Несмотря на то что стремление Филиппа II сохранить и расширить свою власть было вполне естественным, его поведение позволяет предположить, что в душе он считал вопросы религии слишком важными, чтобы доверять их Риму. Напуганный ересью, он мог доверить задачу ее искоренения в своих владениях только себе и избранным им самим агентам. Он хотел превратить испанскую монархию в неприступную крепость, стены которой надежно защитят ее от ересей, носившихся по Европе. И поскольку никакую крепость нельзя считать неприступной, пока внутри есть предатели, то можно оправдать любую жестокость в отношении тех, кто вызывает подозрение с точки зрения веры. Довольно жалкая горстка альумбрадос, оказавшихся в камерах инквизиции, едва ли могла оправдать создание такой грозной машины. Но если в ретроспективе может показаться, что Филипп и его агенты проявляли излишнее беспокойство по поводу предполагаемой опасности, то их ощущение незащищенности можно объяснить как внутренними, так и внешними обстоятельствами того времени, когда Филипп взошел на престол. К 1560-м годам становилось все яснее, что королю предстоит война на два фронта, и последнее, чего он хотел, – это оказаться перед лицом третьего фронта в собственном доме. Поэтому откровенно панические меры первых десяти лет его царствования были подсказаны непритворным страхом перед неизбежной катастрофой, который в свете событий 1560-х годов никак нельзя считать необоснованным.
Кризис 1560-х годов
Като-Камбрезийский мирный договор 1559 года, положивший конец войне между Испанией и Францией, был очень своевременным. Помимо того что банкротство 1557 года сделало продолжение войны практически невозможным, Филиппа, как и французского короля Генриха II, не могло не беспокоить распространение протестантской ереси во Франции. Кроме того, существовала еще и турецкая опасность, теперь, вероятно, немного уменьшившаяся, но ничуть не менее серьезная. Слухи о растущей слабости Османов позволяли считать момент весьма подходящим, чтобы попытаться перехватить инициативу в Средиземноморье, что было бы невозможно, если бы продолжалась война с Францией. Таким образом, Филипп решил отменить приказ о начале переговоров с турками о десяти– или двенадцатилетнем перемирии и бросить все имеющиеся ресурсы на войну в Средиземном море.
В свете финансового положения Испании решение было неразумным. Депрессия, парализовавшая в 1550-х годах севильскую торговлю с Новым Светом, привела к нехватке денег и утрате уверенности. Снижение налоговых поступлений совершенно не соответствовало военным потребностям монархии, и уже в 1558 году были введены большие пошлины на экспорт кастильской шерсти. За этим последовало введение таможенных пошлин на границе с Португалией, увеличение размера almojarifazgo, таможенных пошлин в портах Бискайи, усиление королевской монополии на игру в карты и включение соляных шахт в состав королевских владений. Эти меры существенно увеличили поступления от неподконтрольных парламенту налогов, а в 1561 году доходы короны выросли еще больше, когда король вынудил кортесы Кастилии согласиться на значительное повышение encabezamiento, пообещав не вводить новых налогов без их согласия (обещание, выполнения которого было совсем несложно избежать).
Но если Испания собиралась проводить серьезную кампанию в Средиземном море, повышение налогов являлось непреложной необходимостью. Это ясно показало случившееся в мае 1560 года разгромное поражение совместной итало-испанской экспедиции на остров Джерба, который предполагалось использовать как плацдарм для возвращения Триполи. Это стало самым существенным проигрышем христиан после провала Карла V в 1541 году в Алжире и подтолкнуло турок усилить свое давление в Центральном и Западном Средиземноморье, а весной 1561 года даже подойти к побережью Майорки. Испании срочно требовалось больше кораблей, и повышение королевских налогов сделало возможным запуск программы по строительству галер, которая смогла наконец заполнить дыру, образовавшуюся из-за потерь в предшествующие годы. Но даже теперь испанский флот оставался пугающе маленьким. И хотя во время своего успешного нападения на североафриканскую крепость Пеньон-де-Велес в сентябре 1564 года дон Гарсиа де Толедо командовал флотилией из ста кораблей, многие из них были присланы союзниками Испании. Когда на следующий год король отправил морскую экспедицию, чтобы отбить осажденный остров Мальта, весь южный берег Испании остался незащищенным, и отряд корсаров из Тетуана, высадившись в Мотриле, разграбил побережье.
В то время как в начале 1560-х годов Испания медленно и трудно воссоздавала свои военные силы в Средиземном море, ей еще несколько раз напомнили, что ислам был для нее не единственным врагом, а восточное и южное побережья – не единственными границами, открытыми для нападения. Распространение кальвинизма и начало религиозных войн во Франции в 1562 году впервые привели силы протестантов к северной границе Испании. Одно это само по себе было достаточно серьезно, но худшее ждало впереди. Недовольство распространилось на испанские Нидерланды. Под давлением голландской знати Филиппу пришлось в 1564 году отстранить от управления Нидерландами кардинала Гранвиля. Ересь быстро распространялась среди их обитателей, и в августе 1577 года обезумевшие толпы кальвинистов принялись грабить церкви. Филипп оказался одновременно перед лицом и ереси, и восстания в одной из самых ценных частей наследия его отца.
