– С эпидемией, во! Получил бы вспомоществование. Хм… если бы тебе поверили, конечно. Пачпорта-то у тебя нету. А что тетка житомирская? Обрадуется она тебе?
–Скажете тоже! Обрадуется! Кому я нужен!– Нил шмыгнул носом.
И сейчас же увидел перед носом кулак.
–На жалость не бей, не люблю. И главное, граф не любит. Что умеешь делать?
–Все умею!– честно округлил глаза Нил.– Вот вам крест святой, дяденька!
–Тьфу ты!– Еропка рассердился.– Ври, да не завирайся! Умеет он все! Граф тебя при себе не оставит, даже не думай. Читать-писать обучен? Счет знаешь?
–Угу.
–Не «угу», а «точно так-с». В ремесленное училище пойдешь? Казенный кошт. Не жирно, но жив будешь.
–А я уж просился в ремесленное,– неожиданно поведал Нил.– При паровозоремонтном заводе, что в Перово. Не взяли меня, да еще надсмеялись. Иди, говорят, дерёвня. Понаехали, мол, тут всякие…
–То ты просился, а то граф попросит. Соображай! А может, и куда получше тебя пристроит, чего не знаю, того не знаю…
От головокружительных перспектив захватило дух. Нил вдруг обнаружил, что сидит, раскрывши рот, и дышать забыл. Поездка к тетке в Житомир, служившая на протяжении последних недель главной целью существования, выглядела уже не столь привлекательной, заслоненная новыми блистательными перспективами. Неужто наконец повезло?..
Но графа Нил трусил и, когда тот вернулся, забился в людскую. Сказать честно, графов до сегодняшнего дня Нил с Енисея не видел ни одного. Равным образом это относилось к баронам, князьям, великим князьям, маркизам, курфюрстам, эмирам, богдыханам и императорам.
Поэтому первых слов, сказанных барином по прибытии, Нил не слышал – зато услыхал громкий горестный вздох Еропки. Вслед за вздохом прозвучал вопрос:
–Да зачем же это, а?
Барин ответил суховато и, главное, гораздо тише. Чтобы его слышать, Нил на цыпочках подкрался к двери.
–Багаж уложи, сказано тебе. Поезд отходит через два часа.
Вот те на, подумал Нил. Какой поезд? Куда?
Он осторожно нажал на тяжелую дверь, и та слегка приотворилась без скрипа. Образовалась очень удобная щель, к которой тотчас приник любознательный Нилов глаз.
Барин стоял посреди вестибюля, тросточкой постукивая себя по лаковой туфле, и вид имел насмешливый. Еропка же, протестуя всей душой, был многословен, суетился, подсигивал на месте и для пущей убедительности всплескивал руками:
–Воля ваша, барин, а только как бы хуже не вышло. Давеча, как по Маросейке ехали, кот черный дорогу перебежал. Чего, спрашивается, ему, паскуде, на заборе не сиделось? Так ведь нет – прыг и шасть наперерез! Если бы он по своим надобностям куда бежал, так, может, и обошлось бы, а раз нарочно – пиши пропало. Примета верная. Не надо нам никуда ехать, барин.
–Вы так полагаете, сударь?– иронически ответствовал граф.
И слуга поник. А Нил справедливо заподозрил, что подчеркнутая вежливость барина не сулит слуге ничего хорошего, и тот великолепно это знает.
Тут граф, сколь ни узка была дверная щель, заметил Нила и поманил пальцем. Таиться дальше не имело смысла.
Нил вышел.
–Лодырь,– осудил граф Еропку, с отвращением взирая на гимназический наряд второго срока носки.
Нил сжался, как будто сам был виноват. Но граф больше не интересовался его костюмом и перешел непосредственно к персоне:
–Обещал я пристроить тебя в хорошее место и слово сдержу. Однако дела оборачиваются так, что придется тебе немного подождать. Поедешь со мной. Вопросы есть?
У Нила был вопрос, но задал он его не барину, а Еропке, когда барин удалился к себе в кабинет, а слуга вручил Нилу одежную щетку, велев вычистить дорожный сюртук его сиятельства.
–Дядя, а дядя… Едем-то мы куда?
–Куда, куда… – Еропка пребывал в большом неудовольствии.– На Кудыкину гору. В Санкт-Петербург, вот куда.
–Эва! А зачем?
–Служба, вот зачем.
–Царева служба?– для чего-то понизив голос, спросил Нил.
–Ну а какая же… Э! Кто ж так чистит! Сюда гляди, вот как надо! Эх, ты! Сразу видать, что с Енисея…
Нил старательно работал. После сюртука пришлось вычистить мундир и навести глянец на графскую обувь – две пары.
Только после этого Нил вновь обратился к Еропке, укладывающему в два больших чемодана сорочки, кальсоны, носки, носовые платки, мягкие домашние туфли и многое прочее.
–Дядя, а дядя…
–Чего тебе еще?
–Ведь я барину нисколечко не нужен, да?
–С чего ты это взял?
–Это он спор проиграл, вот и старается. А сам даже не спросил меня ни о чем, не то что вы.
–Цыц!– Слуга выкатил на Нила страшные глаза.– Чего не знаешь, о том не болтай. Делать его сиятельству нечего, кроме как тебя выспрашивать! Он человека насквозь видит, понятно?
Нил поежился, хотя понятно ему, по правде говоря, не было. А может, слуга уже успел доложить барину то, что сумел выспросить? А когда успел?
