и, ногами уперся в перекладину скамьи, пригнул плечи, напряг руки и потянул, что было силы, но тот сидел крепко, так что мне не удалось даже сдвинуть его с места. Только то и было, что от сильного напряжения менялся он в лице: то становился красным, как кровь, а то – белым, как лыко, или черным, как Хель, а еще – бледным, подобно трупу. Взял я тогда за руки Хьяльти Гордого. Принялись мы оба тянуть изо всех сил, и он, и я. Этого мне то и дело удавалось подтащить к самому краю скамьи, но он всякий раз успевал выпрямиться и усесться на свое место вперед меня. Так продолжалось некоторое время, покуда я не отступил. Подошел я тогда к Хвитсерку Храброму, потянул, собрав все свои силы, и стащил его со скамьи, а за ним и всех остальных. Так я обошел вокруг палаты, и пришлось им всем одному за другим оставить свои места. Уселся я тогда, где захотел, а со мною мои люди, и занимали мы все самые что ни на есть почетные места. Было же там во всем такое великолепие, какого мне нигде не доводилось видеть. А когда настало лето, я пошел к Хрольву-конунгу, поблагодарил его за гостеприимство и сказал, что мне пора в дорогу. Он предложил, чтобы я остался при нем, но мне это пришлось не по вкусу.
Стал я опять разъезжать по разным местам, и так продолжалось до тех пор, пока не дошел до меня слух о Хальве-конунге и его воинах. Немало рассказывали тогда о том, какие это были храбрецы. И вот, отправился я в Норвегию и прямиком к Хальву-конунгу. Явился я к нему и его приветствовал, а он принял меня как нельзя лучше. Я просил позволения перезимовать у него, и он с готовностью разрешил оставаться при нем так долго, как мне заблагорассудится. Тогда я спросил, где нам следует сидеть, мне и моим людям. Он предложил мне сесть там, где я сам смогу очистить себе место, и поставил те же условия, что и Хрольв Жердинка. Направился я тогда к тому месту, на котором восседал рядом с конунгом Утстейн-ярл, взял его за руки и хотел стащить со скамьи. Поднатужился я, что было силы, да не тут-то было. Потом подошел я к Ипстейну, а от него – к Хроку Черному, потом – к Бьёрну, а там – и к Барду. Никого из них мне не удалось стащить со скамьи. Обошел я вокруг всей палаты, а с места так никого и не сдвинул, и сказать вам по правде, государь, даже тот, кто сидел там дальше всех, и самый из них последний держались не хуже Бёдвара Бьярки. Подошел я тогда опять к конунгу и спросил, где мне сесть, раз я сам не сумел добыть себе места. Он сказал, что в таком случае нам следует занять скамьи, стоявшие ниже тех, на которых сидели его люди. После этого я направился к скамьям, отведенным для меня и моих спутников. Не было там недостатка в хорошем угощении, да и ни в чем ином, одно только пришлось мне не по душе: а то, что должен был я смотреть на других снизу вверх, а они на меня – сверху вниз, в остальном же понравилось мне там все как нельзя лучше. Вот и рассудите теперь, государь, кто из них заслуживает большей славы.
– Нетрудно заметить, – сказал конунг, – что всех превзошли своей силой воины Хальва-конунга, однако, сдается мне, не было в те времена конунга щедрее и великодушнее Хрольва Жердинки. А теперь скажи, крещеный ты человек или нет?
Токи отвечает:
– Я принял неполное крещение[388], потому что мне приходилось бывать то среди христиан, а то среди язычников, но верю я в Белого Христа. А пришел я к вам затем, что хочу креститься и исполнить тот обряд, какой вы мне назначите, потому что, по моему разумению, лучшего человека мне для этого не найти.
Конунг обрадовался тому, что он хочет принять крещение и служить Богу. После этого Токи был крещен епископом Олава-конунга и умер в белых одеждах[389].
О Храфне, сыне ГудрунПеревод Е. А. Гуревич
Рассказ «О Храфне, сыне Гудрун» (Hrafns þáttr Guðrúnarsonar) принадлежит к довольно значительной группе «прядей об исландцах на чужбине», в центре внимания которых как правило находится конфликт героя с могущественным противником (чаще всего правителем Норвегии), обычно заканчивающийся примирением главных персонажей и возвышением исландца. Особенность этой пряди – небывало пространное для произведений этого жанра вступление, повествующее о распре, в результате которой Храфн был вынужден покинуть Исландию.
Прядь сохранилась в составе «Саги о Магнусе Добром» в двух рукописях XIV и XV вв. (Hulda-Hrokkinskinna).
Одного человека звали Торгрим. Он жил на хуторе Стад в Хрутафьорде. Торгрим был человек богатый, но плохой хозяин. Его жену звали Торгерд. У них было два сына, Кальв и Грим; оба они получили неплохое воспитание. Это были люди задиристые и ненадежные, как и их отец.
Жил человек по имени Сигват. Он жил на хуторе Пески в Хрутафьорде. Жену его звали Гудрун, это была женщина умная и достойная. Их сына звали Храфн, он был молод, красив и статен. Сигват не отличался бережливостью; землей он владел хорошей, но деньги промотал. Как-то раз летом он сказал жене, что придется продать землю, чтобы расплатиться с долгами и прикупить скота. Она отвечает:
– Есть другой выход: чем продавать землю, продай лучше мое золотое запястье.
