—Россия,— убежденно сказал Лопухин.
—Верно. Ну а через десять, через двадцать лет? Как бы мы ни пыжились, японцы на Дальнем Востоке будут сильнее нас. И надолго. Единственный шанс для нас окончить войну быстро и без больших потерь, а значит, скорее всего, просто-напросто не допустить войны — возможно быстрее перебросить на Дальний Восток одну-две сильные эскадры с Балтики и Черного моря. Вопрос: как? Вокруг Африки да через Индийский океан — слишком долго. Пока корабли дойдут, война перекинется на материк, и у противника будет преимущество в коротких путях снабжения войск. Пустить эскадру напрямик через Великую Атлантику — совсем иное дело. Вы показали, что русским это по плечу. И даже более: русские не сочли это предприятие слишком рискованным для участия в нем наследника престола российского. То, что доступно корвету, доступно и эскадре, имеющей в своем составе должное количество транспортных судов. Войны не будет. Договор подпишем в ближайшие дни, я в этом уверен. Транссиб плюс освоенный морской путь — это агрумент. Европейские газеты уже кричат о «русском аркане», захлестнувшем весь земной шар.— Корф заулыбался.
Граф помолчал, покусал тонкий ус.
—Значит, Южная Корея достанется японцам?— произнес он полуутвердительно.
—Также и Формоза. Надо же чем-то жертвовать в торге.
—Я не о том. Им Южная Корея, они давно на нее зубы точат, нам — Северная, а там, глядишь, и Манчжурия станет российским протекторатом, отвалившись от Китая. Россия приобретает все новые территории, которые не может толком освоить. Пора бы остановиться, иначе когда-нибудь все это плохо кончится. Знаете, что бывает от обжорства? Несварение желудка.
—Согласен с вами,— кивнул Корф.— Но как иначе? Не наложим лапу мы — наложат японцы. Очень жесткая будет лапа, с железными когтями. Не разделим сферы влияния сейчас — останемся у разбитого корыта, в то время как Япония усилится многократно. Нет уж, уважаемый Николай Николаевич, с волками жить — по-волчьи выть. Сейчас мы бессильны удержать японцев на архипелаге, так пусть уж лучше их агрессия развивается в сторону Китая, Индокитая и Индонезии. Рассорятся с англичанами, французами и голландцами — на здоровье! Пусть подерутся. Англичане японцев подзуживают — им самим и расхлебывать эту кашу. Россия, я надеюсь, останется в стороне да еще, пожалуй, выступит как посредник. Разве плохо?
И посланник тихонько засмеялся. Смех его не был приятен Лопухину.
—Да, я слышал об экспансионистских устремлениях новой Японии,— сказал он.— Однако не рано ли? Сиогун свергнут недавно, император молод, правительство неопытно, армия вряд ли успела перевооружиться…
—Так, да не совсем так,— немедленно возразил Корф.— Вы упускаете главное: настроения, царящие среди населения. Самурайское сословие недовольно отменой привилегий, аристократы недовольны тем, что к власти не без успеха лезут купцы и промышленники, беднейшие слои, понятно, недовольны всегда — и все вместе они недовольны нами. Да-с, нами-с! Нам улыбаются, нам кланяются, а сами до глубины души оскорблены нашим гайдзинским присутствием на священной земле Аматерасу! Ну, тут, понятно, присутствуем не только мы, но и вся Европа: британцы в первую очередь, далее голландцы, французы, немцы, итальянцы… Все сюда лезут. И всех их японцам хочется сбросить в море. Последний сиогун был бы смещен лет на пять раньше, если бы не манипулировал какое-то время сим общим желанием. Когда больше не смог — настала очередь императора обещать народу накормить гайдзинами рыб. Само собой разумеется, что выполнять это обещание не собирается ни сам монарх, ни его правительство. Иностранцы пока нужны, и даже очень нужны. Думаю, со временем они исчерпают свою полезность и получат от ворот поворот, но пока очень ценятся. А все слои туземного населения ждут от микадо исполнения обещанного. Где-то терпеливо ждут, а где-то и восстания устраивают, с мечами на пушки кидаются. Что в этой ситуации прикажете делать?
—Не продолжайте, я понял,— кивнул Лопухин.— Разумеется, надо устроить череду маленьких победоносных войн вне границ страны и тем успокоить крикунов. Одних занять на войне, других соблазнить военными заказами, третьим кинуть какую-нибудь малость из добычи… Способ известный, проверенный.
—Ну конечно.— Корф пожал плечами, показывая, что разговор идет о само собой разумеющемся.— Современного оружия и военного снаряжения у японской армии пока нехватка, зато японские солдаты храбры и старательны сверх меры. Их обучают германские инструкторы, по большей части пруссаки. Айн-цвай-драй, ди энне колонне марширт… Они нашли друг друга, учителя и ученики. Всякому внимательному наблюдателю ясно, что Япония в скором времени нападет на соседей. Удержаться от агрессии она просто не может — взорвется, как перегретый котел. Формоза, Корея, а аппетит, знаете ли, приходит во время еды… Рано или поздно кончится тем, что кто-нибудь крепко даст японцам по носу. Но не мы. России эта война совсем уж ни к чему. Надеюсь, и вы, граф, придерживаетесь того же мнения?
