практически, но неразумно. Есть сведения: в пути возможно покушение бомбистов… Сведения, увы, темные и непроверенные, но подстраховка отнюдь не помешает. Статистика железнодорожных катастроф давно известна: когда паровоз сходит с рельсов, сильнее всего разрушается первый вагон, а выше всех взлетает — третий либо четвертый. Последние вагоны могут даже вовсе не сойти с рельсов. В недлинных поездах, когда почти нет угрозы излома вагонной оси или разрыва сцепки, безопаснее всего находиться в хвосте поезда, но не в последнем вагоне.
—Почему же не в последнем?— с ядом осведомился великий князь, проиграв словесную пикировку со своим Аргусом.
—На всякий случай, ваше императорское высочество, на всякий непредвиденный случай…
—Перестраховщики!— бросил Дмитрий Константинович, без приязни глядя на жандармскую лысину.— Сестру найти не можете, а туда же…— И, заметив, как окаменело лицо Огуречникова, добавил: — Не обращайте внимания, прошу вас. Я не желал вас обидеть… Вы хотели сказать мне что-то еще?
—Ничего существенного, ваше императорское высочество, кроме того, что розыск упомянутого лица не прекращается. В меру сил его ведем даже мы, не отвлекаясь, разумеется, от исполнения прямых обязанностей…
Великий князь расхохотался.
—Даже вы, моя охрана? Ну и как успехи? Удалось ли напасть на след?
—Даже не на один, ваше императорское высочество,— с самым серьезным видом молвил подполковник.— Осмелюсь, однако, просить ваше императорское высочество не торопить меня с докладом, тем более что полученные нами сведения еще нуждаются в проверке.
В ответ Дмитрий Константинович махнул рукой.
—Уж лучше выполняйте ваши прямые обязанности,— недовольно морщась, произнес он.— Всё у вас, как я погляжу, нуждается в проверке… Впрочем, нет! Докладывайте сейчас. Какие такие следы вами обнаружены? Ну хоть один след?
И сразу же понял, что зря пытался уличить Огуречникова в фантазерстве.
—В Литерном, в третьем вагоне, в сопровождении известного московского репортера Легировского путешествует молодая особа с приметами… м-м… разыскиваемого лица. Почти не выходит из купе, в вагоне-ресторане не появляется, разговоров избегает. На станции Тайга в указанный вагон под видом второго проводника подсажен опытный филер. Ждем результатов.
—Ну-ну. И долго вы собираетесь ждать?
—Надеюсь получить более точные сведения в Красноярске, ваше императорское высочество.
—Оставьте вы, пожалуйста, титулование, в ушах звенит… Так вы, стало быть, думаете, что моя сестра устремилась на Дальний Восток навстречу… другому лицу, причем выбрала для этого Литерный поезд? В оригинальности мышления вам не откажешь. Хотя… нет, не может этого быть. Для этого она слишком осторожна. Нет, не верю.
—И я не верю,— спокойно проговорил Огуречников,— поэтому и не предпринял пока никаких экстренных мер. Однако проверить обязан. Что за женщина? Материалы на Легировского уже получены по телеграфу, не такой уж он донжуан. И не такой богач, чтобы оплатить путешествие в Литерном с дамой сердца. Но ловкач известный.