Пили мало, больше беседовали. Общих впечатлений об Азорах хватило на три вечера, но затем…
—Есть в заведении мадам Генриетты одна штучка… ну, доложу я вам! Не женщина — песня. Жгучий романс. И вот что дивно, господа: сама шведка, белокурая и с виду будто сонная, а как дойдет до главного — ну просто вулкан страстей! Везувий с Этной!
Словом, впечатления обрели конкретику, очень понятную любому моряку в дальнем плавании.
—Это та, которую Сильвией зовут? Бросьте, мичман. Обыкновенная проститутка. С актерским талантом, не спорю, но внутри холодная, как снулая рыба. Это не страсть, это лицедейство… А как вам кореяночка? Неужели не познакомились?..
И начинался азартный разбор сравнительных достоинств той и другой мадемуазель — кто из них «интересная штучка», кто даже «Цирцея», а кто «рвотный порошок».
—Ах, господа, господа…— огорчался Пыхачев.— Ну разве так можно? Чуть что — о ба… о женщинах. Брали бы лучше пример с лейтенанта Канчеялова. Он даже на вахте книжку о Японии читает и выписки делает. Мы идем в Японию, а что мы знаем о ней? Нам ведь придется общаться с японцами. Как бы нам впросак не попасть.
Канчеялов, дернувшийся было при упоминании о чтении на вахте, понял, что командир не в претензии, и вновь расслабился.
—Нас вон сколько, а книжка одна, да и та на португальском,— подал голос Завалишин.— Ее через два словаря переводить надо.
—Вот лейтенант и переводит, полезным делом занят. А вы?
—А я лучше спрошу у него. Как насчет японцев, господин лейтенант?
Канчеялов пожал плечами, улыбнулся в усы:
—Что вам желательно узнать?
—Ну… вообще. Что они за люди?
—Это коты.
—Простите?..
—Во всяком случае, из кошачьих. Видите ли, кот — очень гордое, полное внутреннего достоинства животное. Можно обидеть кота, насмеяться над ним, и он сделает вид, что ничего особенного не произошло. Но запомнит накрепко и при случае отомстит. Тогда уж не жалуйтесь.
—В постель нагадит?— под общий смех предположил Свистунов.
—Все бы вам шутить, мичман,— насупился Канчеялов.— Вы бы лучше усвоили вот что: никаких особенных предрассудков насчет святости человеческой жизни у японцев нет и никогда не было. Особенно это касается жизни простолюдина или варвара. Запомните, мы для японцев варвары, господа. Пусть уважаемые, пусть охраняемые, пусть гости микадо — это японский император,— но варвары. Грубые, не знающие настоящей культуры и, простите, грязные. Снести такому голову — а почему бы, собственно, и нет? С точки зрения японца, конечно.
В кают-компании задвигались, заговорили все разом:
—В каком смысле — грязные?
—В прямом. Моемся не в кипятке и, простите, пахнем.
—Однако!..
—Это мы-то варвары? А они тогда кто?
—Коты, как и было сказано. Кот — животное чистоплотное. С его точки зрения, всякий, кто не кот — варвар. Ха-ха.
—Ну знаете, на помойках живут такие коты, что…
—Бывают. Но грязный кот сам себе противен.
—Вот еще — коты они! Макаки желтозадые да еще наглецы вдобавок!
—Господа, господа…
—А почему они жизнь ни во что не ставят? Они ведь, кажется, буддисты?
—Не только. Еще и язычники. В душе каждого японца вполне гармонично сочетаются буддийские правила, сильно, впрочем, извращенные, и языческие предрассудки. Но вы не беспокойтесь — без причины они людей не режут. Напротив, удивительно вежливые люди. Хотя это сплошное притворство.
—Как это?
—Улыбаются, кланяются низко. Речи «по случаю» у них цветистые, поэтические и весьма образные. Пока японец доберется до сути дела, он десять раз вспомнит тигра, столько же дракона да еще приплетет цветок лотоса или ветку японской вишни. Но в душе — коты. Вот самураи — это японские дворяне — те тигры.
—Так в книжке написано?— заинтересовался Батеньков.
—Нет, такое заключение я сам вывел. Да вы прочтите, интересно будет сравнить наши впечатления.
—Благодарю покорно! Переводить с португальского на испанский, с испанского на русский… Да еще не врет ли автор?
—А чем они питаются?— неожиданно проявил интерес к несвойственной ему тематике Гжатский. Впрочем, возможно, технический гений как раз обдумывал проблему топлива для воздухолетательных машин и вопрос о еде задал машинально.
—Мышами!— хохотнул Свистунов.
—Господин мичман, извольте замолчать,— рассердился наконец Пыхачев.— А вы, Андрей Самсонович, продолжайте, не обращайте внимания.
Канчеялов слегка поклонился и с довольным видом пришладил усы.
—Вы не поверите, господа: японцы питаются преимущественно клейким рисом. Лепят из него колобки и макают их в черный соус из сои. Иногда добавят к колобку маленький кусочек рыбы или моллюска. Кто победнее, тот обходится без рыбы, да и без соуса. Совсем нищие едят просяную кашу и по случаю овощи.
—Однако… Вынослив человек!
—Это еще не все. Сушеные и маринованные водоросли, всевозможная рыба, даже ядовитая, медузы…
—Неужели медуз едят? Вот пакость!
—И сырую рыбу тонкими ломтиками. Называется сасими. Едят также некоторых насекомых, например, кузнечиков.
