жала передаваться из поколения в поколение и, хотя семьи комунерос и антикомунерос больше не могли вступать в открытые столкновения, свою тайную жажду мести они несли ко двору новой династии, где продолжали борьбу за власть в коридорах и залах заседаний.
Трудно определить, насколько глубоким было идеологическое содержание этой борьбы, но есть признаки, что такие семьи комунерос, как Сапата, продолжали считать себя хранителями той пламенной националистической традиции, которая потерпела поражение в Вильяларе. Для Карла эта победа стала чем-то большим, чем триумф короны над ее традиционными врагами, или победа сил порядка над силами анархии. Она представляла собой кратковременный триумф Европы над Кастилией.
Комунерос сражались за спасение Кастилии от режима, характер и политика которого угрожали чувству ее национальной идентичности, с таким трудом обретенному всего одно поколение назад. Их поражение означало прочное установление иноземной династии с иноземной программой, угрожавшей растворить Кастилию в куда более обширном океане мировой империи. Имперская традиция была чужда средневековой Испании, и имперский настрой Карла V не встретил сочувственного ответа в широких слоях кастильского населения. Фердинанд, отстаивая интересы Арагонской короны, уже втянул Кастилию в крупные европейские предприятия, теперь с Карлом V в Кастилию хлынула новая волна европейских идей, предубеждений и ценностей, многие из которых ей трудно было принять. Признаки изменений виднелись повсюду. Уже в 1516 году бургундский орден Золотого руна расширили, чтобы предоставить десять мест испанцам, и в 1519 году Карл провел в Барселоне первую испанскую инвеституру. В 1548 году традиционный церемониал кастильских королей, к великой печали герцога Альбы, заменили церемониалом бургундского дома, а королевский двор преобразили по образцу бургундского. Эти изменения символизировали более тесную связь Кастилии с внешним миром, которую и подразумевало воцарение Карла Гентского на испанском троне.
Несмотря на сильные антиимперские настроения Кастилии, в кастильском обществе имелись определенные круги, готовые с радостью принять иноземные идеи. В период царствования Фердинанда и Изабеллы двор и университеты были открыты для иноземных веяний, и испанский гуманизм развивался под влиянием идей как из Италии, так и из Фландрии. Точно так же и религия в Испании вдохновлялась духовными веяниями из Нидерландов. В течение 1520-х годов испанская публика, которая в предыдущие десятилетия с таким энтузиазмом воспринимала труды нидерландских мистиков, теперь с не меньшим энтузиазмом обратилась к трудам величайшего из всех представителей нидерландского пиетизма Дезидерия Эразма.
Проникновение учения Эразма в Испанию является одним из самых примечательных событий в истории Испании XVI века. Ни в одной другой стране Европы сочинения Эразма не пользовались такой популярностью и не получили такого широкого распространения. В 1526 году «Энхиридион» появился в испанском переводе, и переводчик с гордостью написал автору: «Теперь у всех при дворе императора, в городах, церквях, монастырях и даже в придорожных тавернах есть „Энхиридион“ Эразма. До этого только немногие ученые могли читать его на латыни и не всегда его понимали. Теперь в Испании его читают люди любого звания, и, благодаря этой книге, те, кто раньше никогда не слышал об Эразме, теперь знают его». Огромную популярность Эразма в Испании, достигшую пика между 1527 и 1530 годами, вероятно, можно приписать значительному количеству конверсо в испанском обществе. Естественно, что этих «новых христиан», недавно перешедших из иудаизма, привлекала религия, не уделявшая большого внимания формальной обрядовой стороне и делавшая акцент на моральную и мистическую сторону христианства. Но, помимо привлекательности для конверсо, доктрина Эразма обладала потенциальной привлекательностью, которой обладал для испанцев север. Север, который теперь дал Испании ее короля.
Поскольку в 1520-х годах императорский двор тоже разделял взгляды Эразма, находя в его универсализме ценное подкрепление имперской идеи, естественно, что между некоторыми ведущими испанскими интеллектуалами и режимом Карла возникла определенная духовная связь. Такие приверженцы Эразмова гуманизма, как Луис Вивес и Хуан де Вальдес, поддерживали тесные контакты с соратниками императора или занимали посты в императорской канцелярии. Эти люди видели в правлении Карла возможность установления всеобщего мира, который Эразм считал необходимым условием для долгожданного духовного обновления христианского мира.
Однако было бы абсурдом полагать, что идеи Эразма примирили широкие массы кастильцев с имперским режимом и имперской миссией. И дело не только в том, что само учение Эразма вскоре зачахло в более суровом религиозном климате, установившемся после 1530 года, но даже в дни его наибольшего влияния имперские идеи привлекали лишь избранное меньшинство. Например, чрезвычайно влиятельный секретарь императора Франсиско де лос Кобос не знал латыни, никогда не проявлял интереса к интеллектуальным течениям своего времени и всегда демонстрировал отсутствие энтузиазма в отношении всей концепции империи.
