[49], пытаясь привести в порядок безнадежный хаос, царивший у него в голове. Все, во что он слепо верил, теперь казалось фальшивым, его упорядоченный мир разваливался, и даже самый неприкосновенный из его идолов угрожал вот-вот рассыпаться, продемонстрировав со всей очевидностью, что был скорее не всемогущим богом, а перепуганным простым смертным.
Что останется от всесильного Сына Солнца, отбери у него золотой трон, богатые одежды, усыпанные изумрудами, или красную кисточку на голове – отличительный знак высшей власти, полученный от отца?
Что будет с миллионами подданных, полностью зависящих от решений Инки, который выглядит таким растерянным и робким?
В чьих руках находится большинство известных Империй?
– Что тебя так тревожит?
Он обернулся и посмотрел на жену, которая встала с постели и подошла к нему, чтобы тоже полюбоваться голубым небом, которое, казалось, слишком спешило наполниться жизнью и красками, словно торопясь подчеркнуть неоспоримую красоту каждого уголка этого неповторимого города.
– Уаскар, – ответил он, взяв ее за руку: это действие обладало свойством возвращать ему на мгновение покой. – Сегодня ночью я взглянул на него другими глазами. – Казалось, Чабче Пуси стоило невероятного усилия сделать это признание, и все-таки он решился: – Он не бог.
– Слишком много времени у тебя ушло на то, чтобы это увидеть, – сказала девушка, не глядя на него; ее заворожили переливы света: это лучи играли с золотыми крышами, пуская солнечных зайчиков и искажая формы. – Если бог боится смерти, значит, он сомневается в своей божественности. Боги моей матери никогда не умирают.
– А какими были боги твоей матери?
– Они не имеют ни времени, ни формы, поэтому никогда не могут нас разочаровать. Лесные и речные духи, которые живут там уже тысячи лет и останутся, невидимые, до скончания веков. На них можно положиться. А на того, кто рождается и умирает, нет.
– Кто тебя всему этому научил?
– Моя мать. И мой отец, который ночами напролет изучает звезды. В них он открывает много истин, которые мы здесь не видим, потому что они слишком близко… – Она с силой сжала его руку. – А еще я многому научилась у тебя.
– Я часто спрашиваю себя, не лучше было бы, если бы ты была моей дочерью вместо Шунгу Синчи. – Он погладил ее по голове. – Как отец я бы никогда тебя не разочаровал, а вот как любовник – наступит такой момент, когда мне придется это сделать.
– Ты даешь мне все, что мне нужно.
– Но я в три раза тебя старше, и ты с каждым днем все больше становишься женщиной, а вот я – лишь старею. Я совершил ошибку, женившись на тебе, но как ни пытаюсь, совсем в этом не раскаиваюсь.
– Надеюсь, тебе никогда не придется.
Курака слегка покачал головой и направился к постели, которую она только что покинула.
– Есть такие вещи, как смерть, – сказал он, – которые всегда происходят, неизбежно, что бы мы ни делали. А еще – дряхлость и немощь, которые судьба уготовила человеку, но они совершенно невыносимы, когда замечаешь, что время, вместо того чтобы соединить нас с дорогими нам существами, разводит нас в разные стороны… – Он улегся на постель прямо в одежде и устало закрыл глаза. – Позволь мне немного отдохнуть, – попросил он. – Только сон поможет мне восстановить равновесие.
Найка тихо выскользнула из комнаты и пошла во внутренний сад, где обычно проводила нескончаемые часы своей жизни. Там, в тишине и покое, она могла дать волю воображению и помечтать, как однажды ей удастся отправиться в долгое путешествие в далекий край, о котором с такой любовью рассказывала ей мать.
Однако ей опять не удалось сосредоточиться на полноводных реках, сумрачных и жарких сельвах или тысяче экзотических зверей – которых она всегда представляла в своих мечтах, – потому что ее мысли упрямо возвращались к великану с рокочущим голосом и раскатистым смехом, который завладел ее жизнью.
Она перевела взгляд на вход в комнату, в которой спал Молина, и ей пришлось сделать огромное усилие, чтобы не подойти к порогу и не ощутить близость его присутствия, не вдохнуть его возбуждающий запах, не начать вглядываться в темноту и угадывать формы его обнаженного тела, распластавшегося на циновке.
Она почувствовала нестерпимый зуд в ладонях: так хотелось провести – очень медленно, сантиметр за сантиметром, – по его необычной, покрытой волосами коже, – и ощутила, как по спине стекает холодный пот, как вдруг хорошо знакомый голос вернул ее к действительности:
– Мне необходимо с тобой поговорить.
Ее накрыла волна неприязни к Шунгу Синчи, хотя та всегда была ее лучшей подругой и вместе они провели самые замечательные часы жизни.
– В чем дело? – резко отозвалась она.
– Мне нужна твоя помощь.
– В чем?
Темные глаза Шунгу Синчи заблестели сильнее, чем когда-либо, – и тут же погасли; она опустила голову и уставилась на носы сандалий, словно те вдруг стали самой важной вещью на свете.
– Я не сплю, – пробормотала она. – Ночь ворочаюсь в постели, все тело пылает, словно мне положили между ног горящие угли, и у меня так пересыхает рот, что я боюсь захлебнуться, потому что без конца пью воду… – Она кивнула головой в сторону комнаты Алонсо де Молины. – Ты же знаешь, я еще не предавалась любви ни с одним мужчиной, – добавила она. – Но ведь он же бог, и я хочу, чтобы он стал первым.
