Верховный жрец Тиси Пума пристально посмотрел на него, а затем, переглянувшись с губернатором, спросил:
– Если мы примем условие, ты поклянешься никогда не возвращаться?
– Конечно!
– И никому не расскажешь о существовании «Старого гнезда кондора»?
– Я поклялся бы честью.
Девять членов Большого совета тихо переговорили друг с другом, и в конце Тито Амаури как официальное лицо вновь взял слово:
– Сколько пушек ты бы мог нам изготовить?
– Около пятидесяти.
– А пороха?
– Сто мешков.
– Что тебе потребовалось бы?..
– Золото для пушек и селитра, сера и древесный уголь для пороха.
– Ты научишь нас обращаться с пушками?
– Естественно.
– Сколько времени тебе понадобится?
– Это зависит от вас… – ответил андалузец, повышая голос, потому что шум дождя временами становился громким. – Но полагаю, что через пару недель все будет готово.
– Я хотел бы верить, что ты не пытаешься нас обмануть… – сказал Урко Капак. – Мне было бы больно, если бы ты так поступил.
– Обмануть вас?.. – удивился испанец. – Каким это образом я мог бы вас обмануть, начиная с того момента как вручу вам пушки и порох?
– Вот это мне и хотелось бы знать.
– Послушай!.. – сказал Алонсо де Молина, прилагая усилия к тому, чтобы не выйти из себя. – Ты однажды меня обманул, заманив сюда, чтобы в итоге запереть в четырех стенах, но я предпочитаю об этом забыть. И вот, что я тебе скажу… – Он широким жестом обвел присутствующих. – Скажу вам всем! Мне уже не важно, как вы поступите… Побьете испанцев или позволите им наступить вам на горло. Я постараюсь никогда об этом не узнать, потому что собираюсь затеряться в самой глубине сельвы… В моих глазах все вы станете одинаковыми, и я покончу и с теми, и с другими. – Он помолчал несколько секунд и затем с вызовом добавил: – С этого момента для меня больше не существует ни инков, ни испанцев. С этого момента я буду считаться лишь с Алонсо де Молиной и его семьей. Всех остальных я считаю мертвецами.
Шел дождь.
Он шел не переставая.
Он шел много часов подряд.
Много дней и недель. Несколько месяцев.
Мир словно превратился в водяную завесу, которая не позволяла увидеть бескрайнюю, бесконечную зеленую равнину, раскинувшуюся у подножия высокой горы, крутой горы, последней и скользкой горы невероятного лабиринта пропастей и гор высокой и неприступной Восточной Кордильеры.
Внизу, у них под ногами, тремя метрами ниже, наконец рождалась темная, густая, влажная, сумрачная и непроходимая сельва диких ауков, которая растянулась на шесть тысяч километров, спускаясь под незаметным уклоном к далеким берегам Атлантического океана – того самого, который также омывает и испанские берега.
Шел дождь.
Почва под ногами была сплошной скользкой топью, в которой зачастую было трудно устоять на ногах. Они насквозь промокли, и лишь Пуньюйсики и Уакайсики оставались сухими внутри широких мешков из альпачьей шкуры, которые несли за спиной матери малышей.
Они остановились после тяжелого перехода и погрузились в созерцание изумрудного ковра, на котором белые пятна тумана и клочки облаков то здесь, то там оставляли свой след, словно какой-то невидимый озорник забавлялся тем, что рисовал их и стирал, где вздумается, на самом огромном из воображаемых полотен.
Шел дождь.
Они опустились на камень, не обращая внимания на воду, которая, похоже, уже стала неотъемлемой частью их жизни, и молча сидели, глядя с некоторым страхом на море высоченных деревьев, которое очень скоро должно было окончательно их поглотить, и в котором им предстояло начать новую жизнь, совсем не похожую на ту, которую они вели до сих пор.
– Ну вот они… – наконец воскликнул Алонсо де Молина, указав подбородком вперед. – Все джунгли для нас.
– И что нас тут ждет?
Он повернулся к Шунгу Синчи, которая задала этот трудный вопрос:
– Одному только Богу известно… Хотя глядя отсюда, сверху, сдается мне, что даже он не может рассмотреть, что творится там, внизу.
– А существует ли то, что мы ищем? – хотелось знать Найке. – Я многого не прошу: место, где бы мы могли быть вместе… И сухие.
– Если оно существует, мы его найдем, – ответил испанец. – Тебе страшно?
– Страшно.
– А тебе?
Шунгу Синчи кивнула головой, и он повернулся к Калье Уаси: тот был погружен в раздумья, устремив взгляд куда-то вдаль.
– О чем ты думаешь? – поинтересовался испанец.
– О том, что у меня такое ощущение, будто меня снова вытаскивают из чрева матери, – очень тихо ответил инка. – Никогда себе не представлял, что однажды смогу жить далеко от гор. Это все равно, как если бы меня заставили родиться заново.
– Еще не поздно вернуться, – заметил испанец.
– Нет, – твердо ответил тот. – Я, как и ты, предпочитаю не знать, что произойдет в Куско, и кто кого уничтожит. Хочу жить с надеждой, что мой мир остается тем же. Что ничего не изменилось, и Империя простоит тысячу лет.
– Я тоже на это надеюсь, – признался испанец. – Когда что-то имеет столько замечательных качеств, оно не должно исчезнуть.
– Но ты же уверен, что она выстоит, разве нет?
– Нет, конечно. Не уверен.
– Несмотря на все, что ты сделал?
– Я не сделал ничего… – уверенно ответил Алонсо де Молина. – Абсолютно ничего.
– Ты нарушил равновесие.
– Кто я такой, чтобы пытаться нарушить равновесие Истории? – мягко ответил тот. – Половина моего существа ощущает себя испанцем, другая половина – инкой… Что я мог сделать, кроме как умыть руки и остаться в стороне от их схватки?
– Но ведь ты не остался в стороне.
– Нет, остался, потому что должен был играть честно и с теми, и с другими. Манко Капак имеет почти миллион солдат, Писарро – пушки и аркебузы… Было бы так же несправедливо дать людей Писарро, как пушки – Манко Капаку.
– Но я же видел, как ты ему их предоставил!.. – возразил Калья Уаси. – Пятьдесят золотых пушек и сто мешков пороха!.. И видел, как они учились с ними обращаться.
– Ты уверен?
– Совершенно. Я видел, как они стреляли. Все работало. А потом видел, как их отправили в Куско. Это долгое путешествие, но они уже должны быть на подходе.
– Возможно, – согласился испанец: он был странно спокоен. – Возможно, работало и, возможно, их повезли в Куско, но точно так же, как иногда следует верить в то, чего не видишь, так иногда – не верить в то, что видишь. Такова жизнь!
– Что-то я тебя не понимаю.
– Когда-нибудь поймешь, но кое в чем ты можешь быть совершенно уверен: хотя эти пушки и эти мешки пороха и достигнут пункта назначения, в решающий момент каждому придется драться своим собственным оружием, и победит он или проиграет – зависит от него самого, только ни ты, ни я никогда об этом не узнаем.
– Почему?
– Потому что будем далеко… Очень, очень далеко!..
Он поднялся на ноги, обратил лицо к небу, чтобы позволить дождю снова омыть его и, взяв в руки аркебуз и непромокаемый мешок из альпачьей шкуры – только в нем можно было сохранить порох сухим и пригодным в этом мире, который казался состоящим из воды, – приготовился начать опасный и скользкий спуск к бескрайней амазонской сельве и своему новому будущему.
– Вперед! – сказал он. – Ауки ждут!