– Ни за что… – отрезал испанец. – Вернуться к ним значило бы оставить тот образ жизни, который мне по душе. Найка и Шунгу Синчи превратились бы в простых «дикарок»-наложниц простого солдата удачи – одного из великого множества, – а мои дети – в отвергаемых всеми «метисов». Ни за что! – твердо повторил он. – Никогда.
– Ты сам себя приговариваешь к одиночеству.
Испанец указал на спящих девушек:
– У меня есть они… – Он слегка улыбнулся. – И ты… И дети, которые появятся на свет, и никто не бросит им в лицо, что их родители принадлежат к разным расам или что у них кожа другого цвета. – Он кивком указал в сторону гор, которые стояли непреодолимой стеной, без конца и без края, но терялись из вида, уходя вдаль. – Здесь столько свободного пространства, наверняка найдется такое место, где золото, религиозные убеждения или цвет кожи теряют свою важность.
– Ты замечтался.
– Если бы я не был мечтателем, то не покинул бы Убеду, не последовал бы за Писарро на остров Эль Гальо, не сошел бы на берег в Тумбесе. – Он покачал головой. – И я отказываюсь смириться с тем, что пришел конец моим мечтам.
– Ну так идем! – настойчиво сказал инка. – Мы можем соорудить носилки, и, когда одна из девушек сильно устанет, понесем ее. Мы же сильные!
Они-то были сильные, это правда, только еще сильнее казались пики, пропасти и бурные реки Восточной Кордильеры, и андалузец продолжал сомневаться, стоит или нет подвергать обеих женщин множеству опасностей тяжелого похода.
Раздался трубный звук большой морской раковины.
Ее зов – глубокий и торжественный – прогрохотал в ущелье, перепрыгивая с камня на камень, и, когда приглушенное эхо первого сигнала растаяло вдали, донесся новый, ясно давая понять, что кто-то надумал явиться и желает таким образом предупредить, что идет с миром и своим приходом не хочет никого застать врасплох.
Несмотря на это, Алонсо де Молина оставил тамбо на попечении Кальи Уаси и, подготовив аркебузу, не спеша отправился вперед, чтобы подождать представительную делегацию в самом широком месте дороги.
Больше всего его удивило, что он не увидел ни одного вооруженного человека; необычными были и одеяния носильщиков, не окрашенные в традиционные цвета их айлью, а просто черные пончо, и на этом фоне – одна-единственная серебристая звезда.
Черным также был паланкин, и занавески, украшенные только пятиконечной звездой, а когда наконец на землю ступил седоволосый старец, на нем тоже была простая длинная туника черного цвета, украшенная массивной серебряной цепью, с которой свисала еще одна такая же звезда.
Они несколько мгновений смотрели друг на друга, и Алонсо де Молина еще до того, как старец открыл рот, понял, кем был его неожиданный гость.
– Урко Капак, королевский астроном.
– Алонсо де Молина, уроженец Убеды, твой зять.
– Как себя чувствует Кинди Килью?
– Хорошо, хотя немного слабая. Здесь не так много еды…
Старец подал легкий знак рукой, и несколько носильщиков, груженные огромными корзинами, прошествовали мимо андалузца – который, хотя его и мучил голод, даже на них не взглянул, – направляясь прямо к тамбо.
– Я принес предложение Большого совета… – тут же объявил Урко Капак, который, судя по всему, был намерен сразу перейти к сути. – Если ты освободишь Инку Уаскара из заключения в Саксайуамане, мы с удовольствием приютим твоих жен и предложим тебе место, в котором ты сможешь окончательно устроиться.
– А как же Атауальпа?
– Твои люди держат его в плену в Кахамарке.
– В плену? – изумился андалузец. – Ты хочешь заставить меня поверить в то, что старик Писарро оказался способен совершить вылазку и захватить Атауальпу?
– Именно.
– Проклятый демон! – он глубоко вздохнул. – Все-таки добился своего! Хитрый лис высадился на берег и при первой же возможности захватил Инку… Святые небеса!
– Атауальпа не является Инкой. Инкой по-прежнему остается Уаскар, который находится во власти своего единокровного брата. И мы опасаемся за его жизнь.
– И правильно делаешь, что опасаешься. Находясь в руках испанцев, Атауальпа не может позволить, чтобы существовал другой Инка, с которым можно вести переговоры.
Урко Капак обошел молчанием тот факт, что первая встреча между Уаскаром и испанскими капитанами Эрнандо де Сото и Педро дель Баррио уже состоялась и на ней Инка опрометчиво заявил:
«Я в три раза увеличу выкуп, который предложил Атауальпа, и, не рисуя никакой линии в качестве предела, наполню комнату до потолка, потому что знаю тайное место, в котором мой отец и его предки хранили свои несметные богатства, тогда как мой брат его не знает и, чтобы выполнить свое обещание, будет вынужден отнять украшения у храмов…»
Среди членов Большого совета подобное заявление вызвало глубоко отрицательную реакцию, поскольку ясно свидетельствовало о том, что Уаскар в отчаянной попытке спасти свою жизнь готов предложить сокровища Секретного города и даже навлечь на него опасность, открыто объявив о его существовании.