– Он? – ужаснулась Найка, ей хотелось протянуть руку и вцепиться в подругу. – Ты сошла с ума? Что скажет твой отец?
– Мой отец к тебе прислушивается, – ответила та. – Он любит тебя больше всех на свете и прислушивается. Мы с тобой ровесницы, но ты уже два года замужем, а я до сих пор девственница… Кому, как не Виракоче, насладиться этой девственностью? – Она села рядом и чуть ли не с отчаянием схватила Найку за руки. – Он мне нужен! Он мне нужен, Найка. Он такой огромный, такой сильный и так часто смеется!.. Он бог, и никакого другого бога в моей жизни больше не будет. Почему наслаждаться таким мужчиной должна грязная вонючая рабыня? Я люблю его.
– Ты сама не знаешь, что говоришь…
– Это единственное, что я знаю с тех пор, как себя помню. Ты видела его руки? Представляешь, что это такое – чувствовать, когда они тебя ласкают? А зубы?.. Они такие огромные и такие белые!.. А рост!.. Когда тобой обладает такой мужчина, это, должно быть, все равно, что оказаться в центре самого ужасного и чудесного землетрясения.
– Замолчи! – Это был скорее истерический крик, а не приказ. – Ты любимая дочь моего мужа, моя лучшая подруга, но твои слова меня оскорбляют.
– Оскорбляют? – изумилась Шунгу Синчи, не веря своим ушам. – Ты мне два года в чем только не признавалась, говоря об отношениях с моим отцом, а теперь ты оскорбляешься из-за того, что я пытаюсь тебе объяснить, что чувствую по отношению к богу… Я тебя не понимаю. Клянусь, не понимаю.
– Прости!.. – Найка, по-видимому, вдруг осознала, что подруга права, и постаралась успокоиться, чтобы больше не поддаваться нелепой ревности и не совершить ошибку. – Прости!.. – повторила она. – Я сказала глупость, однако, прежде чем я поговорю с твоим отцом, подумай о том, что кто бы он ни был, Виракоча или простой чужестранец, он рано или поздно навсегда уйдет. Что ты тогда будешь делать? Кто захочет женщину, которая принадлежала такому человеку, как Молина?
– Не имеет значения, – простодушно ответила та. – Если он уйдет, я уйду с ним. А если он не захочет взять меня с собой, я больше не буду вступать в отношения с мужчинами. После него никто не будет того стоить.
– Что за ребячество! Ни одна женщина в Империи не должна оставаться бесплодной.
– А я и не буду бесплодной… – заверила ее Шунгу Синчи; она говорила с жаром и необычным блеском в глазах. – У меня будет сын от Виракочи, который тоже будет богом… Понимаешь? Я буду матерью бога, и меня за это будут уважать.
– А если он не бог?
– Он бог. Для меня он бог, лишь это и имеет значение.
Найка не успела ответить, потому что из комнаты, в которой спал Алонсо де Молина, раздался тоскливый стон, и, прибежав туда, они обнаружили, что он привстал с постели: глаза его вылезли из орбит, и он мокрый от пота.
– Боканегра!.. – без конца повторял он как безумный. – Боканегра!.. Где ты, Боканегра?..
Они стали его тормошить, пытаясь привести в чувство, и тут Найке пришла в голову мысль плеснуть ему в лицо водой. Это подействовало: он пришел в себя, разразившись бранью.
– Ради всего святого! Какого черта?
И осекся, по-видимому, заметив присутствие двух девушек, потер лоб тыльной стороной ладони и, вновь вытянувшись в постели, пробормотал:
– Я видел Гусмана Боканегру… Я видел его опять. Он жив и ждет меня…
Он закрыл глаза и почти тотчас уснул. Растерявшиеся женщины замерли на месте, сидя на коленях по обе стороны постели, и как завороженные смотрели на мощное волосатое тело.
Прошло несколько долгих минут; они не двигались, не проронили ни слова и наверняка даже не дышали, разглядывая в мельчайших подробностях анатомию великана Виракочи, – и тут Шунгу Синчи медленно наклонилась и с превеликой осторожностью коснулась губами губ андалузца, который слегка от этого вздрогнул.
Затем они покинули опочивальню.
– Он жив!.. И не пытайся убедить меня, что это все сны или выдумки колдуна. Я уверен, что он жив и каким-то образом ухитряется со мной связаться… – Тон Алонсо де Молины не оставлял сомнений в его абсолютной уверенности; он говорил с несвойственным для него жаром. – Я видел его сидящим с грустным и тоскливым видом наверху какой-то заброшенной крепости. Это был Гусман Боканегра, я уверен.
– Как выглядела крепость?
– Она была огромная и разрушенная. Только не из камня, как Саксайуаман или те, что мы видели по дороге, а желтоватая, вроде бы из необожженного кирпича или глинобитная, как жилища тех бедолаг, что обитают на побережье.
Чабча Пуси, курака Акомайо, долго обдумывал услышанное. Они сидели, погрузившись по шею в теплую воду, в небольшом бассейне, представлявшем собой одно из главных роскошеств его дворца; эти продолжительные ванны расслабляли его и позволяли думать с большей ясностью, чем обычно.