Офицер, производивший впечатление человека умного и решительного, на несколько секунд задумался, а затем неопределенно махнул рукой, вероятно, желая тем сказать, что не может ручаться за точность сведений.
– Слухи… – ответил он. – До меня доходили только слухи. На самом деле местные нас ненавидят и все еще считают завоевателями. Держатся на расстоянии, все время настороже, и сохраняют почти нетронутыми свои старые суеверия и поклоняются своим идолам. Какое-то время назад прошел слух о «человеке-боге», рожденном из воды, который пришел, чтобы вернуть им силу, снова превратив их в великий народ, который отбросит нас на другую сторону гор. А потом – все, больше об этом не говорили, однако пару месяцев назад я убил дикаря, который попытался меня убить… – Он извлек из кожаной сумки какой-то предмет и положил его на песок. – Я снял с него этот амулет.
На песке блестел на солнце небольшой серебряный медальон. Андалузец взял его в руки и стал внимательно разглядывать, а офицер добавил:
– Он не отсюда, и я несу его в Куско, чтобы передать Инке.
Алонсо де Молина все разглядывал медальон то с той, то с другой стороны, и наконец хрипло произнес:
– Думаю, что это Ковандонгская Богоматерь[57].
Местность, в которую они углубились, была безжизненной: черные пески, валуны и гравий. Теперь их вел энергичный Калья Уаси – таким именем представился деятельный инкский офицер, – который по настоянию Чабчи Пуси принял решение отправить большую часть своих людей и самых обессилевших носильщиков в Куско, а самому остаться, чтобы вместе с тремя солдатами обеспечить Виракоче охрану.
Два паланкина они бросили, один оставили для Найки, которая уступала его испанцу, когда у него сильно болела нога, и таким образом – очень медленно – продвигались по местности, которая была еще более мрачной, чем те, по которым они прошли до этого, поскольку темный цвет усиливал чувство подавленности, и было очевидно, что даже скорпионы, ящерицы или змеи не отважились поселиться в этом затерянном уголке ада.
Лишь время от времени появлялись одиночные морские птицы, издававшие пронзительные крики, которыми, казалось, хотели предупредить людей о том, что те совершили страшную ошибку, забравшись в такую глушь, – и вновь улетали в сторону берега и исчезали из вида над холодными свинцовыми водами океана.
Никто за ними не шел, никто не следил.
Никто ничего не говорил, потому что каждое слово стоило неимоверного усилия, а измученным носильщикам приходилось постоянно сменять друг друга, поскольку вес паланкина и его груза с течением времени словно увеличился в десять раз.
Оставалось совсем мало воды, запасы еды тоже подходили к концу, однако Калья Уаси, который хорошо знал здешние места, вел их самым коротким путем, уверяя, что еще до наступления ночи они выйдут к небольшой речушке, которая еще должна сохранить какой-никакой поток воды.
Для Алонсо де Молины этот день, несомненно, был особенно длинным и мучительным, так как раненая нога болела сильнее, чем он ожидал, к тому же ему было не по себе от сознания, что он напрасно увлек за собой в такую безумную авантюру Чабчу Пуси и девушку.
А между тем трудности долгого путешествия ее по-прежнему тяготили меньше, чем остальных: она выглядела такой счастливой и довольной, словно на самом деле участвовала в увеселительной загородной прогулке. Она была единственным человеком, способным восторгаться каким-нибудь необычным видом или причудливыми формами камней. Когда они в конце концов достигли берега жалкого ручья, который, похоже, представлял собой границу безлюдного региона, она отошла на несколько метров в сторону, чтобы насладиться продолжительным освежающим купанием, а затем принялась готовить ужин, оживленная и радостная, словно школяр на каникулах.
Поздно ночью, после заслуженного отдыха, офицер вместе с одним из солдат исчезли в темноте, а на рассвете вернулись в обществе перепуганного местного жителя, который чуть было не упал в обморок при виде внушительной фигуры испанца.
Дар речи вернулся к нему не сразу, зато потом он весьма подробно ответил на все вопросы, которые ему задавали, а серьезная угроза Кальи Уаси: что если он вздумает врать, чудовищный Виракоча воспользуется случаем и сожрет его мозг, – возымела такое действие, что несчастный изо всех сил старался, чтобы каждое его слово звучало абсолютно искренне.
Он подтвердил, что действительно слышал о белом боге, вынырнувшем из волн: тот несколько месяцев жил в ближней крепости; его ревностно охраняли, а самые красивые женщины и признанные колдуны его обхаживали, в то время как мужчин созывали на секретные сходки, на которых просили достать из тайников свое старое оружие и готовиться к неминуемому восстанию против инков, потому что с появлением вождя, способного привести их к победе, растоптанная гордость униженного народа возрождалась из пепла.
Впрочем, очень скоро стало ясно, что этот предполагаемый вождь на самом деле желал лишь есть, напиваться и наслаждаться женщинами, с каждым разом все моложе: он не произнес ни одного вразумительного слова, не вставал во главе и ни единым жестом не выказывал намерения бунтовать против кого бы то ни было.
– Весьма характерно для Боканегры, – кивнул андалузец. – Он всегда слыл лентяем, пьяницей, а главное, бабником.