Лопухин ответил кивком. Уловив боковым зрением какое-то движение — повернул голову. Так и есть — Кусима. Заметив внимание к себе, японец начал кланяться — сначала графу, затем незнакомому, но наверняка очень важному русскому господину, затем опять графу и опять господину.
—Это еще что за явление?— приподнял бровь Корф.
—Рыбак,— объяснил Лопухин.— Подобрали в море едва живого. Что с ним делать?
—Да пожалуй, что ничего. Посконников сообщит о нем местным властям, так уж положено, на чем дело и кончится. Это в прежние времена всякому японцу, побывавшему в гостях у гайдзинов, без разговора рубили голову, а теперь — кому он нужен? Пускай себе идет.
Кусима поклонился. На его смышленой физиономии обозначилось понимание: говорят о нем. Дождавшись паузы, он быстро-быстро заговорил по-японски.
—Говорит, что благодарность его к вам безмерна,— кратко перевел Корф.— Говорит, что он ваш должник и готов служить вам до конца жизни. Но прежде он хотел бы, если возможно, навестить своих престарелых родителей в городе Сасебо на острове Киу-Сиу. После чего он полностью в вашем распоряжении. Гм… Не отказывайтесь. Японцы — верные слуги.
—Зачем он мне?— пожал плечами Лопухин.— Пусть уходит. Не отпустить его повидаться с родителями я не могу, а когда он вернется, мы уже будем в России. Переведите ему, пожалуйста. И пусть зайдет к Кривцову за деньгами.
В кают-компании продолжался допрос консула:
—А правду говорят, будто любая японская чайная не что иное, как публичный дом?
—Меньше верьте всяким мюнхгаузенам, господа!— отбивался Посконников.— В японских чайных пьют чай.
—И только?
—А вы знаете, сколько здесь сортов чая? Ну, при желании можно заказать саке и что-нибудь поесть. В заведениях побогаче можно за особую плату посмотреть танцы юных девушек или послушать игру на сэмисэне в исполнении гейши.
—Ну?— не выдержал Свистунов и облизнулся даже.
—Но только у гейши искатель иных утех, кроме музыки и приятной беседы, скорее всего их не получит.— Посланник словно бы не заметил выходки молокососа.— Публичные дома существуют здесь вполне официально, но к харчевням, как правило, отношения не имеют…
—А что же гейши?
—Это профессия, и очень непростая. Игре на сэмисэне, приятной беседе, а главное, неподражаемому изяществу японские девочки учатся с самых ранних лет. Советую вам, господа, различать гейш и публичных девок. Уж если на то пошло, в Токио существует целый квартал публичных домов — Ёсивара,— и никто не называет его обитательниц гейшами.
—Господа офицеры, стыдно!— сердился Пыхачев.— Мы представители великой державы, а не какие-нибудь жеребцы! Что о нас подумают!
—Покажем себя меринами — подумают еще хуже,— не унимался Свистунов.
—Господин мичман! Извольте покинуть кают-компанию! На берег вы сойдете в последнюю очередь!
—А правда ли, что их рисовую водку… как ее… саке пьют в подогретом виде?— спросил Фаленберг.
—Истинная правда, но только саке отнюдь не водка. Алкоголя в нем не больше, чем в виноградном вине. Да, внимание, господа! Пить после саке крепкие напитки никому не посоветую — эффект чудовищный…
—А правда, что в японские дома нельзя входить в обуви?
—А правда, что кукиш у японских женщин означает совсем не то, что у наших?
—А правда, что…
Вопросы сыпались на бедного Посконникова картечью. В иной ситуации консул Российской империи и не подумал бы искоренять невежество соотечественников. Но при цесаревиче трусил и позволял мичманишкам и лейтенантикам терзать себя, словно мелкую сошку.
Аристид Тимофеевич в нетерпении притоптывал ногой: мало визита цесаревича, который еще не спроважен в Токио под ответственность Корфа, так на голову консула свалилась еще и баркентина с матросами разбойного вида! Чего доброго, натворят на берегу таких дел, что придется извиняться перед губернатором. Посконников предчувствовал несколько дней нервотрепки.
—Дайте команде отдохнуть, а затем отправляйтесь во Владивосток,— сказал Лопухин Кривцову.— Но прежде свяжитесь со мной. Откровенно говоря, у меня еще есть виды на это судно… Вот вам деньги, закупите угля, провизии и выдайте команде по сто рублей каждому. Да, чур, не вдруг! Сейчас раздайте понемногу, а остальное — в России. Японцу сразу сто рублей, но так, чтобы никто из команды не видел.
—Само собой,— сказал Кривцов.— Понимаю. А откуда деньги? Консульские?
—Мои.
—Но как же-с… Простите, мне неловко… Я не могу…
—Пустое. Я их в карты выиграл. Знаете пословицу «не дорого досталось — не больно жаль»? А верных людей надо награждать, причем сразу после дела. Когда еще наши российские бюрократы перечислят призовые деньги за судно… Берите же!
Кривцов взял. Денежная сумма, выигранная у цесаревича, сильно полегчала, что нимало не озаботило графа. Вспомнив о своем намерении как-нибудь невзначай вернуть деньги проигравшему, Лопухин только хмыкнул: что за странная фантазия! Деньги должны служить делу. А цесаревич пусть радуется тому, что еще жив каким-то чудом!