Он погрузился в воду с головой, посидел так несколько мгновений и, вынырнув обратно, с силой тряхнул ею и шумно выдохнул, вероятно, желая показать, что ничего не поделаешь, вынужден смириться.
– На побережье, – сказал он, – намного южнее того места, где ты высадился, существует несколько крепостей, возведенных из миллионов глиняных кирпичей племенами, которые мы завоевали много-много лет назад… – Он откинул назад свои мокрые черные волосы, которые сейчас блестели, как вороново крыло. – Если ты говоришь, что Боканегра бросился в воду на расстоянии двух недель плавания к югу от Тумбеса, несомненно, что как раз в этот район он и должен был попасть, если ему удалось добраться до берега… Все это как-то очень неопределенно и удивительно… – добавил он. – Весьма, весьма удивительно! А тебе точно ничего не было известно о крепостях?
– Откуда? – в возбуждении вскричал испанец. – Мы едва различали берег из-за тумана. Пару раз мы видели что-то похожее на сооружения, но в воде там полно опасностей, и нам никак не удавалось подойти ближе, чтобы подробнее их обследовать. – Он с силой сжал плечо своего друга, стараясь его убедить. – А в моих снах все так четко, что я даже смог бы нарисовать эту крепость. Она стоит посреди пустыни, недалеко от горы и по соседству с устьем какой-то речушки, по берегам которой земля едва возделана. Боканегра сидит на вершине вроде как крепостной башни, повернутой к морю, и зовет меня.
– Ладно! – согласился инка. – Предположим, он находится на побережье и каким-то таинственным образом ухитряется с тобой связаться… Чего ты хочешь?
– Отправиться на поиски.
– Почему?
– Потому что я ему нужен. Он мой единственный соотечественник в этой части мира, и он в таком отчаянии, что ему удается докричаться до меня через пустыни и горы. Я не могу отказать ему в помощи.
– А я думал, что, сойдя на берег, ты порвал со своей предыдущей жизнью.
– Долг чести – это такая штука, с которой нельзя порвать. Я отрекся от своего императора, но не хочу отрекаться от товарища по оружию, с которым однажды делил голод и тяготы.
– Он же не спросил твоего мнения, когда бросился в воду.
– А я – твоего, когда в Тумбесе сошел на берег, но уверен, что, окажись он на моем месте, он бы мне помог. – Андалузец вышел из воды, вытерся и присел на каменную скамью. – Наверно, ты этого не поймешь, – добавил он. – Однако причину, по которой горстка испанцев завоевала половину Нового Света и готова завоевать вторую, следует искать не в том, что за ними стоит сильная страна или умные правители, а в том, что перед лицом неприятеля, бесконечно превосходящего в силе, каждая рука превращается в кулак, в котором каждый палец прижимается к соседнему, и все готовы пожертвовать собой ради всех. Вот это и есть настоящее солдатское братство. Потом приходят политики и все портят, но я в этом отношении остаюсь солдатом.
– Я-то это понимаю; это ведь тебя удивляет, что мой народ поступает таким образом.
– Твой народ так поступает, потому что ему приказывает Инка. У нас дух товарищества не имеет никакого отношения к тому, кто правит… Вот поэтому, если существует одна вероятность на миллион…
Он запнулся от смущения, потому что в комнату вошла Найка, а он был полуголым. Он покраснел, как мальчишка, и поспешил прикрыться, однако девушка, казалось, не обратила на это внимания, потому что, судя по всему, пребывала в страшном возбуждении.
– Генерал Атокс в Кито застал Атауальпу врасплох и, арестовав, препроводил его в Тунипампу!.. – выпалила она. – Гражданской войны уже не будет!
Чабча Пуси издал радостный вопль, подскочил, схватил свою юную жену за запястье и увлек в воду, где заключил в объятия, смеясь и прыгая.
– Войны не будет!.. Войны не будет!.. – то и дело с воодушевлением повторял он. – Империя спасена!
Когда же наконец он успокоился после этого, совершенно несвойственного ему взрыва ликования, то обхватил Найку за талию, подсадил на борт бассейна и со счастливой улыбкой повернулся к Алонсо де Молине.
– Это должен был быть Атокс!.. – сказал он. – Атокс значит «лис», и действительно, никогда не существовало генерала хитрее его. Кискис[50] может быть умнее, а Руминьяуи храбрее, но Атокс обставит их всех в хитрости… Да благословят его боги!
– Надо же! – воскликнул андалузец, начав одеваться. – Это и правда хорошая новость… Как только Уаскар отдаст мне голову Чили Римака, я смогу жить спокойно и заниматься поисками Гусмана Боканегры… – он наставил на кураку палец. – Теперь у тебя нет отговорок, – добавил он. – Добейся, чтобы Инка разрешил мне отправиться на побережье.
– На побережье? – заволновалась Найка. – Что ты будешь делать на побережье?
– Искать друга.
– На побережье – море, по которому приплыл ты и по которому удалился другой Виракоча… – Голос девушки звучал почти жалобно. – Уж не хочешь ли тоже уйти?
– Нет! – твердо ответил он. – Я не уйду. Это теперь моя страна, здесь мои друзья, и здесь я желаю остаться. Но чтобы жить спокойно, я должен сначала найти Боканегру. Не хочу, чтобы он каждую ночь прерывал мой сон…
Он вышел из зала. И, как только он исчез, Чабча Пуси вылез из воды и сел рядом с женой.