– И ты сразу решил, что это он? – заметил Чабча Пуси.
– Все совпадает: место, где он должен был броситься в море, день, когда он исчез с корабля, и описание персонажа… – Он повернулся к туземцу. – А где он сейчас? – поинтересовался он.
Тот махнул рукой куда-то на северо-восток.
– В той стороне… У подножия гор, недалеко от Красного Города.
– Что это за город?
– Одна из древних столиц их королевства до нашего прихода… – пояснил Калья Уаси. – Им запрещено произносить его настоящее имя, и сейчас он практически заброшен.
– Инки вынудили нас уйти… – возразил туземец внезапно с явной злостью. – Отвели наши реки, разрушили каналы и сровняли наши поля, разорив города. И теперь мы народ, приговоренный бродить по пустыням и влачить жалкое существование, но очень скоро явится избавитель, который прибудет с моря, он будет очень высоким, у него четыре ноги и две головы, и в течение одного дня – всего одного! – он покончит с тиранией Инки. Льянду его видел.
– Льянду – это «тень»… – вновь пояснил офицер. – Что-то вроде мятежного колдуна, который всеми силами старается нас уничтожить. Появляется ночью на вершине горы и выкрикивает оттуда свои предсказания, а затем словно проваливается сквозь землю. Не удивлюсь, если окажется, что он приложил руку к этой истории с белым человеком, появившимся из воды. Мы уже не первый год пытаемся его изловить.
– Высокое существо с четырьмя ногами и двумя головами – это, возможно, всадник… – задумчиво произнес Алонсо де Молина. – В этих краях и правда творятся странные чудеса, которые часто приводят меня в замешательство… Мне приснилось, что Гусман Боканегра во мне нуждается, и вот, пожалуйста, – все указывает на то, что этот сон может обернуться явью… – Он повернулся к Чабче Пуси. – Почему?
– Если бы у нас на все были ответы, не имело бы смысла жить дальше, – озабоченно сказал курака. – Я тоже видел во сне твоего друга Франсиско Писарро, и он выглядел именно так, как его только что описали… – Он пожал плечами. – Мы, инки, завоевали все эти племена, которые никогда не были настоящим королевством: всего лишь союзом городов и сельских поселений, у которых было мало общего, ну разве что нелепые суеверия. Мы постарались приучить их к нашему образу жизни, обеспечив им единство, мир и порядок, однако единственное, чего мы добились, это ненависть, пренебрежение и то, что они с каждым разом все сильнее цепляются за колдовство и своих ложных идолов. Я никогда не мог этого понять.
– Вероятно, они предпочитают свободу.
– Чтобы следовать за этим самым Льянду?.. – возмутился Чабча Пуси. – Что он может им предложить, кроме голода, ужаса и человеческих жертв? Все народы побережья жили под игом фанатичных жрецов, которые их тиранили ложными идолами, жаждавшими крови… И что же, мы должны были предоставить их собственной судьбе?
– А разве наша теперешняя судьба лучше? – враждебным тоном спросил туземец. – Я предпочитаю вручить богу жизнь вражеского солдата, которого я победил в открытой борьбе, а не невинного ребенка, как поступаете вы.
– Это правда?.. – ужаснулся испанец, он просто не мог поверить своим ушам. – Вы приносите детей в жертву богам?
– Лишь в редких случаях… – с явной досадой ответил курака. – И всегда это дети, которых родители отдают добровольно, во время сильного голода или катастрофы…
– …или когда умирает Инка, – перебил его туземец. – Вы пришли нас «освободить» и вот во что нас превратили… – Он повернулся к Алонсо де Молине; казалось, что переполнявший его гнев даже заставил его позабыть про страх. – Что ты делаешь среди них? – спросил он. – Ты такой же ненастоящий, как и белый бог?
– Никакой я не бог… – ответил тот. – И Боканегра – тоже. Он всего лишь матрос, упавший с корабля. Поможешь мне его найти?
– С какой стати?
Испанец приставил дуло аркебузы к его лбу, с силой прижал и одновременно угрожающе придвинул свое бородатое лицо к лицу бедняги, который тут же сдулся, как воздушный шар.
– Потому что, если ты этого не сделаешь, я разнесу тебе голову!
– Если Льянду в этом замешан, то он напрашивается, – вступил в разговор Калья Уаси. – Будет разумнее, если мы отправимся вдвоем с тобой, а остальные подождут здесь нашего возвращения. Иначе у нас ничего не выйдет.
Найка и курака попытались было возразить, но Алонсо де Молина согласился с офицером, объяснив им, что военным людям будет проще действовать, если дальше они отправятся без обоза, то есть без паланкина, женщины и горстки пугливых носильщиков – этих, если оставить здесь одних, ищи-свищи потом – не найдешь.
Таким образом, в середине утра они отправились в путь, ведя перед собой пленника. По пути им все время попадались свидетельства того, что когда-то эта местность была густо населена, поскольку бесчисленные оросительные каналы – ныне засыпанные, разрушенные и пришедшие в негодность – сами по себе свидетельствовали о развитой культуре невероятно трудолюбивых людей, которые умели использовать каждую пядь пригодной земли.