Дурные вести из Брюсселя поставили нерешительного по натуре монарха перед необходимостью принятия целого ряда судьбоносных решений. Должен ли он вернуться во Фландрию, чтобы лично восстановить свою власть? Должен ли он держаться умеренной линии, как рекомендовали в Государственном совете кардинал Эспиноса и принц Эболи, или ему следует начать военные действия против восставших, как призывали герцог Альба и граф де Чинчон? Военные действия требовали денег, но, к счастью, в последнее время финансовое положение короны начало улучшаться. В 1562–1563 годах депрессия, поразившая севильскую торговлю с Новым Светом, постепенно стала отступать, и количество серебра, поступавшего в королевскую казну, росло. Испания восстанавливала силы. Новые ресурсы порождали новую уверенность, и король принял решение в пользу репрессий. Для подавления восстания в Нидерланды была отправлена армия под командованием герцога Альбы, и, несмотря на определенные успехи правительницы Нидерландов, дочери Карла V Маргариты Пармской, в восстановлении порядка среди ее восставших подданных, герцог получил приказ продолжить поход.
Перед отъездом Альбы существовала некоторая неопределенность относительно того, какова его задача в Нидерландах: подавление восстания или искоренение ереси. В конце концов было решено, что войну в Нидерландах лучше всего трактовать как действия против взбунтовавшихся вассалов. Но на практике и Филипп, и его солдаты смотрели на нее, как на крестовый поход «католической армии» против людей, которых сам Филипп упорно именовал «бунтовщиками и еретиками». Для Филиппа восстание и ересь были синонимами. И не без основания. Кальвинисты повсюду подрывали установленный порядок. Кальвинистские проповедники возбуждали население; кальвинистская литература отравляла умы. Филипп не сомневался, что речь идет о международном заговоре, поскольку каждый следующий год показывал, что голландские бунтовщики не одиноки. За ними стояли гугеноты и бретонские моряки, которые теперь вели войну с испанским судоходством в Гасконском заливе и зимой 1568/69 года разорвали испанские морские связи с Фландрией. Кроме того, за ними стояли такие английские каперы, как сэр Джон Хоукинс, чье нападение на испанские Карибы в 1568 году привело Испанию и Англию на грань объявления войны.
Уже к 1568 году стало ясно, что эта борьба ширится, в особенности на море, где протестанты были сильнее всего, а испанцы по-прежнему слабы. Война между Испанией и международным протестантизмом являлась прежде всего вой ной на море, развернувшейся в Бискайском заливе, Английском канале и даже в испанской Атлантике, до сих пор считавшейся исключительно испанской зоной. Испанские владения в Америке больше не могли считаться безопасными. Но по той же причине возникал вопрос: есть ли во владениях короля хоть одна часть, неуязвимая для нападения? Действительно, самой Испании угрожало нападение пиратов на побережье и в то же время вооруженное вторжение из-за границы с Францией.
О том, насколько остро Филипп ощущал опасность ереси, можно судить по его поведению в Каталонии. Принципат, без сомнения, являлся одним из слабых звеньев испанского бастиона и благодаря его открытости со стороны Франции, и благодаря тому, что привилегии делали его плохо поддающимся королевскому контролю. Все прекрасно знали, что среди бандитских групп, постоянно ходивших туда и обратно через границу, были гугеноты. Кроме того, имелись все основания подозревать, что ересь находила приверженцев среди постоянного потока французов, которые уже несколько лет подряд переходили через Пиренеи в Каталонию в поисках работы. Если бы ересь пустила корни в Каталонии, положение стало бы крайне серьезным, поскольку у принципата имелись все предпосылки для превращения во вторые Нидерланды: сильная традиция независимости, собственные законы и привилегии и ненависть к Кастилии, усугублявшаяся языковыми и культурными различиями. Таким образом, когда возникла напряженность на границе Каталонии, опасения короля усилились, и вице-королям был дан приказ проявлять особую бдительность в охране границы. В 1568 году ситуация стала настолько тревожной, что корона приняла дополнительные строгие меры. Уроженцам Арагонской короны было запрещено учиться за рубежом; в Каталонии ужесточили цензуру; всем французам запретили преподавать в каталонских школах. Затем, в 1569 году, каталонцы отказались платить новый налог под названием excusado, который был только что введен папой Пием V. Убежденный, благодаря их отказу, что они вот-вот перейдут в протестантизм, Филипп приказал инквизиции и вице-королям принять меры. Diputats и ряд представителей знати были арестованы.