– Нет, – сказал Грани, – я не пойду против сыновей Ньяля и не нарушу договора, который был заключен при посредничестве достойных людей.
То же самое сказали и сыновья Сигфуса, и все другие, и они решили уехать. Когда они уехали, Лютинг сказал:
– Все знают, что я не получил никакой виры за своего шурина Траина. И я не примирюсь с тем, что он не отомщен.
Он велел обоим своим братьям и трем работникам поехать с ним. Они пустились по дороге, по которой должен был ехать Хёскульд, и стали поджидать его в засаде, к северу от двора, в одной лощине. Они ждали до вечера. Наконец Хёскульд подъехал к ним. Они выскочили с оружием в руках и набросились на него. Хёскульд защищался так смело, что им никак было не одолеть его. Он ранил Лютинга в руку и убил двоих из его людей, но в конце концов его убили. Они нанесли Хёскульду шестнадцать ран, но голову ему не отрубили. Затем они поехали в леса, к востоку от Кривой Реки, и спрятались там.
В этот же вечер пастух Хродню нашел Хёскульда мертвым, поехал домой и сказал Хродню об убийстве ее сына. Она сказала:
– Не может быть, что его нет в живых. Разве голова отрублена?
– Нет, – сказал он.
– Поверю лишь, если сама увижу, – сказала она, – приведи мою лошадь и повозку.
Он так и сделал и собрал все, что было нужно в дорогу, и затем они поехали туда, где лежал Хёскульд. Она осмотрела его раны и сказала:
– Я так и думала: он еще жив, а Ньяль может лечить раны и потяжелее этих.
Они взяли тело, положили его на повозку и поехали к Бергторову Пригорку. Там они внесли Хёскульда в овчарню и посадили, прислонив к стене. Затем оба пошли к дому и постучали в дверь. На стук вышел работник, и Хродню прошла мимо него прямо в каморку, где спал Ньяль. Она спросила, не спит ли он. Он сказал, что спал, но сейчас проснулся, и спросил:
– Зачем ты пришла так рано?
Хродню сказала:
– Вставай с постели, оставь мою соперницу и выйди на двор. Пусть выйдет и она, и твои сыновья.
Они встали и вышли из дома. Скарпхедин сказал:
– Возьмем с собой оружие.
Ньяль ничего на это не сказал, и они вернулись в дом и вышли с оружием. Хродню шла впереди и привела их к овчарне. Она вошла внутрь и попросила их пройти за ней. Она подняла светильник и сказала:
– Вот твой сын Хёскульд, Ньяль! Он весь изранен, и ему нужна помощь.
Ньяль сказал:
– Признаки смерти вижу я на его лице, а не признаки жизни. Почему ты не закрыла ему ноздри?
– Я хотела, чтобы это сделал Скарпхедин[247], – сказала она.
Скарпхедин подошел к Хёскульду и закрыл ему ноздри. Затем он спросил отца:
– Кто, по-твоему, убил его?
Ньяль ответил:
– Наверное, его убили Лютинг из Самова Двора и его братья.
Хродню сказала:
– Я поручаю тебе, Скарпхедин, отомстить за брата, и я жду, что хотя он и не рожден в браке, ты поступишь как должно и отдашь этому все силы.
Бергтора сказала:
– Странные вы люди! Убиваете людей, когда у вас на то нет причин, а сейчас будете жевать жвачку, пока дело так ничем и не кончится: ведь эта весть сейчас же дойдет до Хёскульда, годи Белого Мыса, он предложит вам виру и помириться, и вам придется согласиться. Если вы вообще хотите действовать, то действуйте сейчас же.
Скарпхедин сказал:
– Вот и мать подстрекает нас законным подстрекательством[248].
И они выбежали из овчарни. Хродню пошла домой с Ньялем и осталась там на ночь.
Теперь надо рассказать о Скарпхедине и его братьях. Они направились к Кривой Реке. Скарпхедин сказал:
– Постоим и послушаем.
Затем он сказал:
– Тише! Я слышу там, у реки, голоса. Кого вы берете на себя – Лютинга или двух его братьев?
Они сказали, что предпочитают взять на себя одного Лютинга.
– Для нас он всего важнее, – сказал Скарпхедин. – Плохо будет, если он уйдет от нас. И думаю, он, скорее всего, не уйдет, если я возьму его на себя.
– Когда подберемся к нему поближе, постараемся прицелиться так, чтобы ему не уйти от нас, – сказал Хельги.
Затем они пошли туда, где Скарпхедин слышал человеческие голоса, и увидели, что у ручья стоят Лютинг и его братья. Скарпхедин перепрыгивает на другой берег, покрытый галькой. Там стоит Халльгрим с братьями. Скарпхедин ударяет мечом Халльгрима по бедру так, что сразу же отсекает ногу, а другой рукой хватает Халлькеля. Лютинг хочет ударить Скарпхедина копьем, но тут подоспел Хельги и подставил щит, и копье застряло в нем. Лютинг поднял камень и кинул его в Скарпхедина, так что тот отпустил Халлькеля. Халлькель хочет взбежать на склон, покрытый галькой, но при этом падает на колени. Скарпхедин кидает в него секиру и разрубает ему спину. Лютинг пускается наутек, но Грим и Хельги бросаются следом и оба наносят ему раны. Лютинг кидается от них в реку, добирается до своих лошадей и скачет в Оссабёр.
Хёскульд был дома и сразу же вышел к нему. Лютинг рассказал ему, что случилось.
