— Да к тому же еще и взломщики… Стыд-то какой, господа… Боже, что делается, что делается…
Еще раз тяжко вздохнул и удалился, сокрушенно покачивая головой.
—Это намек?— прямо спросил Розен, как только Пыхачев оказался вне пределов слышимости.
—Вы о чем?— изобразил непонимание Враницкий.
Страшный шрам на лице Розена менял цвет на глазах.
—О том, можем ли мы с вами доверять друг другу. Вы тоже убеждены, что дверь была взломана ради кражи?
—Нет,— признался Враницкий и от облегчения даже лицом просветлел. Старший офицер «Победослава» не любил темнить.
Розен улыбнулся. В скудном свете настенных светильников и «летучей мыши» его улыбка производила впечатление даже на Враницкого.
—Приятно иметь дело с умным человеком…
—Но и не отбрасываю эту версию окончательно,— сейчас же поправился Враницкий.— За свою команду я ручаюсь. Не первый год. Молодец к молодцу. Нет воров. Буяны есть, а воров и взломщиков ищите в другом месте.
—Гардемарины?— спросил Розен и сам же махнул рукой.— Нет, это вряд ли. У мальчишек вся карьера впереди, зачем им?..
—Совершенно согласен. Простите, я должен задать вам вопрос…
—Извольте.
—Ваши морские пехотинцы?
—Исключено,— отрубил Розен.
—Вы уверены?
—Как в себе самом. Своих людей я сам подбирал. Я их знаю.
—Хм…
—Сомневаетесь?
—Ничуть.
—Стало быть, с чего начали, тем и кончили,— констатировал Розен.— Вряд ли это простое воровство. Боюсь, тут кое-что похуже… Давайте-ка пройдем внутрь и взглянем. Не возражаете?
В каюте, некогда занимаемой статским советником Лопухиным, держался устойчивый запах нежилого помещения. Хуже того: помещения давно запертого, да еще в тропиках. Пахло пылью, нагретым металлом, плесенью, чуточку табаком и еще чем-то не слишком приятным, возможно, крысами. Было темно и жарко. Немного возни — и в раскрытые иллюминаторы хлынул солнечный свет. Потянуло свежестью.
А еще в каюте статского советника царил разгром. Чемоданы были распахнуты, их содержимое вытряхнуто на пол. Отдельной кучкой покоились вещи из опустевшего саквояжа; по-видимому, в них копались особенно тщательно. Розен лишь покривил губы, узрев набор отмычек и массу других предметов в том же роде, порожденных прогрессом цивилизации. Несгораемый шкап лежал дверцей вниз. По царапинам на полу было видно, что он не просто свалился, но еще и проехал юзом добрых два фута. Ну, это не взломщик постарался, это волна…
Каюту Лопухина Розен прежде навещал всего дважды, оба раза более месяца назад, причем второй раз совсем бегло — при опечатывании ее. Это почти ничто для обыкновенного человека, но очень много для генштабиста с профессиональной памятью. Достаточно мысленно закрыть глаза — и можно увидеть эту каюту такой, какой она была до разгрома. Если пропало что-то из того, что тогда лежало на виду, это выяснится в течение нескольких минут.
Розен подобрал с пола дагерротипный портрет в рамке. Взглянул и положил на стол изображением вниз. На вопросительный взгляд Враницкого не ответил: если старший офицер еще не слышал сплетен о великой княжне и Лопухине, то их пересказ ничем не поможет. Если слышал, слова излишни. И вообще все это вздор! Не в великой княжне дело.
О чем жалел полковник, так это об отсутствии Лопухина. Личная неприязнь — тоже вздор! Главное, было бы кому квалифицированно заняться расследованием. Надо думать, к этому моменту у статского советника имелось бы полдюжины версий, из коих половина уже была бы отброшена велением логики и дедукции…
Ничего не попишешь. Придется самому.
—Помогите-ка…
Вдвоем они не без труда поставили несгораемый шкап на короткие ножки. Розен потянул за ручку, повертел ее так и этак, дернул что есть силы. Заперто. Ага.
—Кажется, взломщик явился сюда ради содержимого этого шкапа. Взгляните-ка, Павел Васильевич, он пытался его вскрыть. Полагаю, ему сие не удалось. А перед этим он шарил в личных вещах, белье вон вывалил… Не сочтите за труд, загляните в гардероб — там тоже разгром?
—Точно.
—Естественно. Ключ от шкапа Лопухин мог держать, например, в кармане мундира. Взломщик очень спешил, ему было недосуг обращаться с вещами аккуратно. Но самое большое внимание он, как видите, уделил саквояжу. Однако, по всей видимости, не нашел ключа и там.
—Почему вы так думаете?— нахмурился Враницкий, пытаясь поспеть за силлогизмами генштабиста.
—Потому что он пытался взломать несгораемый шкап тем же орудием, каким взломал дверной замок. Вот взгляните — грубые царапины… Нет, ключа он не нашел, и отмычка ему не помогла. До содержимого шкапа взломщик не добрался. Если бы он преуспел в задуманном, зачем бы ему вновь запирать дверцу? Он ведь не мог уничтожить следы взлома двери каюты и понимал, что его… гм… выходка откроется очень скоро. Вы понимаете?
—Кажется, да. Продолжайте.
Розен в задумчивости потер подбородок и, ощутив кончиками пальцев некую шершавость, свидетельствующую о пробивающейся щетине, недовольно поморщился.
—Итак, вывод первый. В первую голову взломщика интересовало содержимое несгораемого шкапа. Согласны?
