[48]… В городе есть шпионы Атауальпы, и не исключено, что здесь появился кто-то из наемных убийц Чили Римака. В моем доме ты в безопасности.
– Не для того я добирался сюда, на край света, чтобы сидеть в четырех стенах… – отрезал испанец. – Ты заставил меня пройти последний отрезок пути ночью, а теперь я даже не могу осмотреть город, о котором ты мне столько рассказывал. Ну и какой прок тогда в моем путешествии?
– У тебя будет время все посмотреть, если ты сохранишь себе жизнь, – наставительно сказал Чабча Пуси. – А если тебя убьют, тебе не будет никакого проку в том, что ты все осмотрел. Отъедайся, упивайся чичей и отдыхай… Самые красивые рабыни горят желанием помочь тебе весело провести время. Выбирай, каких хочешь.
Молина предпочел промолчать: не мог же он вот так взять и сказать, что не представляет сейчас в своих объятиях никакую другую женщину, кроме его жены, и поэтому перевел разговор на другую тему:
– И все-таки почему Уаскару понадобилось ехать в Ольянтайтамбо? – спросил он. – Атауальпа стал представлять такую угрозу?
– Ему наверняка известно, что ты находишься в Куско, и если он намерен поднять мятеж, то вполне естественно, что он сделает это раньше, чем пройдет слух о том, что Виракоча стоит на стороне его брата.
– Ты же знаешь, что я не собираюсь принимать чью-либо сторону.
Инка кивнул головой:
– Я-то знаю, а другие – нет, народ у нас впечатлительный, поддается влиянию легенд и суеверий. Если сейчас впервые вспыхивает борьба за трон и впервые за несколько веков появляется Виракоча, естественно предположить, что он пришел поддержать одного из претендентов. Не правда ли?
В такой подаче идея была не лишена логики: пожалуй, нелегко убедить весь народ в том, что оба события никоим образом не связаны между собой. Какими бы ни были знания истории Алонсо де Молины – глубокими или поверхностными, – он прекрасно сознавал, что подобные совпадения слишком часто полностью меняют течение событий, и на этот раз, вполне возможно, так и случится.
Однако он не успел высказать свое мнение, потому что вошла Найка с огромным букетом цветов, которые она начала раскладывать по нишам, имевшимся в стенах. Оба мужчины в молчании замерли, завороженные присутствием этого необыкновенного создания, которое, словно магнит, притягивало к себе их взгляды.
– Ходят слухи… – заговорила она, не оборачиваясь, по-видимому, уверенная в том, что они не спускают с нее глаз. – Атауальпа в третий раз отказался прибыть на церемонию коронации, и Уаскар прикажет мобилизовать армию, чтобы привести его силой. Женщины встревожены.
– Женщинам лучше сплетничать о своих делах, а не вмешиваться в политику. Никому не дано проникнуть в замыслы Инки, а если какая-то будет болтать на эти темы, ей отрежут язык.
– Звезды предсказывают, что после Праздника Солнца реки окрасятся кровью.
– Каждый волен интерпретировать движение звезд как угодно, – с досадой сказал курака. – А тот, кто этим занимается, рискует получить наказание за разглашение секретов, предназначенных для ушей Инки.
Темные глаза Найки сверкнули, но она повернулась к Алонсо де Молине, и ее ярость словно бы тут же исчезла.
– Тебе же всегда нравилось, чтобы я рассказывала секреты звезд, – произнесла она многозначительно.
– Если только эти секреты не нарушают покой в Империи, – возразил ее муж. – Одно дело – знать, родится ли новый Сын Солнца или будет ли хорошим урожай, и совсем другое – говорить о реках крови. Слишком часто войны начинаются, потому что возникают разговоры о войне…
– И все же… – вступил в разговор Алонсо де Молина, которому явно стоило больших усилий отвести взгляд от Найки, – отрицание очевидного может обернуться глупой трусостью. Если Атауальпа выказывает явное неповиновение, бесполезно закрывать на это глаза, и, если долго не давать ему отпора, он вконец осмелеет.
– Значит, тебе кажется, что будет справедливо, если Уаскар первым начнет враждебные действия, пытаясь заставить брата прийти и склонить перед ним голову?..
Этот вопрос задала Найка, усевшись у мужа в ногах и устремив на испанца странный пристальный взгляд, от которого ему все больше становилось не по себе в ее присутствии.
– Не мне об этом судить… – наконец несмело проговорил он. – Это же не моя страна.
– И не моя, – неожиданно заявила она. – Тебе известно, что моя мать была дикаркой? Ее насильно забрали из рая, в котором она жила, там, на востоке, где никогда не бывает холодно и дети плещутся в реках круглый год, и привели в горы, где она умерла с горя. Она всегда повторяла, что я принадлежу не горам, а сельве. Так и есть.
– Ты же никогда не видела сельвы… – возразил Чабча Пуси. – Как ты можешь это знать?
Девушка поднесла указательный палец ко лбу, а затем к сердцу.
– Потому что здесь я храню все, что она мне рассказывала, а здесь – что я всегда чувствовала. Она могла быть дикаркой, только их образ жизни мне кажется более разумным, чем наш. Ауки свободны, тогда как мы здесь подчинены капризам Инки.
