но при этом достаточно заурядным. Он изучал депеши, составлял приказы и тщательно следил за работой своих секретарей.
В определенной степени Филипп сам был своим секретарем. Он, безусловно, обладал многими секретарскими чертами. «Ни один секретарь в мире не тратит так много бумаги, как его величество», – язвительно замечал кардинал Гранвиль. Несмотря на это, даже Филиппу требовалась большая помощь секретарей. XVI век для многих стран стал эпохой великих секретарей, которые становились важными государственными чиновниками и обладали существенной властью. Такой расцвет секретарей произошел отчасти под влиянием Испании, поскольку французские государственные секретари, назначенные Генрихом II в 1547 году, в определенной степени копировали своих испанских коллег. Однако в самой Испании дальнейшее усиление власти секретарей неизбежно наткнулось на бюрократические наклонности самого короля. Тем не менее секретари оставались незаменимыми, и их незаменимость давала им огромное, хотя и теневое влияние в управлении государственными органами. Благодаря своей постоянной близости к особе короля и знакомству с содержанием его депеш, они просто не могли не стать могущественными фигурами, которых усердно обхаживали многочисленные группы влияния внутри Испанской империи.
Из всех секретарей, подготовленных лос Кобосом, единственный, кто пережил воцарение Филиппа II, был Гонсало Перес. Изначально рекомендованный Кобосу секретарем императора Алонсо Валдесом прямо перед его смертью в 1532 году, Перес являлся блестящим знатоком латыни и весьма эрудированным человеком. Начав службу на церковном поприще без особого представления о своем предназначении, он после назначения секретарем принца Филиппа в 1543 году получил титул его высокопреосвященства. С этого времени Перес постоянно находился на службе Филиппа, просматривая его корреспонденцию и расшифровывая конфиденциальные депеши. Как единственный государственный секретарь Перес пользовался огромным влиянием, вероятно слишком большим для одного человека, поскольку после его смерти в 1566 году секретариат разделился на две части по географическому признаку: Norte – северный департамент – достался Баске Габриэлю де Сайасу, а Italia – южный департамент – был вверен незаконнорожденному сыну Гонсало, Антонио Пересу.
Если исполнительная часть правительства состояла из короля и его секретарей, то совещательная часть оставалась в руках советов, организованных в основном так же, как это было в царствование Карла V. Филипп очень тщательно соблюдал практику своего отца, исключая представителей крупной знати из претендентов на должности в органах центральной власти и оставляя им посты вице-королей, послов и военачальников. Но в обществе, организованном по иерархическому принципу, нельзя было упускать из виду претензии, стремления и вражду магнатов и, хотя многие из них предпочитали жить королями в своих поместьях, чем проводить дни, прислуживая чуждому по духу монарху и его двору, требовалось сделать так, чтобы их голоса были услышаны. Филипп с самого начала отчетливо сознавал, что правит страной, где контроль над такими городами, как Толедо или Севилья, оспаривается соперничающими аристократическими фракциями, созданными на основе фамильных взаимоотношений и сложной системы отношений между патроном и клиентами. Он полагал, что единственный способ нейтрализовать опасность, которую представляла эта вражда, заключался в предоставлении магнатам своеобразной отдушины при дворе в виде форума в одном из советов, где представители противоборствующих фракций могли бы высказывать свои точки зрения.
Очевидно, что таким форумом для дискуссий стал Государственный совет, который при Филиппе приобрел фальшивый блеск, помогавший скрывать тот факт, что реальным источником власти был не совет, а король. В 1560–1570-х годах Государственный совет превратился в арену борьбы двух соперничающих фракций, боровшихся за влияние на короля, который с удовольствием стравливал их друг с другом. Определить истинную сущность их противоречий крайне сложно, но, вероятно, причины антагонизма следует искать в фамильных раздорах, уходящих корнями в сумеречные глубины местной истории, которые многократно усилились в ходе гражданских войн XV века и последовавшей за ними борьбы начала XVI века. Например, каждая из соперничавших в Толедо фракций Айала и Рибера, вступивших в открытый конфликт во время восстания комунерос, а затем с новой силой столкнувшихся из-за положений доктрины limpieza, была связана кровными узами и вассальными отношениями с крупнейшими фамилиями, боровшимися при дворе. К фракции Рибера принадлежало семейство Сильва, а Сильва, в свою очередь, были ярыми сторонниками чрезвычайно влиятельного дома Мендоса, в который входило двадцать два семейства высшей аристократии. С другой стороны, их соперники Айала и Авалос были членами другого аристократического клана, куда входили семейства Сапата и Алварес де Толедо и во главе которого стоял сам герцог Альба.
Есть признаки того, что даже в царствование Филиппа II кастильская аристократия по-прежнему жила в атмосфере ненависти, накопленной за время восстания комунерос. Когда в конце 1578 года дон Луис Энрикес де Кабрера-и-Мендоса, второй герцог Медина де Риосеко и адмирал Кастилии высокомерно заявил императорскому послу, что правление короля – это власть не справедливости, а тирании и мстительности, поскольку эта власть находится в руках тех, чьи отцы были среди комунерос и теперь стремятся отомстить своим оппонентам. Истинный смысл этого заявления не до конца ясен, хотя изучение происхождения советников и чиновников испанского двора, несомненно, помогло бы его прояснить. Однако имеется достаточно признаков того, что связи с движениями комунерос и антикомунерос внутри двух дворцовых фракций 1560–1570-х годов позволяют считать утверждение адмирала одним из важных ключей к пониманию ожесточенности фракционной борьбы.
