Таким образом, вопрос определения точных причин революции цен снова вернулся в состояние крайней неопределенности. Если наиболее резкий рост цен произошел в первой половине века, то он не может быть связан с максимальным притоком серебра в Севилью, который имел место во второй половине века. С другой стороны, некоторая корреляция все же может быть обнаружена, если предположить – и это не лишено оснований, – что в действительности наибольший приток американского серебра в Испанию имел место в первой, а не во второй половине столетия, когда доля испанских товаров на американском рынке упала. Но даже если такая корреляция не будет обнаружена, нет ни малейшего сомнения, что приток американского серебра сыграл важную роль в росте цен, хотя точную природу его роли по-прежнему очень трудно оценить. Недавно М. Чауну предпринял попытку расширить интерпретацию Гамильтона, связав цены в Испании не с колебаниями зарегистрированного импорта серебра, а колебаниями севильской торговли с Новым Светом, которые отражались на цифрах трансатлантических перевозок. Однако на это легко возразить, что количество перевозок, хотя и может сказать достаточно много о потребностях американского рынка и об общем уровне деловой активности, не может само по себе служить подтверждением уровня кастильского производства, если нам неизвестно – а нам неизвестно, – какую часть в трансатлантических грузах составляли именно кастильские товары. Без этой информации трудно считать, что эти цифры являются более надежным ключом к тому, какое количество серебра уходило в испанскую экономику, чем приведенная Гамильтоном севильская статистика. С другой стороны, интерпретация Чауну обладает огромным достоинством, поскольку расширяет границы дискуссии, предполагая гораздо более сложную, чем принято считать, взаимосвязь между кастильской экономикой и трансатлантическими владениями Кастилии.
Представляется ясным, что при любом достаточно удовлетворительном анализе причин революции цен следует принимать во внимание многие другие аспекты, помимо притока драгоценных металлов. Такой фальсификации монет, которая стала причиной роста цен в Англии при Генрихе VIII и во Франции при Франциске I, в Испании Карла V не было, но займы императора, которые он оплачивал частично за счет выпуска кредитных облигаций – juros, судя по всему, сильно способствовали инфляции. К похожим результатам могли приводить щедрые траты испанской аристократии на строительство, наряды и ювелирные украшения, часть которых оплачивалась накопленным серебром. Наконец, и это, возможно, самое важное, таково было влияние внезапно возросшего спроса на слаборазвитую экономику Испании.
Этот спрос порождался отчасти ростом населения в самой Испании, отчасти расширением традиционных рынков Фландрии и Италии, а также появлением совершенно нового рынка в Америке. Несмотря на то что Кастилия прилагала огромные усилия, чтобы удовлетворить спрос, эффективность этих усилий ограничивалась примитивным характером ее земледелия, а в ряде других сфер нехваткой рабочих рук. Неспособность сельского хозяйства Кастилии накормить растущее население у себя дома и одновременно необходимость снабжать новый американский рынок взвинчивали цены до такой степени, что обычным кастильцам становилось все труднее покупать самое необходимое для жизни, и у них почти ничего не оставалось для приобретения промышленных товаров, основными из которых были ткани. Цены на них постоянно ползли вверх из-за недостаточного объема производства, а также из-за того, что значительная часть продукции уходила на более прибыльный американский рынок. Продажа товаров в Америке, в свою очередь, вызвала резкий приток серебра, которое поднимало цены в Испании выше, чем в других странах, и, в конце концов, неотвратимо привело к требованиям допустить продажу в Кастилии иностранных товаров на том основании, что они были существенно дешевле. Как только корона удовлетворила это требование, кастильская промышленность обнаружила, что над ней нависла серьезная угроза со стороны иностранных конкурентов. Они прорвались не только в ее дом, но проложили дорогу на эксклюзивный американский рынок, который все больше не удовлетворяло и количество, и качество кастильских товаров.
Интерпретация подобного рода дает объяснение росту промышленности в Кастилии начала XVI века и ее последующей стагнации, которое отличается от объяснения, предложенного профессором Гамильтоном. По мнению Гамильтона, основной стимул промышленного развития следует искать в отставании оплаты труда от цен на продукцию. В начале века цены росли быстрее, чем оплата труда, и это давало кастильским производителям преимущество перед их зарубежными конкурентами. Соответственно, когда оплата догнала цены, это преимущество исчезло и промышленное развитие остановилось. Но в действительности у нас слишком мало информации об оплате труда в Кастилии XVI века, чтобы подтвердить эту или какую-то другую гипотезу о соотношении цен и оплаты труда. Резкий рост цен на продукты питания предполагает, что первыми жертвами революции цен стали наемные работники, и качество их жизни ухудшилось на достаточно большой период времени. Однако утверждение, что главными бенефициарами роста цен были промышленники (которые очень быстро могли столкнуться с ростом цен на сырье и на прокорм своих работников), достаточно спорно. В то же время землевладельцы оказались в выигрышном положении, поскольку могли повысить арендную плату.