– Странный человек, – сказал он. – Замечательный, но странный. Надеюсь, он не скоро уйдет, чтобы я мог продолжать у него учиться.
– Шунгу Синчи его любит… – внезапно сказала Найка. – Она умоляла меня попросить у тебя разрешения соединиться с ним.
Чабча Пуси начал медленно вытираться, чтобы выиграть время на обдумывание, и в результате отрицательно покачал головой.
– Это невозможно… – сказал он. – Ничего хорошего из этого не выйдет.
– Почему? Потому что он Виракоча или потому что чужестранец?
– Потому что Молина ее не любит.
– Откуда ты знаешь?
– Он любит тебя… – он протянул руку и провел по ее мокрым волосам. – Не думай, что я слепой, – с усилием проговорил он. – Или глупый старик. Для Молины существуешь только ты, и мне было бы больно, если бы моей дочери пришлось бы из-за этого страдать… – Найка хотела что-то сказать, но он жестом остановил ее. – Не надо, нет необходимости об этом говорить… Мне прекрасно известно, что ничего не было. Я хорошо вас знаю, но знаю и Шунгу Синчи: ее мать была простой женщиной, она воспитала ее согласно нашим обычаям, и хотя я понимаю, что любая девушка влюбилась бы в «человека-бога», да еще такого высокого и сильного, как Молина, от этого до того, чтобы разделить с ним судьбу, – целая пропасть.
– Однако она к этому готова. Желает родить ему ребенка, который, вероятно, тоже будет богом.
– Это был бы ребенок чужестранца, а не бога. Метис в стране, которая не приемлет смешение рас… Кому-кому, а тебе-то хорошо об этом известно. Поговори с ней, скажи, что я против, а заупрямится – отошлю в Акомайо, к ее братьям, или сделаю так, что ее до конца жизни запрут в Храме девственниц… – Он закончил одеваться и устало опустился на каменную скамью. – Я высоко ценю Молину, – добавил он. – Никогда не любил другого мужчину, как его, но я уверен, что хотя Шунги Синчи и значит «сильная сердцем», она не перенесла бы испытаний, через которые ей пришлось бы пройти рядом с ним.
– Мне будет нелегко это сделать.
Он нежно провел рукой по ее щеке и улыбнулся со странной печалью.
– Я предчувствую, что наступают трудные времена для всех, – сказал он. – Вполне возможно, что пленение Атауальпы предотвратило опасность гражданской войны, но все равно произойдет много событий, которые очень сильно нас затронут… – Он направился к выходу. – Поговори с Шунгу Синчи: пусть выберет любого парня, и я приложу силы, чтобы он стал ей мужем, только пусть выкинет из головы Алонсо де Молину.
– Или он, или никто!
– Тогда тебя запрут в Храме девственниц.
– Я убегу!
– Знаешь, что значит убежать из Храма девственниц? – напомнила Найка. – Тебя погребут заживо. И повесят твоих родителей, твоих братьев, твоих дедушек и бабушек и всех твоих родственников… Даже Алонсо де Молину, возложив на него вину за твое бегство… – Она взяла девушку за руку и в сотый раз попыталась ее образумить. – Твой отец знает, что делает, – сказала она. – Он один из самых умных людей, которых я знаю, и поэтому инка приказал ему приехать из Акомайо, подарил ему этот дворец и прислушивается к его советам. Прислушайся же и ты! А то будешь всю оставшуюся жизнь расплачиваться за несколько дней счастья… Тебе же всего шестнадцать.
– Столько же, сколько тебе.
– Знаю, но я-то ничем не рискую. Когда твой отец попросил меня выйти за него замуж, я согласилась, потому что была уверена, что он будет лучшим мужем, которого я только могла бы встретить.
– И ты ни разу об этом не пожалела? – пытливо спросила Шунгу Синчи. – Тебе никогда не хотелось выйти замуж за кого-то помоложе?
– Твой отец всегда был добр ко мне, никогда не принуждал делать что-то вопреки желанию, он нежный и ласковый и не хотел, чтобы у меня слишком рано появились дети, чтобы тело не потеряло форму.
– Наверно, он уже не может их иметь, – сухо ответила девушка. – Или, вероятно, опасается, что родятся слабоумными. Говорят же, что у стариков, как правило, родятся идиоты.
– Необязательно быть стариком, чтобы у тебя родились идиоты, – язвительно заметила Найка. – Твой отец – пример этому. – Она сменила тон, он стал умоляющим. – Ну, будь же умницей… – настаивала она. – Молина собирается на побережье… Оставь все, как есть, пока он не вернется.
– Нет! – Девушка была несговорчивой, словно капризный ребенок. – Я сделала жертвоприношение богам, и они мне сказали, что я буду его женой и рожу ему много детей.
Спорить с Шунгу Синчи было бесполезно, к тому же Найка не считала себя самым подходящим для этого человеком, поскольку в глубине души разделяла ее чувства, и, как только оставалась одна, ее мысли настойчиво обращались к образу испанца: она представляла себе, как судьба соединила их вместе и у них появляются дети, наполовину боги и наполовину люди.