В целом Кастилия пришла к примирению с режимом Карла V по другим, менее интеллектуальным причинам. Император нанимал к себе на службу все больше испанцев и с годами начал испытывать глубокую симпатию к земле и людям Кастилии. Эта симпатия была настолько сильной, что, в конце концов, именно Кастилия стала его последним пристанищем. В то же время кастильцы начали находить в доктрине империи черты, которые пришлись им по душе. Завоевание Кортесом Мексики, завершившееся за несколько месяцев до поражения восстания комунерос, открывало неограниченные возможности, которые быстро оценил сам Кортес. В своем втором письме к императору от 30 октября 1520 года он писал, что вновь открытая территория настолько велика и значима, что с учетом этого нового владения Карл мог бы присвоить себе новый императорский титул, такой же законный, как его нынешний титул императора Германии. Несмотря на то что ни Карл, ни его преемники не стали по совету Кортеса называться императорами Индий, факт остается фактом: в Западном полушарии появилась новая империя, и существование этой империи позволяло кастильскому национализму расширить свои границы и стремиться к мировой гегемонии, к чему вполне естественно располагало владение огромными заморскими территориями. Как следствие, был с легкостью сделан переход от средневековой концепции империи, казавшейся кастильцам малопривлекательной, к концепции кастильской гегемонии под властью правителя, который уже являлся самым могущественным сувереном в христианском мире. Но даже самый примитивный национализм невозможен без миссии, и она тоже оказалась под рукой в виде двойной задачи, стоявшей перед Карлом как императором: во-первых, защита христианского мира от турок, во-вторых, сохранение единства христианства перед лицом новой лютеранской ереси. Таким образом, имея и миссию, и лидера, кастильский национализм, потерпевший поражение в Вильяларе, подобно фениксу восстал из пепла навстречу блестящим возможностям новой имперской эры. Однако к его воскрешению примешивалась определенная ирония, поскольку в Вильяларе потерпело поражение еще кое-что, что не воскресло вместе с ним, – кастильская свобода, сломленная и беззащитная перед лицом восстановленной королевской власти.
Глава 5. Управление и экономика в период царствования Карла V
Теория и практика империи
Император Карл V правил Испанией под именем короля Карла I с 1517 по 1556 год, когда он отрекся от престола в пользу своего сына Филиппа. Из сорока лет в качестве короля в самой Испании он провел меньше шестнадцати. Эти шестнадцать лет состояли из одного периода длиной в семь лет и пяти более коротких визитов:
сентябрь 1517 – май 1520
июль 1522 – июль 1529
апрель 1533 – апрель 1535
декабрь 1536 – весна 1538
июль 1538 – ноябрь 1539
ноябрь 1541 – май 1543
После 1543 года его не видели в Испании до сентября 1556-го, когда он, отказавшись от престола, вернулся, чтобы удалиться в маленький дворец, расположенный на территории монастыря Юсте. Здесь он и умер в сентябре 1558 года.
В списке визитов Карла в Испанию скрыт один из важнейших ключей к пониманию характера его империи и хода испанской истории в годы его правления. Опасения комунерос в значительной степени подтвердились: первый испанский суверен из династии Габсбургов был отсутствующим королем. Более того, он был королем, имевшим множество других обязательств и всегда считавшим, что интересы его империи выше национальных интересов Испании. Несмотря на большую и постоянно растущую важность Испании в общем балансе империи Карла, она при любом конфликте интересов оказывалась на втором месте, уступая первенство престижу и власти империи, что с трудом воспринималось большинством испанцев.
Вынужденный абсентеизм Карла, большое число его владений и многочисленные обязательства, – все это создавало множество проблем, решение которых требовалось каким-то образом находить. Одним из самых неотложных был вопрос о том, кто будет править Испанией во время частых отлучек короля. Более сложным был вопрос, каков статус Испании и каковы ее обязательства в отношении других территорий, составлявших имперское наследие. Какими бы ни были ответы, они неизбежно подразумевали необходимость административных и налоговых изменений, которые, в свою очередь, влияли на всю структуру испанского общества и испанской экономики.
Во время самого долгого пребывания Карла в Испании с 1522 по 1529 год роль его главного советника исполнял, по крайней мере номинально, верховный канцлер императора пьемонтец Меркурино Гаттинара. Однако как верховный канцлер Гаттинара, естественно, сопровождал императора в его поездках, являясь, в частности, его главным советником в вопросах внешней политики. Восстание комунерос ясно дало понять, что Испанией нельзя руководить откуда-то извне. Но королева Хуана, очевидно, не годилась даже для того, чтобы номинально взять на себя управление страной в отсутствие сына. Однако в 1526 году Карл женился на своей кузине Изабелле, дочери Эммануэля Португальского. Этот брак, ставший логическим продолжением политики, проводимой Католическими королями для обеспечения более тесной связи Кастилии и Португалии, уже на следующий год подарил Карлу сына Филиппа. Кроме того, в лице Изабеллы он дал ему идеальную императрицу, которая вплоть до своей ранней смерти в 1539 году исполняла обязанности регентши в отсутствие Карла.