– Замолчи… Ты не должна об этом говорить.
– Почему же? – с вызовом ответила она. – Даже у себя дома я не вольна говорить то, что думаю? Моя мать, ее братья или их родители ходили, куда хотели, и говорили то, что думали, и мне хотелось бы быть такой же, как они. Что в этом плохого?
– Мы люди, которые живут по законам, мы возводим дома, возделываем землю, пасем скот и извлекаем из земных недр необходимые минералы. Ауки бродят по сельве, питаются тем, что найдут, и препираются, как обезьяны. Некоторые даже пожирают друг друга.
– Моя мать никогда этого не делала!
– Твоя мать, может, и нет… Но откуда тебе знать – может, этим занимались ее родители или родители родителей?.. – Он стал нежно гладить ее по волосам: это был скорее отеческий жест, нежели любовный, но все же Алонсо де Молине пришлось сделать над собой усилие и сжать зубы. – В рассказе тоскующей женщины, которую забрали оттуда, когда она была девочкой, все может выглядеть очень привлекательно, но на деле все не так.
– Когда я перестану казаться тебе красивой и надоем, я уйду в сельву.
– Ты мне никогда не надоешь, и ты это знаешь, – искренне ответил курака. – Но, если тебе так уж важно, даю тебе свое согласие на то, чтобы ты ушла, когда я умру… – Он повернулся к андалузцу. – Ты прибыл с запада и тем не менее всегда говоришь, что твоя родина находится на востоке… Там есть сельва?
– Нет, в Испании нет сельвы. Моя страна расположена севернее, по другую сторону моря.
– Я никогда не видела моря… – заметила девушка. – Говорят, оно такое же, как Титикака, только вдали теряется из виду. Это правда?
Глядевший на нее Алонсо де Молина был так поглощен этим занятием, что даже не расслышал вопроса, и ей пришлось его повторить; тогда он очнулся и начал лихорадочно искать ответ.
От Чабчи Пуси, кураки Акомайо, не укрылась растерянность его друга.
– Уаскар ждет тебя.
– В такое время?.. – удивился он.
– В такое время.
Он мрачно встал с постели, умылся и начал одеваться, но когда собрался повесить на пояс меч, Чабча Пуси жестом остановил его:
– Никто не может предстать перед Инкой вооруженным… – сказал он. – И в знак покорности ты должен будешь нести на плече небольшой груз кукурузы.
Алонсо де Молина подумал несколько мгновений, а затем твердо сказал:
– Я не возьму с собой оружие, но ничего не понесу… Либо он меня примет как Виракочу, либо как посланника, и ни в том, ни в другом случае не вижу причин демонстрировать покорность.
Курака заколебался, но в результате пожал плечами:
– Это ты рискуешь головой, а не я, – сказал он. – Я сделал все, что было в моих силах, чтобы ты был в курсе, как в моей стране все устроено, но не хочу нести ответственность за твое поведение, когда ты окажешься лицом к лицу с Инкой. Вероятно, ты знаешь, что делаешь.
Снаружи стояла дюжина вооруженных мужчин, которые сопроводили их по темным улицам, освещаемым только обычными факелами, которые несли впереди, да растущей луной, которая временами появлялась среди плотных облаков.
Было холодно. Со стороны верхней части города, расположенной на склоне невысокого холма, дул северный, пробиравший до костей ветер. На вершине холма проступал на фоне неба впечатляющий силуэт громадной крепости.
Извилистые и зачастую зигзагообразные улочки были словно специально спроектированы так, чтобы по ним не слишком вольно разгуливал ветер, прокладывая себе путь между тяжеловесными зданиями незамысловатой, зато величественной архитектуры, при том что почти все они были одноэтажными и лишь изредка достигали двух уровней.
Никого не было видно: даже света в щели под дверью, или плача, или голоса, который бы позволил догадаться, что это место действительно обитаемо, и, лишь дойдя до площади Уакапайта, они обнаружили первых людей: это были солдаты, которые несли караул по углам.
Испанец на мгновение остановился посередине этой широкой площади, которая, вне всякого сомнения, представляла собой сердце инкской Империи, и не мог не испытать восхищения при виде величественного Кисуараканча, храма Виракочи, возвышавшегося над ней в верхней части, и Амаруканча, дворца Инков, который представлял собой очередную крепость и образовывал угол с первым.
Однако его не ввели ни в тот, ни в другой; вновь спустившись по другой улочке, они в вошли в Инти-Уаси, невероятный Храм Солнца, о котором Чабча Пуси всегда рассказывал с таким воодушевлением.
В огромном саду царил полный покой: ни один цветок или листок не трепетал на ветру, отражая золотистый свет, падавший с галереи, и, заметив прелестную викунью, которая в свою очередь смотрела на него, застыв на месте, Алонсо де Молина невольно остановился, с изумлением обнаружив, что каждое дерево, каждый цветок, каждый росток и каждое животное этого фантастического сада было не живым, а изготовленным так искусно, что пришлось наклониться и рассмотреть их вблизи, чтобы удостовериться в том, что ему не привиделось.