Возможно, вместо объяснения Гамильтона, основанного на соотношении цен и оплаты труда, следует рассуждать в терминах возможностей по расширению рынка, ставших первоначальным стимулом экономического развития Кастилии, но затем столкнувшихся с рядом трудностей (недостаточные объемы выпуска сельскохозяйственной и промышленной продукции и неконкурентные цены), которые страна не смогла преодолеть. Причины этого провала по-прежнему нуждаются в подробном анализе. Но будет разумно принять во внимание тот факт, что в середине века Кастилия оказалась перед лицом беспрецедентно сложных проблем, и если это толкнуло кастильцев на неверный путь, то отчасти потому, что у них не было предшествующего опыта, на который они могли бы опереться.
Однако признание сложности этих проблем не должно препятствовать рассмотрению личных качеств людей, которым пришлось с ними бороться, и продемонстрированной ими степени умения и решимости. Прежде всего это сами предприниматели. Многие из купцов и бизнесменов Испании XVI века были иностранцами. Так, в экономической жизни Южной Испании доминировали генуэзцы, обосновавшиеся там со времени Reconquista. И все же, несмотря на значительный контингент иностранных купцов и общепринятое мнение, что испанцы не слишком хотели заниматься бизнесом, мы получаем все больше информации, подтверждающей важную роль, которую играли в экономической жизни Кастилии ее уроженцы. В особенности это справедливо для первой части XVI века.
Возможно, что в царствование Карла V генуэзцы действительно преобладали на юге страны, но в городах Северной Кастилии сложился активный класс местных купцов и финансистов. Об этом много говорит венецианец Андреа Навагеро, побывавший в Бургосе в период 1524–1526 годов во время своего путешествия по полуострову: «Это очень многолюдный город, где можно встретить ремесленников самого разного рода. Здесь проживает несколько благородных сеньоров и знатных людей, обитающих в красивых дворцах, например коннетабль Кастилии граф Салинас. Но большая часть жителей – это богатые купцы, которые путешествуют по делам торговли не только по всей Испании, но и по всему свету. У них очень хорошие дома, живут они с большим комфортом, и это самые обходительные люди из всех, кого я встречал в Испании». Бургос действительно был городом купеческих династий, таких как Малуэнда, Саламанка и Миранда, имевших партнеров в других городах Северной Кастилии, включая самое известное семейство Руис из Медина-дель-Кампо.
Многие из этих семей являлись участниками крупных предприятий. Сделав себе состояние на торговле шерстью, они расширили сферу своей деятельности на другие коммерческие и финансовые сферы, включая кредитные операции для Карла V. У них были свои представители в банкирских домах Севильи, принадлежавших таким уроженцам этого города, как Эспиноса, вероятно, выходец из семьи конверсо, изначально приехавшей из Медина-де-Риосеко. Нет никаких оснований считать, что эти кастильские бизнесмены в своих коммерческих и финансовых навыках уступали своим коллегам из других стран Европы. Широко распространенное участие кастильцев в коммерческих сделках за пределами Испании предполагает, что испанские купцы ни в коей мере не страдали местечковой ограниченностью, а Симон Руис вообще может считаться воплощением классического делового человека XVI века.
Неизвестно, насколько эти люди были заинтересованы в предприятиях, связанных с производством, но они как минимум не упускали случая воспользоваться коммерческими и финансовыми возможностями, возникавшими в связи с растущим благосостоянием страны в начале XVI века. Действительно, нет никаких признаков того, что кастильцы XVI века от природы не годились для занятия бизнесом, и если второе или третье поколение купеческих династий предпочитало конторской скуке существование в атмосфере аристократических удовольствий, то это лишь подчеркивает их сходство с коллегами из других мест Европы. Таким образом, все указывает, что в начале XVI века имелись все предпосылки для развития в Кастилии динамичного «капиталистического» элемента, который – как его эквивалент в Англии и Голландии – мог бы постепенно привнести в общество какие-то свои идеалы и ценности. Тот факт, что эти предпосылки не реализовались, предполагает наличие каких-то неблагоприятных обстоятельств, оказавшихся слишком важными, и то, что предприимчивость северокастильской bourgeoisie не смогла преодолеть ухудшение экономического положения и социального климата в стране.
Очевидно, что ответственность за экономический провал Кастилии в гораздо большей степени лежит не на предпринимателях, а на более высоком социальном слое; на правительстве, а не на бизнесменах. В действительности многие просчеты правительства следует искать в провалах Совета по финансам. Его члены, из которых почти никто не имел личного опыта в коммерческих и финансовых делах, не делали никаких попыток разработать последовательную экономическую программу или оценить последствия завоевания американской империи для экономики Кастилии. Часто можно слышать о «меркантилистской» политике Испании XVI века, но на это можно обоснованно возразить, что страна столкнулась с такими серьезными экономическими трудностями, именно благодаря отсутствию последовательно проводимой меркантилистской политики (исключая монополию Севильи). Если не считать рудников, не было сделано никаких попыток систематизировать освоение ресурсов Нового Света, и почти ничего не было сделано для развития экономики Нового Света таким образом, чтобы она могла дополнить экономику Кастилии. Правительство действительно приказало уничтожить перуанские виноградники и оливковые рощи из страха, что они составят конкуренцию экспорту вина и масла из Андалусии, но, с другой стороны, к