—Тьфу!
—А хлеб?
—Пекут, но мало. Так же мало едят мяса. С пастбищами для скота в Японии трудно — сплошь рисовые заливные поля, от которых воняет, потому что удобряют их тем, о чем в приличном обществе говорить не принято. Японские крестьяне целыми днями не вылезают из этой жижи.
Батеньков сделал движение кадыком. Молодые мичманы покатились со смеху.
—Нехристи, что с них взять.— Отец Варфоломей густо откашлялся.— Однако премерзостно. Неужели среди тех заблудших душ нет христиан?
—Почему же нет? Европейцы.
—А местные?
—Теперь практически нет, а раньше были,— пояснил Канчеялов.— Лет триста назад сиогун Хидэясу Нобугава сломил сопротивление даймиосов — это японские удельные князья — и объединил страну политически. Потом объединил и духовно, перебив без пощады тех христиан, которые оказались тверды в вере. Потом вообще закрыл Японию для всех иностранцев, исключая китайцев и корейцев. Впоследствии голландцы добились от японского правительства привилегии основать торговую факторию, и уже сравнительно недавно, всего лет шестьдесят назад европейские торговые суда получили право захода в порт Нагасаки. Заветы старины — это, конечно, неплохо, но без внешней торговли японцам никак не обойтись. И наконец, всего пять лет назад во главе Японии встал император, сместив потерявшего реальную власть сиогуна…
—Ну, это-то мы знаем из газет,— не совсем вежливо перебил Фаленберг.— Нам бы узнать побольше об обычаях японского народа…
Канчеялов беспомощно развел руками.
—Быть может, позже? Мне еще переводить и переводить. Закончу — сделаю обстоятельный доклад.
—Ну хоть какие-нибудь детали!— взмолился Завалишин.— Не хочется ведь показаться дикарем.
—Покажетесь, не сомневайтесь. Автор уверяет, будто Японию можно изучать всю жизнь и все равно не понять до конца. Я начинаю думать, что он прав… Ну ладно… Например. Что нужно, чтобы избавить жилье от злых духов?
Корнилович и Свистунов захихикали.
—Повесить в красном углу икону,— сказал Батеньков.— А не поможет, так пригласить попа освятить помещение.
—Это вы так считаете. А японец разбросает по всему дому сухие бобы и тем решит проблему.
—Н-да,— молвил Канчеялов.— Не знаю, убегут ли от бобов злые духи, но мыши прибегут, это точно.
—Вот мы и имеем пример сведения сложной проблемы к простой,— улыбнулся Гжатский.— С мышами, наверное, легче справиться, чем с духами?
—Котам, конечно, легче.
—Дальше, дальше! Тише, господа!
—Гм… Еще все без исключения японцы любят созерцать… Впрочем, виноват, исключение, наверное, имеется — слепые…
—Созерцать что?
—Что угодно: цветущую вишню, первый снег, гору Фудзи, пруд с кувшинками, какую-нибудь особенно кривую сосну, цаплю в полете, камни, изменчивость морских волн и облаков, луну… Кстати, забавная деталь: наиболее подходящим местом, чтобы любоваться луной, японцы считают уборную.
После секундной оторопи захохотали все. Отец Варфоломей, взрыкивая тяжелым басом, утирал рукавом рясы слезящиеся от смеха глаза.
—У кого запор, тот может даже и повыть на луну,— вставил Свистунов.
Пыхачев, не в силах произнести ни слова, только руками на него замахал.
Не смеялся один Гжатский — морщил лоб и даже задал вопрос о конструкции японских отхожих мест. Без стен и крыш они, что ли?
—Похоже, что так,— неуверенно согласился Канчеялов.— Вообще японцам наши понятия о приличиях кажутся смешными. С одной стороны, их возмущают декольте европейских дам…
—Ну вот еще!— Мичман Корнилович фыркнул в рюмку.
—…с другой стороны, они свободно оголяются ради гигиены. Чистота тела для японцев свята. В любом японском городе можно ежедневно наблюдать, как нагие японки моются в деревянных бочках прямо на улицах перед своими домиками и переговариваются с соседками, сидящими в таких же бочках по другую сторону улицы. Причем, когда наступает время вылезти из бочки, японка ничуть не стесняется присутствия мужчин, будь то ее соотечественник или чужеземец.
—Вот это да! Хочу в Японию!— заявил Свистунов.— Что же вы, мучитель, с отхожих мест начали? А японки красивы? Я видел гравюры, так там не так, чтобы очень…
—На любителя. Но большинство европейцев считает, что красивы и очень грациозны. Миниатюрные смешливые куколки большого изящества.
—Довольно о бабах, господа!— вмешался в разговор Враницкий, уловив недовольное движение Пыхачева.— Стыдно! Идем с важнейшей миссией, а туда же — стадо жеребцов… Имейте в виду: попадете в историю — ни Леонтий Порфирьевич, ни я покрывать ваши художества не станем. Замарал честь русского офицера — сам виноват. Всем понятно?
Фаленберг и Завалишин вышли на воздух — один готовился принять вахту, другой собирался соснуть в каюте часика четыре. Оба с удовольствием вдохнули ночную свежесть, залюбовались светящимся океаном.
Дул ровный пассат. Наполненные ветром паруса казались вылепленными скульптором. Чуть слышно гудели снасти. Шипела вода под форштевнем. Не вахта, а одно удовольствие. С бака доносилось негромко: