– Боюсь, они начнут бунтовать, как только узнают, что Атауальпа сбежал из Тунипампы, – это было первое, что он сказал. – Кучке предателей во главе с Чили Римаком удалось его освободить, и сейчас они собирают войска на севере, чтобы двинуться на Куско.
Первым порывом Чабчи Пуси было немедленно вернуться в столицу, чтобы поступить в распоряжение Уаскара, однако Найка и Алонсо де Молина общими усилиями его отговорили, убедив, что такой шаг мало чем поможет, когда судьба Империи зависит лишь от силы оружия.
– Ты же не военный… – убеждал его испанец. – И если мы вернемся в Куско, мне придется выбирать чью-то сторону. Пусть уж они сами меж собой разбираются.
– А если победит Атауальпа?
– Вот поэтому и незачем сейчас принимать сторону Уаскара.
– Но я должен хранить ему верность.
– Знаю, и это делает тебе честь, однако кому на самом деле ты должен хранить верность, так это Инке, вот они и должны выяснить, кто из них Инка. Забудь про Уаскара и займись выполнением своего обязательства: сопровождать меня в поисках Гусмана Боканеры.
– Это бессмысленное занятие!
– Не больше смысла в том, чтобы поспешить к малодушному правителю, желая помочь ему выиграть войну. Человек, у которого враг был в руках, а он позволяет ему сбежать, поставив на кон целую Империю, заслуживает того, что сейчас с ним происходит, и того, чтобы у него отобрали власть.
– А как он, по-твоему, должен был поступить? – возразил курака, к которому вместе с нервным возбуждением вернулась старая привычка расправлять край туники. – Убить брата?
– Думаешь, Атауальпа стал бы колебаться? Править – это не значит сидеть на троне и слушать, как тебя славят. Для этого сгодится любой. От правителя требуется принятие решений, которые могут даже идти вразрез с его собственными убеждениями. Если разразится война, виноват будет Уаскар, который не смог принять того, что кровь одного человека, пусть даже его брата, значит гораздо меньше, чем кровь тысяч невинных людей.
– Половина его крови происходит напрямую от бога Солнце.
– Чепуха! Проблема в том, что Инки на протяжении двенадцати поколений женились на сестрах, что и привело к появлению таких слабаков, как Уаскар. А вот Атауальпа получил приток свежей крови от людей энергичных и воинственных; вот кровь-то матери и дает ему превосходство.
– Послушать тебя – так ты просто уверен, что он выиграет войну… – вмешалась Найка, которая молча присутствовала при разговоре. – Ты забываешь, что у Уаскара права и на его стороне большая часть народа.
– На войне право имеет гораздо меньше значения, чем половина полка… – отрезал испанец. – Что до народа, то он примет все, что ему навяжут… Возможно, я всего лишь простой солдат удачи, но в своем деле кое-что смыслю, и во всех войнах, в которых я участвовал, происходило всегда одно и то же: побеждал самый дерзкий, неважно, прав он был или не прав.
На следующий день они вновь двинулись к побережью, которое было уже близко. Местность была суровая, небо все время мутное, и Найку страшно разочаровал вид моря – серого, холодного и безжизненного; как оказалось, к нему можно подойти ближе, лишь пробравшись через завалы продуктов жизнедеятельности миллионов морских птиц, которые с пронзительными криками кружили над головами посетителей и испражнялись без всякого к ним почтения.
Так же, как и в пустыне Сечура, влияние холодных вод течения Гумбольдта порождало любопытное явление: туманную дымку, которая процеживала свет и придавала очертаниям мрачный оттенок, бурый и неприятный, а песчаные дюны – порой высоченные, словно горы, – тянулись вдоль всего берега, постепенно теряясь из вида; их толкал никогда не стихавший ветер, который то ли стремился придать им причудливые формы, то ли заставлял их зачем-то бежать без всякой видимой цели.
Жара вскоре стала невыносимой, и первыми это почувствовали, естественно, носильщики, поэтому и Алонсо де Молина, и Чабча Пуси решили идти пешком и предоставить им заслуженный отдых, так как эти крепкие человечки, с виду неутомимые в горах, по которым они могли часами трусить с тяжелым грузом на плечах, быстро выбивались из сил в невозможно сухом климате, а тут еще и ноги перестали их слушаться, утратив под собой твердую почву и увязая по щиколотку в рыхлом и тяжелом песке, который так и норовил взять их в плен и не выпускать.
Время от времени появлялись отдельные пятна редкой и чахлой травы на обширных участках почвы, свободной от песка, которые здесь называют «холмами», хотя они зачастую находятся в ложбинах или пересохших руслах коротких речек, которые когда-то переносили воду таявших горных снегов.
В середине дня путники обнаружили на берегу одного такого русла останки того, что несколько веков назад представляло собой важнейшее инженерное сооружение, предназначенное для полива огромных, ныне заброшенных участков земли, а затем очень далеко заметили развалины – возможно, какого-то более-менее важного города – и почти в сумерках прошли мимо обширного и подчистую разграбленного некрополя.
– Если они не уважают даже своих мертвецов, с чего бы они стали уважать живых?.. – заметил Чабча Пуси. – Теперь ты понимаешь, что я тебе говорил о здешних краях и этих людях?
Хотя вид моря вначале разочаровал Найку, ее все-таки заворожил странный мир, который она для себя открывала, и ни жара, ни сухость воздуха или бесчисленные неудобства путешествия нисколько не уменьшали ее интереса к любым новым деталям этого мрачного пейзажа.
– Как такое возможно, – говорила она, – чтобы Виракоча забавлялся, создавая такие разные земли, как горы, вот эти пустыни или леса, в которых родилась моя мать?
– Он делал все постепенно… – безапелляционным тоном разъяснил ее муж. – Море было проверкой того, что потом станет пустынями, а поскольку и они его не устроили, он создал сельву, а когда почувствовал уверенность в том, чего он хочет на самом деле, создал горы. Точно так же у него получилось с людьми, пока он не дошел до нас.
– Меня просто восхищает твоя скромность!.. – с ухмылкой сказал испанец. – Но сейчас меня больше заботит другое: уже темнеет, а я что-то не вижу подходящего места для ночлега, и к тому же у меня есть неприятное ощущение, что за нами следят с большинства этих дюн…
Алонсо де Молина имел уже достаточный опыт в военном деле, чтобы позволить себе сделать подобное заявление, не убедившись для начала, что дело обстоит именно так. В течение всего дня в поле его зрения не попало ни одной деревушки или отдельного строения, которые позволили бы предположить, что в таком пекле могли найти себе прибежище не только скорпионы и ящерицы, но, хотя ему так и не удалось выяснить, из каких таких тайных пещер повылезали эти люди, его внимательный взгляд заметил пару десятков оборванцев подозрительного вида, которые вели скрытое наблюдение за передвижениями их отряда.
– Дети Супая!
– Чьими бы детьми они ни были, мне не нравится, что они ночью будут кружить возле меня…
Он обвел взглядом окрестности и, заметив широкую площадку, защищенную от ветра высокой окаменевшей дюной, указал на нее рукой. – Будет лучше, если мы наберем травы, которая хорошо горит, и организуем там лагерь. Хотя бы с тыла у нас будет прикрытие.
– Эти ничтожества никогда бы не отважились поднять руку на инку… – изрек Чабча Пуси. – Наши солдаты их бы уничтожили.
– Твоих солдат сейчас здесь нет… – заметил андалузец. – И, если известия верны, они нескоро придут к нам на помощь. У нас есть только эти бедные носильщики, которые пустятся наутек при малейшей опасности, мой меч и аркебуза… – Он кивнул в сторону Найки. – Я по-прежнему считаю, что мы зря взяли ее с собой.
– Если с помощью стенаний можно вернуть ее в Куско, обещаю плакать ночь напролет, – парировал курака. – Но поскольку я сомневаюсь, что это подействует, будет лучше последовать твоему совету… – Он указал своим людям на заросли сухой травы, которые еще можно было разглядеть. – Тащите сюда всю, что сможете! – воскликнул он. – Живо!
Дрожавшие от страха человечки не заставили его повторять приказ, и, прежде чем быстрые ночные тени успели полностью поглотить унылые формы пустынного пейзажа, они уже сидели на корточках вокруг яркого костра, а мгла, захватившая остальное пространство, по контрасту с огнем все больше сгущалась.
Почти тут же, без видимой причины, душная жара уступила место влажному холоду, пробиравшему до костей, и андалузец вновь принялся ругать климат с его резкими переходами, считая их опасными, в то время как Найка, закутавшись в изумительное белое пончо и с куи на коленях, казалось, превратилась в самое счастливое существо на свете: ей не было никакого дела до холода, туч назойливых насекомых или опасности, которую таило в себе незримое присутствие неуловимых обитателей здешних мест.
– Звезд не видно… – проговорила она, обратив лицо к небу: там ветер нагнал миллионы мелких частиц, образовавших что-то вроде сероватой пелены, едва пропускающей свет. – Мой отец ощутил бы себя здесь глубоко несчастным… – Она повернулась к Алонсо де Молине. – А ты знаешь, что он живет в секретном городе, в котором большинство жителей обязаны заниматься только одним делом – наукой? Мой отец среди них самый ученый.
– А почему город секретный?
– Потому что там хранятся все знания нашей культуры… – ответила девушка. – Когда чанки[56] восстали, то, перейдя по мосту через Апуримак и разграбив Куско, они уничтожили много кипу, которые хранили нашу историю и наши традиции. Они завладели самыми ценными сокровищами Империи и убили самых ученых амаутов. Ввиду этого, Инка Пачакутек приказал построить город в глубине одного труднодоступного района высоко в горах, где бы можно было свободно изучать движение Солнца и звезд. Там хранятся наши сокровища и живут амауты, а еще люди с исключительно развитой памятью, чтобы передавать знания истории из поколения в поколение… Нет ли у вас чего-то похожего? – в конце поинтересовалась она.
– Секретных городов?.. – уточнил испанец. – Не совсем это. В отдаленных местах существуют затерянные монастыри, в библиотеках которых хранятся важные документы, но нам не нужны люди с невероятной памятью, которые передают знания. Для этого есть книги.