– Возможно ли, что это был один из гостей?
– Не хочу вводить вас в заблуждение, синьор. Я не знаю.
Павел и Маша переглянулись.
– А как она выглядела? – спросила Журавлева. – Не была… – она поискала английское слово, – расстроенной?
– Наоборот, синьорита. Она все время смеялась, и мне показалось, что она очень счастлива. Я помню, как она улыбалась, когда утром группа выписывалась из отеля. – К стойке подошла немецкая семейная пара, и портье, словно извиняясь, улыбнулся Маше: – Что-нибудь еще, синьорита?
– Нет, – сказала она, – благодарю вас. Спасибо.
Они отошли от стойки и остановились.
– Значит, она была здесь, – негромко произнес Павел, – с каким-то мужчиной. И, скорее всего, это и был страстный – как там его?
– Хулио, – подсказала Маша.
– Да, страстный незнакомец Хулио. Может, именно здесь она с ним и познакомилась?
– Тогда почему проделала весь путь, а не осталась сразу?
– А если он поехал за ней? Ты ведь подозреваешь криминал. Может, он начал ее обрабатывать, ну и покатил следом…
– Вот вы где! – раздался рядом голос Регины, и заговорщики вздрогнули и повернулись к гиду. – Мы вас ждем.
– Простите, – вздохнул Павел, – мы с госпожой Журавлевой заспорили, Ренессанс это или нет, – и он, не глядя, ткнул в ближайшую картину.
– Ну что вы, – вежливо сказала Регина, – это Антони Тапиес, известный живописец двадцатого века. Картина, на которую вы указываете, – репродукция, однако в Аларконе есть несколько его оригиналов. Он, кажется, даже в добром здравии, живет в Барселоне, хотя ему уже далеко за восемьдесят. Каталонский почитатель абстрактного искусства.
Павел молча посмотрел на выбранную им картину: там на бежевом фоне имелось неаккуратное коричневое пятно, а над ним – несколько черных пятен, поменьше. Чистый Ренессанс, что и говорить.
– Теперь вы пойдете ужинать? – осведомилась Регина.
Блудные журналисты поплелись следом за нею в ресторан, как овцы за добрым пастухом.
Ресторанный зал производил впечатление. Когда-то здесь пировали мавры, потом испанцы, а теперь вот – туристы. Под высокими сводами стояли покрытые красными скатертями столы, и красные стулья выстроились вдоль них, словно королевская гвардия на параде. Для Маши и Павла оставили два места, причем рядом, – невольное соблюдение конспирации в приятном ключе.
Кухня Аларкона, как объяснила Регина, использует очень старые рецепты региона Ла-Манча, а шеф-повар добавляет свои штрихи. Так как туристов нынче в отеле было не очень много, журналистам не подали стандартный ужин на всех, а предложили выбирать по меню – и Павел заказал стейк из оленины с орехами, а Маша – зайчатину с чечевицей.
– Переваривать это, наверное, довольно трудно, – заметила она, закрывая меню, чтобы еще чем-нибудь не соблазниться, – но я рискну. – И добавила, помолчав: – Я рада, что мы сдвинулись с мертвой точки.
– Но ведь ничего не выяснили, – возразил Павел.
– Знаешь, мне это сейчас почему-то не так важно. То, что портье вспомнил Лизу, меня… вдохновило. Я понимаю, что это иррационально, и информации мы почти не получили, однако у меня такое чувство, будто теперь все сложится хорошо.
Павел промолчал.
Он знал цену этому самообману и не хотел говорить Маше, что она подпала под власть иллюзии. Тем больнее будет, когда выяснится правда, но сейчас Павел не мог и не хотел объяснять, что Маша ошибается, так радуясь крохам сведений, по сути, бесполезных. Пускай. Кто он такой, чтобы лезть ей в душу?
Маша открыла глаза и не сразу поняла, почему будильник пиликает, когда еще темно. В предыдущие утра она просыпалась от света, льющегося в окна, так как всегда оставляла шторы открытыми. Сейчас в комнате царил нежный полумрак, и лишь полежав минутку и вспомнив, что к чему, Маша сообразила: окно прорублено в толстой стене – подоконник шириной в метр, а то и больше. Она выбралась из кровати, проползла по подушкам к окну и выглянула. Головокружительный обрыв, лазурная лента Хукара, бледно-голубое небо над желто-зелеными холмами. Краски не били в глаза, а успокаивали. Невозможно представить, что на эти стены с ором лезла целая армия, дабы отбить клочок земли – как там говорится – к вящей славе Божией?..
Маша побрела в туалет и там оценила испанское чувство юмора: часть стены напротив унитаза не была покрыта плиткой, строители оставили все как есть. И теперь гость парадора, сидя на толчке, мог вдумчиво изучать кладку восьмого века и связующий раствор. Что-то в этом было настолько жизнеутверждающее, что Маша засмеялась и пошла умываться.
После легкого – по испанским меркам, а по русским, так полноценного, – завтрака гостей провели по парадору. Собрание картин Машу почти не заинтересовало, а живая история, которой просто дышали эти стены, – очень. Здесь дух захватывало от высоты и видов, которые открывались со стен и башен. Потом группа прошлась по городку, населенному в основном служащими, работавшими в парадоре, ремесленниками, изготавливавшими сувениры, и полудикими кошками. Кошки валялись, свесив хвосты с черепичных крыш, настороженно выглядывали из-за горшков с цветами и сосредоточенно рылись в мусорных ящиках. Словом, жизнь кипела.
