Это не могло не сказаться на поведении знати, чье молчаливое согласие, если не активная поддержка, могло продолжаться только в случае, если бы восстание добилось продолжительного успеха. Опасности, грозившие аристократии в любой широкомасштабной революции, уже на тот момент живо проиллюстрировали события в Валенсии. В этой части Испании, странным образом оторванной от событий в Кастилии, разворачивалась своя революционная драма. В Валенсии недовольство начало разгораться уже летом 1519 года, пока Карл был в Барселоне. На этот раз оно не имело ничего общего с поведением фламандцев, о которых валенсийцы ничего не знали. В действительности если и была какая-то причина для политического недовольства, то она лежала в отсутствии, а не присутствии короля и его двора. Однако главный мотив беспорядков был не политическим, а социальным. Одновременно с этим был дан приказ раздать оружие гильдиям на случай возможных рейдов турецких галер на валенсийский берег. В этот момент летом 1519 года в городе Валенсия вспыхнула эпидемия чумы, которую один из проповедников в кафедральном соборе назвал карой Господней за царившую в городе безнравственность. Если это было так, то казалось особенно несправедливым, что самые аморальные из всех – знать и богачи – могли избежать наказания, сбежав из города. Пока эмоции разгорались, все, кто сидел в администрации, сбежали, и вооруженные ремесленники из гильдий, собравшись в Germania (братство), захватили власть в городе, а затем начали распространять ее на сельскую местность. Это было городское движение – движение буржуазии среднего достатка: ткачей, прядильщиков, ремесленников, и в первые месяцы его возглавлял живший в Валенсии каталонский ткач Хуан Ллоренс, который надеялся сделать Валенсию республикой наподобие Венеции. Однако экстремисты и их лидер Висенс Перес перехватили контроль над движением из рук Ллоренса (который вскоре после этого умер) и повернули его против знати и ее мавританских вассалов, которых они начали насильственно крестить.
Таким образом, когда восстание комунерос в Кастилии только разгоралось, мятежное валенсийское братство (Germania) уже представляло собой радикальное социальное движение. Несмотря на то что после смерти Ллоренса его цели стали на удивление неопределенными, оно, безусловно, представляло серьезную угрозу для аристократической власти и всего иерархического порядка. Трудно определить, какое влияние это оказало на аристократию других частей Испании, но примечательно, что арагонская знать, оказавшаяся в неприятной близости к событиям в Валенсии, не выказывала симпатий делу комунерос. Кроме того, есть признаки того, что события в Валенсии имели более широкое влияние. Например, в Мурсии дон Педро Фахардо, первый маркиз де Велес, чей бывший воспитатель, великий гуманист Пьетро Мартире, прислал ему язвительную характеристику поведения фламандцев, сначала поддержал комунерос. Но когда восстание в Мурсии попало под влияние экстремистов из валенсийского братства, лос Велес благоразумно изменил свое мнение и поднял свои собственные силы против валенсийских бунтовщиков.
По мере того как поведение кастильской знати, на которое повлияли либо события в Валенсии, либо растущий радикализм движения у нее дома, постепенно изменялось от симпатии к строгому нейтралитету или открытой враждебности, заявления и действия коммунерос, в свою очередь, становились все более антиаристократическими. Зимой 1520 года и ранней весной 1521 года, после того как экстремистская фракция под предводительством Гонсало де Леона, обойдя Ласо де ла Вега и его умеренных, захватила лидерство в Хунте, восстание комунерос начало превращаться в борьбу против знати. Города, находившиеся в сеньориальной юрисдикции, как Нахера и Дуэньяс, отказывались подчиняться своим сеньорам. Своей наивысшей точки антиаристократические настроения достигли 10 апреля 1521 года, когда Хунта сделала заявление, что дальнейшая борьба будет сопровождаться «огнем, мечом и кровью», направленными против «грандов, кабальеро и других врагов королевства». Таким образом, восстание комунерос превратилось в социальную революцию.
И как таковая, потерпело поражение. Оно лишилось поддержки аристократов, необходимой для достижения какого-либо длительного успеха, и оттолкнуло от себя более умеренных восставших, которые перестали поддерживать Хунту. Зимой Адриану Утрехтскому и его советникам удалось вернуть Бургос в лагерь роялистов, и по мере того как распространялся страх перед социальными потрясениями, города Кастилии и Андалусии один за другим начали следовать примеру Бургоса. Однако комунерос в некоторой степени компенсировали эти потери за счет примкнувшего к ним обиженного аристократа дона Педро Хирона и решительной поддержки епископа Саморы Антонио де Акунья, который пришел им на помощь со своей личной армией из двух с лишним тысяч бойцов. Акунья был последним в Кастилии прелатом-воином и самым удивительным из них. Член семейства Акунья, одного из наиболее знатных домов Центральной Кастилии, он пользовался благосклонностью Фердананда и Изабеллы, которые сделали его своим дипломатическим представителем в Риме. После смерти Изабеллы он оставил Фердинанда и перешел к Филиппу, но оставался в Риме до 1507 года, когда убедил папу Юлия II назначить его епископом Саморы, пообещав, что будет делать все возможное для продвижения интересов папства в Кастилии. Когда Совет Кастилии стал возражать против его назначения, Акунья захватил свою епархию силой и успешно удерживал ее против попыток алькальда Саморы Родриго Ронкильо изгнать его. Несмотря на то что ему удалось вернуть себе расположение Фердинанда и получить королевское одобрение своего назначения, у него никогда не было полной уверенности в своей власти над епархией. Самора была полем бесконечной борьбы группировок, которая перетекла в борьбу комунерос, когда Акунья, изгнанный из Саморы своими врагами, встал во главе саморских восставших, а его неумолимый враг алькальд Ронкильо стал одним из ведущих военачальников роялистов. В начале 1521 года Акунья провел свои войска по северу Кастилии, присоединился к военному совету комунерос в Вальядолиде и организовал несколько энергичных рейдов по сельской местности. Затем ему пришло в голову идти на Толедо, где он склонил жителей объявить его архиепископом вместо недавно скончавшегося Гийома де Круа.
Однако новые успехи комунерос под руководством свирепого епископа Саморы оказались не более чем временным явлением. Армия комунерос, состоявшая из местной милиции, сельских работников и горстки мелких дворян, не могла противостоять королевским войскам, двигавшимся на юг под предводительством коннетабля Кастилии. 21 апреля 1521 года две армии встретились в полях Вильялар в окрестностях Торо. Пехота комунерос оказала довольно слабое сопротивление, основная часть армии в замешательстве рассеялась, а Падилья и лидер комунерос из Сеговии попали в плен и уже на следующий день были казнены.
Теперь восстание комунерос практически подошло к концу. Толедо – первый из восставших городов Кастилии – сдался последним, благодаря героизму и решимости вдовы Падильи Марии Пачеко. Епископ Саморы тайно бежал, чтобы примкнуть к французским войскам, которые в тот момент вторглись в Наварру, но по дороге был схвачен и заточен в крепость в Саламанке. Там через пять лет его жизнь пришла к концу, такому же бурному, как и его жизнь. При попытке бежать он убил своего тюремщика, и Карл V отправил расследовать этот случай его старого врага алькальда Ронкильо. Ронкильо, проигнорировав его духовный сан, который в данном случае на удивление не соответствовал характеру его обладателя, приговорил Акунью к пыткам и гарроте. Тело епископа выставили на одной из башен Саламанки как грозное предупреждение, не имевшее особого смысла, поскольку открытое неповиновение королю и его министрам уже осталось в прошлом. После поражения в Вильяларе восставшие разбежались, а знать и дворяне, замешанные в беспорядках, воспользовались вторжением французов в Наварру как удобной возможностью продемонстрировать свою преданность короне. Восстание в Валенсии тоже потерпело поражение. Перес был разбит в октябре в окрестностях города Валенсия, а затем схвачен и в марте 1522 года казнен. Когда 16 июля 1522 года Карл сошел на берег в Сантандере, он вернулся в Испанию, где снова установился мир. К октябрю он почувствовал себя достаточно сильным, чтобы объявить комунерос всеобщее помилование, хотя около трех сотен бунтовщиков особым приказом были исключены из числа помилованных. Власть короны возобладала, и король вернулся в подавленную запуганную Кастилию полновластным хозяином. Но на этот раз он был осторожен и прибыл в сопровождении 4000 немецких солдат.
Имперская судьба
Поражение комунерос и валенсийского братства сыграло решающую роль в определении будущего Испании. Оно означало, что Габсбурги прочно утвердились и в Арагонской короне (где каталонцы и арагонцы в любом случае не смогли прийти на помощь валенсийцам), и в Кастилии, где прежде они встречали сопротивление или как минимум были неохотно приняты аристократией и городами. Победа роялистов завершила в истории Кастилии главу, начавшуюся со смерти Изабеллы в 1504 году. В течение прошедших семнадцати лет подвергались опасности все главные достижения Католических королей: объединение корон, ограничение влияния аристократии, утверждение королевской власти во всей стране. Победа сторонников Карла в Вильяларе окончательно закрепила эти достижения. С тех пор в Кастилии больше не было восстаний против власти короны.
Помимо очевидных плюсов, которые дало Кастилии восстановление твердой власти, следует отметить и другие последствия поражения комунерос, более сложные для оценки. Восстание 1520–1521 годов, хотя и было номинально восстанием против непопулярного иноземного правления, во многом носило черты гражданской войны и, как все гражданские войны, оставило после себя глубокие шрамы. Фамильные распри и вендетты, временно утихшие после восстановления королевской власти, вовсе не исчезли из политической жизни Кастилии. Традиционная вражда продол