Нет, ничего тут сразу не понять…
Однако кормят от пуза – раз. Одежду дали – два. Не бьют – три. Это уже сейчас. И кое-что обещано на потом. Ну разве не свезло?
А значит, надо быть полным олухом, чтобы думть о том, как сбежать.
«Остаюсь»,– решил Нил, чувствуя все же некоторую тревогу.
ГЛАВА ВТОРАЯ ,в которой граф Лопухин удостаивается высочайшей беседы, Еропка вновь приходит в ужас, Нил помогает строить гидроэлектростанцию, а полковник Розен поет дифирамбы ручным гранатам
Мощный, новейшей конструкции, паровоз «Змей-Горыныч» лихо свистнул, отгоняя зевак от края дебаркадера, запищал тормозами, окутался паром и зашипел, как настоящий змей. Не доехав ровно одной сажени до земляной насыпи, венчающий конец пути, он замер. Звонко ударил колокол, возвещая о точном – минута в минуту – прибытии «Красной Стрелы» на Николаевский вокзал.
И сейчас из распахнвшихся дверей вагонов мимо кланяющихся в ненапрасной надежде на чаевые вагонных служителей повалили пассажиры, смешавшись с пестрой толпой встречающих. Мелькнули бляхи носильщиков, послышались зазывные крики: «А вот кому вещи поднести? Без обмана и утруски! Не зевай, торопись, недорого!». По преимуществу бляхи стремились к вагонам первого класса, но не обходили вниманием и второй, а что до третьего, то его в «Красной Стреле» отродясь не водилось.
В вагоне произошло оживление. Мимо открытой двери купе Лопухина прошествовало семейство: пожилой толстый господин в летнем пальто и котелке, пыхтящий по тяжестью двух чемоданов и одновременно сражающийся с гигантской шляпной коробкой, его пышнотелая супруга в платье с преогромным турнюром и две дочки-близняшки с одинаковыми болонками на руках.
–Ну-ка,– шепнул Еропке граф,– скажи, кто таков.
–Вон тот толстый господин?
–Полный, а не толстый. Сколько тебя учить. Еще лучше – представительный. В крайнем случае – дородный.
–Ну-у, барин… По-моему, он толстый, а никакой не представительный.
–Не пытайся выиграть время, отвечай. Итак, этот господин…
–Банковский служащий,– последовал немедленный ответ.
–Какого ранга?
–Высшего.
–Директор банка?
–Нет. Разве что банк совсем никудышный. Ничего себе шишка, но не директор.
–Так,– сказал Лопухин.– А почему, скажем, не… м-м… помещик, едущий в Петербург пристраивать дочерей в Смольный?
–В мае месяце? Шутите, барин. И на помещика-то он вовсе не похож…
–А на банковского служащего, выходит, похож?
–Точно. Вылитый. А что, не так?
–Этого полного господина,– наставительно произнес Лопухин,– зовут Аполлон Фаддеевич Шейкин, он служит главным инженером у Путилова. Проходил свидетелем по делу о мраксистских кружках. Пятьдесят один год, награжден Станиславом третьей степени, женат первым браком, трое детей, старший сын служит подпоручиком в Павловском полку. Вся семья страдает грудной жабой и регулярно лечится на водах, откуда, надо полагать, и возвращается в столицу. Вот тебе и банковский служащий.
–Ну-у, барин, это нечестно! У вас небось картотека, а у меня что?
–Картотека прежде всего должна быть вот здесь.– Граф легонько постучал себя пальцем по лбу.
–Куражьтесь, барин, воля ваша…
За астматичным семейством явился Нил. Не решаясь войти в купе, мялся в проходе, пока не был ушиблен чей-то кладью. Не дожидаясь указания барина, Еропка втащил мальчишку в купе.
–Сиди тут. Вещи где?
–Там,– указал рукой Нил в сторону соседнего купе.– Лежат.
–«Там»! Кому было сказано не отходить от вещей! Думаешь, воры только в Сибири водятся? Балда! На минуту тебя оставить нельзя!
–А вы сами?
–Что я? Не видишь, что ли: я вещи барина укладывал. Вот он, саквояж. У каждого свое дело. Есть у меня время за тобой следить, а?..
Попыхивая папироской, Лопухин иронически наблюдал за потугами слуги внушить Нилу элементарные представления о служении. Неизвестно, какая педагогическая поэма могла развернуться на его глазах, если бы в тамбуре не рявкнули зверем, явно игнорируя надпись «Господ встречающих просят не входить в вагон»:
–Смирно стоять, морда! Я тебе покажу «не положено»! Живо показывай, который тут граф Лопухин…
Хамская эта реплика возымела совершенно различное действие на барина и слугу. Если Лопухин лишь снисходительно усмехнулся, то Еропка мгновенно ощерился, как терьер, унюхавший мерзейшее порождение этого мира – кошку.
–Спрашивал давеча один – который, мол, тут граф,– проворчал он со значением.– Потом метелку у горничной клянчил: зубы свои по ковру никак не мог собрать…
–Цыц!– сказал ему Лопухин.
–Почему, барин?! Всякий-разный будет вот так вот вас не уважать? Тогда уж лучше совсем на свете не жить, ей-богу.
–Цыц, сказано. Выгоню.
–И-и-и!.. Куда же вы без меня, барин? Пропадете вы без меня. Совсем пропадете, как пить дать…
–Ладно, не выгоню, только цыц!
В дверном проеме возник человек в мундире с аксельбантами. Щелкнул каблуками:
–Я имею честь видеть графа Николая Николаевича Лопухина?
–Именно так,– отвечал Лопухин, убивая окурок в пепельнице.