Павел не подходил к Маше и не заговаривал о вчерашнем, но и без этого было ясно, что с мертвой точки они сдвинулись. Если портье вспомнил Лизу, есть шанс, что ее вспомнит кто-нибудь еще – и, возможно, этот кто-нибудь как следует разглядел ее спутника.
Но теперь Маша не сомневалась: Лизка точно влюбилась. Влюбилась, глупенькая, и полетела как мотылек на свет. Кто был этот человек? И чего на самом деле он хотел от Машиной сестры?..
Экскурсия по городу закончилась довольно быстро, так как предстоял длинный перегон.
– Сегодня мы с вами будем ехать долго, – сказала Регина, когда погрузились в автобус. – Мы спускаемся на юг, в Андалузию, и ночь проведем в парадоре де Гранада. Он расположен совсем рядом со знаменитым архитектурно-садовым комплексом, о котором вы наверняка слышали, – Альгамброй.
– А мы туда пойдем? – спросила Инна.
– Да, для гостей парадора вход открыт, – кивнула Регина. – По пути мы сделаем несколько небольших остановок, чтобы вы могли размяться и отдохнуть, и пообедаем в Вальдепеньясе. Если вам нужна остановка – например, сходить в туалет, – не стесняйтесь, подходите, и Алехандро остановит на заправке.
Водитель, услышав свое имя, поднял большой палец, хотя и не знал, о чем речь, и журналисты засмеялись.
– Если вам будет интересно узнать о местах, мимо которых мы проезжаем, задавайте мне вопросы, – закончила Регина.
Маша вывернула шею, чтобы в последний раз посмотреть на Аларкон – в утреннем свете он казался еще более величественным, чем вчера, – и открыла блокнот, не собираясь терять время даром. Поиски поисками, а статью все равно придется сдавать.
Ехали весело; к этому моменту все уже успели передружиться, а спать, как после вчерашнего обеда, никому не хотелось, поэтому сползлись ближе к середине автобуса и травили байки. Даже Павел, до тех пор все-таки державшийся в стороне, оттаял и рассказал, как ездили в седьмом классе в трудовой лагерь собирать клубнику и черешню, а потом отстали от автобуса и возвращались домой на «стопнутом» паровозе. Вяземский позавидовал – дескать, их-то посылали в основном на картошку, которую с борозды не пожуешь, – и рассказал в ответ байку, в которой фигурировал начальник пионерлагеря, два плененных голубя и очень длинный огурец.
– На картошку мы тоже мотались, но тогда совсем не то было, не седьмой класс. Вино, девушки… какие там паровозы, – задумчиво сообщил Санников, и Маша вдруг насторожилась.
Какая, черт его побери, картошка? Какие девушки? На картошку ездят в институтах осенью, вместо учебы, но так-то ездят студенты – а охранник Санников утверждал, что даже техникум не закончил! Может, конечно, их от техникума послали в совхоз, но что-то Маша сомневалась. Ей снова начало казаться, будто она Павла где-то видела или встречала, и она сидела, слушала, как другие перебивают друг друга, стремясь выложить забавные воспоминания, и перебирала варианты.
Журналистская тусовка? Нет. В пресс-тур она с Павлом точно не ездила, такие люди не забываются. Сегодня он надел зачем-то обычные очки, не солнечные, почти круглые, как у Гарри Поттера, и с довольно толстыми стеклами – а Маша и не подозревала, что у него плохое зрение! Такого типа в очках она не забыла бы ни за что. Сотрудник из дружественного издательства? Сейчас он работает в «Утре», где у Маши знакомых нет, но мало ли где трудился раньше. Она мучительно пыталась вспомнить – так вспоминаешь имя актера, которого вроде бы знаешь, но в мозгах затор, – а тут имя у Маши имелось, зато не имелось биографии.
Биография. Когда появится вай-фай – в парадоре должен быть, – нужно просто посмотреть в Интернете, чем он славен, этот Павел Санников.
Дорога до Вальдепеньяса, где по плану значился обед, пролетела незаметно; журналистов завезли в придорожный ресторан – в сам город заезжать не стали, хотя кто-то и посетовал, что там, дескать, торчит самая большая мельница в мире. Мельницу не увидели, зато плотно и со вкусом засели в ресторане, где молодые стремительные официанты наливали вино с местных виноградников, густое, темное и сладкое, как тоска от добрых воспоминаний.
Павел уничтожил свою порцию подозрительно быстро, взял бокал с вином и куда-то ушел – Маша подозревала, обозреть окрестности. Виды здесь повсюду открывались отличные. Выждав для приличия минут пять, она вышла за ним.
Санников отыскался на террасе – поставил на перила бокал и смотрел на долину – ну просто рекламный кадр. Из открытых дверей ресторана доносился смех, негромкая музыка и звяканье посуды, по шоссе с шорохом летели машины, и вокруг было так ярко, что Маша тут же надела очки. Павел повернулся к ней.
– Я подумал, что ты не показала мне то письмо.
– Присланное Лизой? – сообразила Маша.
– Ну да. Хорошо бы его посмотреть. Если, конечно, ты мне позволишь.