аф? Без пяти минут двенадцать? Тогда пройдем поскорее эту аллею, тут шутихи старые, известные, работают по часам… До них Митька еще не добрался.
–Его высочество имеет склонность к технике.
–Он ко всему имеет склонность, поверьте! Ему до всего есть дело. Удивительно подвижная натура и вместе с тем серьезная, даже какая-то основательная. Иногда мне кажется, что ему сорок лет, а не двадцать два. Отдал ему Шахматную горку, он на ней вместо каскада строит гидроэлектростанцию. Пусть портит! Весь дворец с парком отдам, лишь бы не запил от безделья. Женю его, а через год-другой сделаю дальневосточным наместником, на этом посту он развернется, что нам и требуется…
Император вздохнул. Трудно было не понять причину его вздохов: законный наследник Михаил Константинович, родная кровь, боль отцовской души, позор императорской фамилии. Пока он лишь наследник, разговоры о его беспутстве можно еще удерживать полицейскими мерами на уровне шепотков, но потом… Что толку, косясь на дверь, рассуждать о том, что великий князь Дмитрий Константинович стократ более достоин императорской короны! Престол все равно займет пьяный и буйный Михаил. За его спиной такие силы, с которыми честным патриотам и спорить-то бессмысленно. Слишком многих устраивает император-кукла, а что вечно пьян, так это не беда. Алкогольные вожжи не хуже любых других.
–Впрочем, к делу,– твердо произнес император.– Итак, я намерен предложить вам принять участие в этой экспедиции в качестве… м-м… шефа личной охраны цесаревича. Мне рекомендовали вас как исполнительного, а главное, умного, прозорливого, ловкого и, когда требуется, решительного человека. Говоря по чести, рекомендации для вас вовсе не обязательны, ведь я вас знаю. И верю, что вы исполните свой долг. Хотя… в экспедиции примут участие только добровольцы. Вы, конечно, можете отказаться.
–Ни в коем случае, государь,– поклонился Лопухин.– Я рад.
Рад он отнюдь не был. Кто получил назначение охранять цесаревича, тот должен быть готов охранять его прежде всего от него самого и его собутыльников. Это всегда подразумевается. Приятная перспектива, нечего сказать!
Но и отказаться было невозможно. Причем не только по карьерным соображениям. Нельзя не исполнить приказ такого государя, каков Константин Александрович, и считать себя после этого порядочным человеком и патриотом. Что тогда? Отставка и отъезд в имение – подальше от позора…
Если бы император приказал Лопухину броситься головой вниз со шпиля Петропавловского собора, граф в первую минуту попытался бы выяснить, нельзя ли как-нибудь обойтись без этого, но во вторую минуту – бросился бы.
И уж тем более нельзя было отказать императору в просьбе.
Легкая улыбка преобразила лицо монарха. Казалось, он сбросил разом пять лет.
–Тем лучше. Тогда немедленно отправляйтесь с полковником Розеном в Кронштадт на борт «Победослава». Завтра туда же прибудет цесаревич. Послезавтра утром корабли должны выйти в море… Вы, кажется, удивлены, граф?
–Ни в коей мере, государь.
–Тем лучше. Вы, конечно, понимаете: соображения безопасности вынудили нас держать всю подготовку в глубочайшей тайне. Слишком многое поставлено на карту, чтобы не нашлось желающих нам помешать. Быть может, есть веские обстоятельства, удерживающие вас в России? Говорите прямо, граф.
–Государь, таковых обстоятельств у меня не имеется,– отчеканил Лопухин.
С минуту Константин Александрович смотрел на графа выцветшими, но все еще очень проницательными глазами. «Знает»,– подумал Лопухин.
–Благодарю. Иного ответа, признаться, не ждал. Точные инструкции, а равно прожиточные, представительские и секретные суммы вы получите на борту корабля. Отправляйтесь, граф, и да поможет вам бог!
По-видимому, аудиенция была окончена. Дружески кивнув, император двинулся было по аллее, но, не сделав и двух шагов, вдруг резко обернулся и стиснул руку графа.
–Пожалуйста, не давайте наследнику напиваться вдрызг,– сказал он, и Лопухин понял: в эту минуту с ним говорит не самодержец, а страдающий отец.– Совсем не пить он, по-видимому, не сможет, но пусть хотя бы держится в рамках приличия. Пожалуйста, граф.
Комок подступил к горлу. Лопухин смог только кивнуть в ответ, как кивнул бы всякому, кому твердо пообещал содействие.
Пообещать-то можно. А ты попробуй сделать.
И попробуй не сделать. Тогда останется одно: самому спиться у себя в имении от тоски и позора.
Несколько секунд Лопухин смотрел в спину удаляющемуся по аллее императору. Ладно. К черту все прочие дела! Подождут. В Кронштадт! Где этот полковник?..
Перед Монплезиром, предусмотрительно держась подальше от старых, еще елизаветинских водяных шутих, прохаживался немолодой офицер в черной форме морской пехоты. Вблизи стали заметны две детали: Георгий третьей степени на груди офицера и страшный сабельный шрам, наискось пересекавший лицо.
–Генерального штаба полковник Розен,– очень сухо отрекомендовался офицер.
–Статский советник граф Николай Николаевич Лопухин,– приветливо представился граф и по скучающему виду полковника понял, что тот знает его и получил повеление ждать.– А как вас величать по имени-отчеству?