Если, как известно, семейство герцога Альба не играло никакой существенной роли в восстании комунерос, то его союзники Сапата были ярыми сторонниками восставших. С другой стороны, глава клана Мендоса герцог Инфантадо выступил (правда, после некоторых попыток увильнуть) в защиту императора. Если после комунерос Кастилия оказалась разделена между теми, кто поддерживал «открытую» Испанию, и теми, кто стоял за «закрытый» кастильский национализм, который отстаивали комунерос, то образованные и космополитичные Мендоса представляли первых, а Альба – вторых. Но мы не можем сказать, как далеко заходила сознательная поддержка этих позиций и насколько сильна была «идеологическая» составляющая их вражды по сравнению с чисто фамильными противоречиями.
В первые годы царствования Филиппа II фракцию Мендоса при дворе возглавлял фаворит и наперсник короля Руй Гомес де Сильва, принц Эболи. Сын португальских аристократов, он приехал в Испанию ребенком со своим дедом по материнской линии, mayordomo mayor (главным мажордомом. – Пер.) императрицы Изабеллы, и вырос во дворце вместе с Филиппом. После воцарения Филиппа он, Эболи, был назначен государственным советником и в 1559 году женился на капризной и амбициозной, сумасбродной и непостоянной донье Анне де Мендоса. Власть Руя Гомеса над королем, к которому он относился с тщательно выверенным легким почтением, делала его чрезвычайно влиятельной фигурой среди придворных и естественным лидером тех, кто не любил герцога Альбу. К последним относился секретарь Антонио Перес, который с легкостью сошелся с принцем Эболи и после смерти принца в 1573 году стал его преемником в качестве лидера фракции Эболи. То, что Антонио Перес примкнул к этому лагерю, было вполне естественно, поскольку его отец враждовал с герцогом Альба и, кроме того, его жена происходила из семьи ярых антикомунерос Коэльо, чей дом в Мадриде был разрушен во время восстания сторонниками комунерос из семьи Сапата.
Фракции Эболи и Альба боролись, прежде всего, за влияние на короля и, как следствие, контроль над патронатом. Но, кроме этого, они традиционно или в силу сложившихся обстоятельств представляли противоположные точки зрения, оформившиеся в ходе дискуссий о революции в Нидерландах. Если герцог Альба и его друзья выступали за безжалостное подавление восстания, то фракция Эболи питала к восставшим сдержанную симпатию и стремилась уладить дело путем переговоров. Это правда, что выбор Альбы для подавления восстания опирался на твердую приверженность его сторонников при дворе политике репрессий, но все признаки указывают на то, что эта политика соответствовала взглядам самого Альбы на правильную организацию испанской монархии. Много лет спустя, в ходе обсуждения в Государственном совете определенных проблем с Арагоном, Альба сказал, что, будь у него три или четыре тысячи солдат, он уничтожил бы все арагонские свободы. На это член фракции Эболи, маркиз де лос Велес, ответил, что не стоит давать такого совета королю, если он не хочет потерять свои территории, а чтобы сохранить их, нужно уважать их фуэрос и соблюдать условия, на которых они были унаследованы.
Эта стычка в совете позволяет считать, что две фракции стояли на противоположных позициях по проблеме организации империи: фракция Альбы видела решение в кастильском национализме, подразумевавшем уничтожение провинциальных свобод, а фракция Эболи, как указывал Фурио Серол, стояла за «арагонское» федералистское решение. Отправив в Нидерланды Альбу, король выступил в пользу «кастильского» подхода, но его готовность придерживаться этого подхода определенно зависела от степени успеха Альбы. Когда к 1573 году, после шести лет террора, стало ясно, что Альба проиграл, он был снят со своего поста.
Провал Альбы расчистил дорогу для фракции Эболи, но к этому времени она пришла в состояние некоторого замешательства. Председатель Совета Кастилии кардинал Эспиноса, поддерживавший Эболи по вопросу о Нидерландах, утратил расположение короля и вскоре после этого в сентябре 1572 года умер (якобы был убит). Но что еще важнее, в июле 1573 года скончался сам Эболи. Теперь реальное лидерство обезглавленной партии перешло к Антонио Пересу. Перес приобрел полезного, хотя и неопытного в политике, союзника в лице епископа Кироги, ставшего преемником Эспиносы на посту Великого инквизитора. Но фракции был нужен лидер-аристократ, и такого удалось найти только в 1575 году, когда Перес заключил сделку с бывшим врагом клана Мендоса третьим маркизом де лос Велес (сыном командующего гранадской кампанией, умершего в 1574 году) и обеспечил его назначение в Государственный совет. У фракции имелась ясная программа для представления ее Филиппу в качестве альтернативы политике Альбы – программа, сформулированная не кем иным, как Фурио Серолем. «Лекарство» Фурио от проблем с Нидерландами представляло собой ряд мер, нацеленных на умиротворение и примирение. Сюда входил роспуск созданного Альбой в Нидерландах «Совета проблем», отказ от взимания десятины, а также определенные позитивные конституционные предложения, полностью соответствовавшие подходу Эболи к управлению империей, в частности, гарантированное королем сохранение традиционных законов и свобод Нидерландов и назначение голландцев на государственные посты в Индиях, Италии, Сицилии и ря