– От тебя можно было этого ожидать, – говорит Хёскульд. – Безрассудный ты совершил поступок. Правильно говорится, что недолго радуется рука удару. Не знаю, уцелеешь ли ты.
– Верно, – говорит Лютинг, – я едва спасся, я все же хочу, чтобы ты помирил меня с Ньялем и его сыновьями и чтобы я сохранил свое добро.
– Пусть будет по-твоему, – говорит Хёскульд.
Затем Хёскульд велел оседлать своего коня и поехал на Бергторов Пригорок с пятью спутниками. Сыновья Ньяля уже вернулись и легли спать. Хёскульд разыскал Ньяля, и они начали разговор. Хёскульд сказал Ньялю:
– Я приехал сюда просить за моего родича Лютинга. Он совершил тяжкое преступление против вас: нарушил мир и убил твоего сына.
Ньяль сказал:
– По-моему, Лютинг уже поплатился за это смертью своих братьев. Если я и веду разговоры о мире, то только из дружбы к тебе. И ставлю условием мира, чтобы за убийство братьев Лютинга вира не платилась. Лютинг не получит также виры за свои раны, но заплатит полную виру за Хёскульда.
Хёскульд сказал:
– Я бы хотел, чтобы ты один рассудил это дело.
Ньяль ответил:
– Будь по-твоему.
– Может, ты хочешь, чтобы при этом были твои сыновья? – спросил Хёскульд.
Ньяль ответил:
– Это нас к миру не приблизит. Но мир, который я заключу, они будут соблюдать.
Тогда Хёскульд сказал:
– Так и порешим, а ты обещай Лютингу, что твои сыновья не будут мстить ему.
– Хорошо, – сказал Ньяль. – Я хочу, чтобы он заплатил две сотни серебра за убийство Хёскульда. Жить он может оставаться на Самовом Дворе, но я думаю, что ему было бы лучше продать свою землю и уехать. Ни я, ни мои сыновья мира не нарушим, но может статься, что найдется в этих местах кто-нибудь другой, кого ему следует остерегаться. Если же тебе кажется, будто я изгоняю его из этих мест, то пусть он остается здесь, но тогда ему грозит большая опасность.
Хёскульд уехал домой. Сыновья Ньяля проснулись и спросили отца, кто это приезжал, а он ответил им, что это был Хёскульд, его воспитанник.
– Он, верно, просил за Лютинга, – сказал Скарпхедин.
– Да, – сказал Ньяль.
– Это плохо, – сказал Грим.
– Хёскульд не просил бы за него, – сказал Ньяль, – если б ты его убил, как собирался.
– Не будем упрекать отца, – сказал Скарпхедин.
Теперь надо сказать о том, что этот мир между ними не был нарушен.
В Норвегии произошла смена правителей: ярла Хакона не стало, и его место занял Олав, сын Трюггви. А конец ярлу Хакону пришел оттого, что раб Карк перерезал ему горло в Римуле, в Гаулардале.
В то же время пришла весть о том, что в Норвегии сменилась вера. Народ оставил старую веру, и конунг крестил западные страны – Шетландские, Оркнейские и Фарерские острова.
Многие говорили в присутствии Ньяля, что оставить старую веру – это большое святотатство. Ньяль сказал тогда:
– Мне представляется, что новая вера гораздо лучше, и благо тому, кто обратится к ней. И если люди, которые учат этой вере, приедут сюда, то я горячо поддержу их.
Он часто ходил один, сторонясь людей, и что-то бормотал про себя.
В ту же самую осень на востоке страны, в том месте Медведицына Фьорда, что зовется Заливом Гаути, пристал корабль. Хозяина корабля звали Тангбрандом. Он был сыном графа Вильбальдуса из Саксонии. Тангбранд был послан в Исландию конунгом Олавом, сыном Трюггви, чтобы проповедовать новую веру. Его сопровождал исландец по имени Гудлейв. Он был сыном Ари, внуком Мара, правнуком Атли, праправнуком Ульва Косого. А Ульв Косой был сыном Хёгни Белого, внуком Отрюгга, правнуком Облауда, праправнуком Хьёрлейва Женолюба, конунга Хёрдаланда. Гудлейв убил на своем веку немало народу, был бесстрашен и решителен.
На Медведицыном Мысу жили два брата. Одного из них звали Торлейвом, а другого Кетилем. Их отцом был Хольмстейн, сын Эцура из Широкой Долины. Они созвали народ и запретили людям торговать с пришельцами. Об этом узнал Халль с Побережья. Он жил у Купальной Реки, на Лебедином Фьорде. С тремя десятками своих людей он поехал к кораблю, сразу разыскал Тангбранда и спросил его:
– Что, плохо торгуете?
Тот согласился.
– Вот зачем я к тебе приехал, – говорит Халль. – Я хочу вас всех пригласить к себе и постараться наладить ваш торг.
Тангбранд поблагодарил и отправился с ним.
Однажды осенью Тангбранд рано утром вышел во двор, велел расставить палатку и стал петь в палатке обедню, притом очень торжественно, потому что был великий праздник. Халль спросил Тангбранда:
– В честь кого сегодня праздник?
– Ангела Михаила, – отвечает тот.
– Каков он, этот ангел? – спрашивает Халль.
– Очень хорош, – отвечает Тангбранд. – Он взвешивает все, что ты делаешь хорошо.
Халль говорит:
– Я бы хотел иметь его своим другом.
– Это возможно, – отвечает Тангбранд. – Обратись сегодня к нему и к Богу.
– Но я бы хотел поставить условием, – говорит Ха