Вновь был вынесен на обсуждение непростой вопрос: что важнее – Инка или город как таковой, но в итоге победило мнение тех, кто считали, что спасение Уаскара – это лучший способ одновременно спасти и город.
Как и предсказывал Уаскар, Атауальпе пришлось оставить без сокровищ храмы Куско, однако хотя в Кахамарку постоянно прибывали караваны лам, груженных золотом, жадность людей Писарро – а к ним еще присоединилось войско его компаньона Альмагро – не знала границ, и, видя, что личная безопасность оказалась под вопросом, узурпатор, скорее всего, приказал подвергнуть Уаскара пыткам с тем, чтобы тот открыл, где находятся несметные сокровища предков, и таким образом утолить жажду наживы тех, кто держал его в плену.
Сделает ли он это по собственной воле или под давлением, ясно было одно: лишенный трона Инка подвергал серьезной опасности самый охраняемый в истории Империи секрет, – и эта угроза значительно повлияла на членов Совета, когда встал вопрос о том, чтобы предложить Алонсо де Молине осуществить рискованную операцию по вызволению Уаскара.
В свою очередь испанец сразу понял, какую серьезную опасность таит в себе столь безрассудное предприятие, но уж что-что, а брать на себя риск он умел, зато оно, несомненно, было идеальным решением почти всех его проблем.
– Я согласен с одним условием… – сказал он, когда вечером они собрались за ужином вокруг огня внутри тамбо. – В случае, если мне не удастся вернуться, мои жены, дети и Калья Уаси окончательно останутся жить в Секретном городе.
– Я – нет… – тут же заметил Калья Уаси. – Я пойду с тобой, и, если ты не вернешься, я тоже.
Андалузец знал по опыту, что бесполезно спорить с человеком, который никогда не спорит, а погружается в молчание и в итоге все равно поступает по-своему, поэтому пожал плечами и сказал:
– Ладно, ты пойдешь со мной. Но остается то же условие: Найка и Шунгу Синчи будут немедленно доставлены в город, и с ними будут обращаться, как подобает.
– Найка – моя дочь, – слегка улыбнувшись, напомнил ему Урко Капак. – А Шунгу Синчи – дочь моего бывшего друга, который к тому же несколько лет заботился о Найке до того, как на ней женился. Как ты понимаешь, я первый заинтересован в том, чтобы эта часть договора была выполнена, но существуют две проблемы… – Он развел руками, словно желая этим сказать, что это не его вина. – Во-первых, вам придется проделась остаток пути с завязанными глазами. Этот закон существует со времен Пачакутека, и до сих пор никто его не нарушал. Во-вторых, ты как чужестранец побываешь только в определенной части города. Ты не должен ничего знать о его расположении и конфигурации и общаться с кем-либо, помимо установленного круга лиц.
Андалузец подумал, что они слишком перемудрили с мерами безопасности, однако прекрасно понимал, что выбирать не приходится и что, по сути, они правильно делают, что соблюдают все предосторожности, поскольку, зная Писарро, был убежден, что стоит тому проведать о существовании такого места, как «Старое гнездо кондора», он тут же бросится на поиски с намерением его разграбить.
Однако было еще кое-что, что сейчас его глубоко озадачивало: почему, захватив в плен Атауальпу – при том, что путь на Куско вроде как открыт, – его прежний капитан до сих пор не двинулся на столицу.
Спустя шесть месяцев после высадки в Тумбесе старый лис ухитрился взять в плен своего главного противника, и вдруг, вместо того чтобы воспользоваться этим преимуществом и нанести окончательный удар, завоевав столицу Империи, предпочитает бездействовать, ограничиваясь сбором ценностей, и публично заявляет о том, что отпустит пленника, как только тот выполнит обещание наполнить золотом комнату до уровня вытянутой вверх руки.
Либо хитрый эстремадурец даже не допускает мысли, что Атауальпа выполнит свою часть соглашения, либо не собирается выполнять свою, что означает, что будущее узурпатора уже предрешено.
«Он возьмет золото, а потом перережет ему горло, – заключил он. – Этот грязный плут – как бойцовский пес: если уж вцепится зубами, то уже не выпустит жертву, разве что ее у него вырвут…»
Алонсо де Молина уже достаточно хорошо знал характер инков и их общественное устройство, чтобы понять: когда Атауальпа будет мертв, а Уаскар – в тюрьме, не останется никого, кто бы обладал достаточной властью, чтобы принимать решения, а инки – это народ, который приучили – к счастью или на беду – к железной дисциплине, то есть без прямого приказа сверху они не пошевелят и пальцем.
Что будут делать люди, которые привыкли действовать согласно традиционно неизменным нормам поведения, когда столкнутся с изобретательностью и изворотливостью банды своевольных авантюристов, привыкших выживать за счет хитрости и обмана?
Любой испанец может быть одновременно солдатом, вором или генералом, смотря по обстоятельствам, тогда как инки были только солдатами, да и то в весьма определенных обстоятельствах, и в тот день, когда Писарро это обнаружит, он сядет и будет ждать, когда Атауальпа покончит с Уаскаром, – вот тут-то он и казнит пленника, и страна с пятью миллионами жителей попадет прямо ему в руки.