Сигват отвечает:
– Раз так, поеду-ка я к Торгриму, у него скота хоть отбавляй.
Она отвечает:
– Не советую тебе иметь дело с Торгримом, он человек хитрый и нечестный.
Но Сигват все же отправился к Торгриму и сказал:
– У меня к тебе вот какое дело: я бы хотел купить у тебя скотину.
Торгрим отвечает:
– За мной дело не станет.
Сигват сказал:
– А взамен я предлагаю тебе это золотое запястье.
Торгрим отвечает:
– Недостойно мужчины разбазаривать женино добро. Продайка мне лучше тот луг, что зовется Зеленым Выгоном. Мне пригодится и сено, и пастбище, а у тебя лугов и без того хватает.
Сигват отвечает:
– Я продам тебе этот выгон, однако я не хочу, чтобы на моей земле пасся чужой скот.
– Тогда по рукам, – говорит Торгрим.
Сигват воротился домой и рассказал своей хозяйке о сделке. Она говорит в ответ:
– По мне, не бывать бы вовсе этой сделке. Ведь теперь, когда он заполучил лоскуток нашей земли, он станет травить наши луга.
На другой день был пригнан купленный Сигватом скот. А позднее тем же летом Торгрим сказал:
– Теперь у нас прибавилось выгонов, однако я слыхал от женщин, что молочному скоту не хватает пастбищ и надои невелики. Гоните коров на луга к Сигвату, я имею право на эту землю.
Его люди так и сделали. Когда Гудрун увидела это, она сказала:
– Все идет, как я предсказывала, недаром мне с самого начала не понравилась эта сделка. А теперь Торгрим приказал своим рабам выгонять скотину на наши луга и кормить ее нашим сеном.
Сигват отвечает:
– Торгриму не впервой платить злом за добро.
Как-то раз Сигват подошел и отогнал Торгримова быка от своего стога. Торгрим как раз оказался рядом. Он сказал:
– Что-то ты больно расхрабрился, рабье отродье! – и проткнул Сигвата копьем, так что тот умер на месте. Торгрим отправился оттуда прямиком домой, а Гудрун скоро узнала о случившемся и велела похоронить своего мужа не поднимая шума.
Храфну, их сыну, было тогда четыре года. Он часто вспоминал отца и спрашивал, где он. Мать сказала ему, что он внезапно заболел и умер.
Вскоре после этого Торгрим пришел к Гудрун и сказал:
– Ты, наверное, считаешь, что своим необдуманным поступком я причинил тебе ущерб. Однако теперь я хочу возместить тебе потерю мужа и предлагаю взамен самого себя. Ты мало в чем будешь нуждаться, если позволишь мне заботиться о тебе.
Она отвечает:
– Похоже, что каждый из нас останется при своем. Даже если бы ты не был женат, я не настолько тороплюсь выходить замуж, чтобы пойти за убийцу моего мужа.
Храфн рос у своей матери. Он был человек статный и сильный, добродушный и веселый, и многие любили его. Он часто ходил играть в Стад. Торгрим обходился с ним хорошо, и Храфну это нравилось. Они с Кальвом, сыном Торгрима, всегда играли вместе. Храфну тогда было пятнадцать лет. Кальв был старше его, но слабее, и ему доставалось от Храфна, потому что тот всегда старался добиться победы.
Однажды, когда они играли вместе, Кальв сказал:
– Не умеешь ты, Храфн, обуздывать свою силу, видно, не миновать тебе судьбы твоего отца.
Храфн отвечает:
– Что ж необычного в том, что люди умирают? Со всяким может случиться!
Кальв сказал:
– Похоже, от тебя скрыли, от чего он умер. Он был убит, и это – дело рук моего отца, а я убью тебя.
Храфн повернулся и ушел, ничего не сказав. Вечером он воротился домой не в духе. Мать спросила его, в чем дело. Он отвечает:
– Ты мне говорила, что мой отец умер от болезни, а Кальв сегодня бросил мне, что он был убит, и мне кажется странным, что ты скрыла это от меня.
Она отвечает:
– Я поступила так, считая, что ты еще слишком молод, чтобы противостоять могущественным людям. Но теперь это неважно, раз они сами позаботились о том, чтобы тайное стало явным.
Храфн спросил:
– Где похоронен мой отец?
Она сказала, что это место поросло дерном. Храфн ответил:
– Я все равно схожу туда, и я рад, что узнал правду. Многое теперь зависит от того, насколько храбр и вынослив будет его сын.
После этого он опять отправился играть, и никто не видел его печальным.
Так продолжалось до тех пор, пока ему не исполнилось восемнадцать лет. Как-то раз, когда Храфн одевался после игры, Кальв сказал:
– Храфну больше по вкусу бить по мячу, чем мстить за своего отца.
Храфн отвечает:
– За этим дело не станет.
Тут он подскочил к Кальву и нанес ему смертельный удар.
Торгрим сказал:
– Случилось то, чего и следовало ожидать, однако мы это так не оставим.
Храфн пришел домой и рассказал матери об убийстве. Она сказала, что как бы им не пришлось дорого за это заплатить.