—Целиком и полностью,— кивнул Враницкий.
—Кстати. Вам случайно не известно, что находится внутри?
—Деньги.
—Ну, это многим известно. Вопрос заключается вот в чем: интересовало ли взломщика что-либо другое? Могут ли в шкапу находиться какие-нибудь секретные документы?
—А вы как полагаете?
—Я полагаю: не только могут, но даже должны.
—Весьма вероятно.— Враницкий морщил лоб, шевелил надбровьями.— Погодите-ка… Накануне выхода из Кронштадта на борт поднимались курьеры. Из Жандармского, насколько я понимаю. Кажется, двое… или трое?.. Нет, вспомнил: точно двое. Один с портфелем, другой с большим пакетом. Надо думать, документы в шкапу имеются.
Розен кивнул.
—Документы из Третьего отделения. Предположительно: особые сведения о команде «Победослава», а также обо мне и моих людях. Много бы я дал, чтобы хоть одним глазком взглянуть на эти бумаги… Скажите, кто, где и как может законным образом вскрыть этот шкап?
—Специальный чиновник при нашем консульстве в Иокогаме,— ответил Враницкий после основательного раздумья.— И то если получит на то санкцию Третьего отделения. В противном случае шкап уедет в Петербург и будет вскрыт только на Литейном… Господин полковник, вы что задумали?
Тревога, отразившаяся на лице старшего офицера, заставила Розена чуть заметно улыбнуться.
—Не беспокойтесь, Павел Васильевич, на шкап я не покушаюсь. Но вот что пришло мне в голову… Благодаря графу Лопухину разоблачены и обезврежены два враждебных агента на борту. Один убит, другой сидит под замком. Но сколько их было всего — двое ли? Вы можете поручиться, что на корвете среди нас нет третьего?
Лоб старшего офицера мгновенно покрылся испариной. Враницкий покачал головой.
—А я с некоторых пор об этом думаю,— невесело сказал Розен.— Теперь же почти уверен. Быть может, враг лопатит сейчас палубу над нами, а то и того хуже: командует матросами, проводит свободное время в кают-компании, хороший товарищ и признанный весельчак, шутит, в шахматы играет…
—Офицер?— Враницкого передернуло. Сердито сдвинув брови, он повысил голос.— Нет. Невозможно. Исключено. Кого конкретно вы подозреваете? Назовите имя!
В этот миг Розен едва не растерялся: назвать было некого. Но и признаться в этом было невозможно: старший офицер мгновенно повернул бы дело в свою пользу. Только сейчас, мысленно обругав себя за непонятливость, Розен понял: Враницкому нет дела до следствия, но есть очень большое дело до репутации судна и, разумеется, его команды. Что такое работа сыщика (к которой, по правде говоря, и сам полковник не пылал любовью), он не знает и не желает знать. Поддерживать порядок — может и даже любит. В остальном бесполезен.
Следовательно, придется рассчитывать только на себя.
—Пока я не могу назвать вам имя,— нашел выход Розен.— Это преждевременно. У меня нет доказательств, и мне не нужна атмосфера подозрительности на борту. К тому же я могу ошибаться. Скажите лучше, когда примерно вы в последний раз видели дверь каюты запертой и опечатанной?
—Могу сказать не примерно, а точно,— холодно ответил Враницкий.— В тринадцать часов тридцать минут. Прямо отсюда я поднялся наверх и приказал делать промеры глубин. Поднимаясь по трапу, взглянул на часы.
—Примерно за час до прихода большой волны?
—Совершенно верно.
—Кто из офицеров был все это время наверху неотлучно?
Враницкий ненадолго задумался.
—Капитан-лейтенант Батеньков. Лейтенант Фаленберг. Мичман Корнилович.
—Благодарю вас. Ну что ж…— Розен обвел взглядом каюту.— Похоже, нам здесь больше нечего делать. Благоволите распорядиться запереть каюту на висячий замок и передать мне все ключи. Да, и вот еще что, Павел Васильевич… Личная просьба. Не надо придавать большое значение этому… инциденту. Зачем нервировать команду допросами и обысками? Своей цели взломщик ведь не достиг, а цель его — для всех — заключалась в деньгах, не так ли? Не в наших интересах поднимать тему секретных документов.
Насторожившийся Враницкий облегченно вздохнул.
—Именно. Душевно рад, что вы это понимаете.
—О чем речь. Одно дело делаем. Значит, для всех, исключая нас с вами и командира, на борту, по всей видимости, имела место неудавшаяся попытка кражи денег. Ввиду деликатности нашей миссии, а равно и малозначительности происшествия, решение не предавать инцидент широкой огласке вряд ли покажется странным, верно?
—Да.
—Так и сделаем.
Пока старший офицер ходил распорядиться насчет замка, Розен задумчиво курил возле иллюминатора, гурмански наслаждаясь миазмами табака в контрасте с морской свежестью. Потом окурок улетел в Великую Атлантику, а Розен пошел по каюте мелкими шажками, еще раз осматривая ее.
Боже, сколько тут было лишнего! Прежде всего мебель — массивная, с завитушками. Ни у кого на корвете больше нет такой — сгорела в топках и вылетела дымом в трубу, когда убегали от пиратов. Мебель, купленная в Понта-Дельгада, совсем другого фасона, коротко сказать — плебейского. Рама да тощий тюфяк — вот и кровать. И стенных панелей из дуба больше нигде на корвете нет, кроме этой каюты, и шелковых обоев… Трость Лопухина — и та сгорела бы в топке как миленькая, поскольку деревянная.