–Полковник Розен.
–Гм, и только? Вы не потомок ли того Розена, что «ушел сквозь теснины», но все-таки был взят в плен под Полтавой?
–На второй вопрос отвечаю: потомок, но незаконный. Мой дед за угасанием фамилии получил монаршее соизволение именоваться Розеном. На первый вопрос отвечаю: да, и только. А теперь не угодно ли вам проследовать? Мой катер стоит под парами.
Круто развернувшись на каблуках, он двинулся было в сторону канала. Лопухин едва успел поймать его за плечо. Движение вышло инстинктивно, но это мало беспокоило графа. Он знал, что его инстинкты по большей части верны.
–Не кажется ли вам, полковник, что ваше поведение оскорбительно?
Розен подскочил, как ужаленный, стряхнул с плеча руку и, оскалившись в брезгливой улыбке, стал окончательно страшен:
–Жандармы того стоят. К тому же ни один из них никогда не примет вызов на дуэль, оправдываясь соображениями государственной службы, и только наподличает исподтишка. Так что же прикажете с ними делать? Лобызаться?
–Сознайтесь, что погорячились. Больше мне ничего от вас не надо.
–Ха-ха! Погорячился? Быть может, вам когда-нибудь случалось принимать вызов? Да неужели? Чудеса во человецех!
–Для начала я готов принять ваши извинения,– кротко сказал Лопухин. Розен только зло рассмеялся в ответ.– Нет? Не хотите? Тогда слушайте: я не принимаю ваш вызов, потому что не получил его и потому что сам вызываю вас. Поверите на слово или мне придется повторить вызов в присутствии свидетелей и с перчаткой? Ах, верите? Тогда выбор оружия за вами. Можем встретиться хоть сейчас в уединенном уголке парка. Я готов удовлетвориться вашими секундантами.
Лицо полковника, и без того искаженное шрамом, исказила гримаса. Он покрутил головой и неожиданно расхохотался. Смех его, злой вначале, странным образом окончился нотками досады.
–Черт, а ведь вы меня поймали. Я с удовольствием встретился бы с вами прямо сейчас, но увы. Поклялся государю. Он знает, что я забияка, ну и взял с меня честное слово… Хорошо, я принимаю ваш вызов, но только не сейчас и не здесь, а по выполнении миссии, во Владивостоке. Вас устраивает мое предложение?
–Не очень. Впрочем, согласен, если вы перестанете дерзить. Если нет, я найду способ поставить вас к барьеру где и когда угодно. Я имею в виду: когда мне будет угодно. По рукам?
Розен размышлял ровно столько времени, сколько граф мог удержаться на грани обратимости поступков, то есть две-три секунды.
–Так и быть, по рукам,– сказал он уже без враждебности в голосе.– Но во Владивостоке я вам не завидую. Готовьтесь к худшему. В Академии Генштаба я был чемпионом курса по стрельбе из револьвера. А до этого чемпионом полка.
–Я тоже умею стрелять.
–Значит, меня не обвинят в избиении младенцев. Однако не поторопиться ли нам? Вон видите трубу перед шлюзом? Это мой катер.
–Погодите,– спохватился Лопухин.– Со мной еще мальчик, слуга. Черт побери, куда он подевался?
Нила нигде не было видно.
–На фонтаны любуется,– предположил Розен.– Или камешки в залив швыряет, бездельник.
На прибрежных валунах за Монплезиром Нила не оказалось. Пришлось пройти вдоль канала. Осмотрелись. Перед шлюзом приткнулся, слабо дымя, паровой катер. По ту сторону канала парковый служитель с достоинством катил мусорную тачку. Нил как сквозь землю провалился.
–Вот ведь разгильдяй,– пробормотал граф.
–Вы же по сыскному делу,– съязвил Розен,– вот и сыщите.
–И сыщу. Дайте время.
–Времени у нас как раз в обрез. Не оставить ли нам его здесь, раз он такой прыткий?
–Вам легко говорить, а у него мой саквояж… Стойте! Есть идея. Идите на катер, а я прогуляюсь к Шахматной горке.
–Пожалуй, я составлю вам компанию. Черт, ну и длинные же здесь аллеи!.. Почему вы думаете, что он там?
Лопухин только взглянул многозначительно – берег дыхание. Шахматной горки они достигли почти бегом. И вовремя: там вдруг закричали в несколько голосов. «Скорее! Что-то случилось»,– почти не запыхавшимся голосом проговорил Лопухин, переходя с рыси в карьер.
Полковник не отставал.
А случилось вот что.
Уразумевши, что с его (или не его? ну, об этом потом помозгуем) барином беседует не кто иной, как сам царь, Нил в первую минуту, понятно, оробел. Знак, сделанный ему графом, он заметил и истолковал правильно – но ноги приросли к земле.
Сам царь!
Нил вспотел. Никакого приличного случаю благоговения он не ощутил, зато почувствовал ужас птички, пойманной котом, или воришки, бестолково бьющегося в крепких лапах городового. Последнее ощущение показалось более точным, благо, было не раз испытано Нилом на себе. Ну, попал!.. Парк, наверное, оцеплен стрелками, и в каждом дупле по соглядатаю. Тут сделаешь что не так – и пропадешь, как волдырь на воде, никто и не спросит, куда пропал шпынь ненадобный. Ой, мамочки…