мена остались в прошлом. В начале XVII века финансовый капитал Испании неуклонно перемещался из Медины в Мадрид, и от тех денег, которые платили в Медина-дель-Кампо в течение века, остались лишь печальные воспоминания об ушедшей эпохе. Слава городов Северной Кастилии меркла. По их улицам ходили лишь призраки Симона Руиса и его друзей – людей того времени, когда Испания нежилась в щедрости, порожденной обилием серебра, и когда Кастилия еще могла иметь собственных финансистов.
Но банкротство 1596 года означало нечто большее, чем конец главенства финансистов из Северной Кастилии. Оно означало конец имперских мечтаний Филиппа II. Уже давно стало ясно, что в битве с силами международного протестантизма Испания проигрывает. Первым и самым сокрушительным ударом стало поражение Непобедимой армады в 1588 году. С тех самых пор, когда в 1583 году маркиз де Санта-Крус впервые представил королю свои предложения относительно этого великого проекта, победа над Англией и для Филиппа, и для Испании приобрела первостепенное значение. Филиппу казалось, что вторжение в Англию, которое, по мнению маркиза, можно было успешно осуществить за сумму немногим более 3 500 000 дукатов, являлось наилучшим и, возможно, единственным решением, способным поставить на колени голландцев. В то время как король день за днем корпел над своими планами в Эскориале и сложные приготовления медленно двигались к завершению, священники со своих кафедр разжигали в нации яростный патриотический и религиозный пыл, обличая еретические грехи королевы Англии и живо вспоминая подвиги Испании на пути веры. «Я считаю это начинание самым важным из всех предпринятых Божьей церковью за многие сотни лет, – писал иезуит Рибаденейра, автор вдохновляющего наставления для солдат и капитанов, участвующих в экспедиции. – У этой кампании есть все основания считаться праведной и священной войной… Это не агрессия, а оборонительная война – война, в которой мы защищаем нашу священную религию и нашу святую римскую католическую веру (fe catolica romana), в которой мы защищаем добрую славу нашего короля и господина и всего нашего народа, в которой мы защищаем землю и собственность всех королевств Испании, а вместе с ними наш мир, покой и сон».
Всего через несколько месяцев Рибаденейра писал скорбное поминальное письмо о «фаворите его величества» (вероятно, доне Хуане Идиакесе), пытаясь объяснить необъяснимое. Почему Господь остался глух к молитвам и просьбам его благочестивых слуг? В то время как Рибаденейра находил приемлемое объяснение в испанских грехах, совершенных как деянием, так и недеянием, и достойное утешение в самих испытаниях, ниспосланных Всемогущим своим чадам, Кастилию сотрясали психологические последствия этой катастрофы. В первый момент шок был слишком силен, чтобы его принять, и нации потребовалось время, чтобы осознать все, что произошло. Однако бездумный оптимизм, порожденный фантастическими достижениями предыдущих ста лет, похоже, исчез за одну ночь. Если какой-то один год можно назвать разделительной чертой между победоносной Испанией первых двух Габсбургов и разочарованной пораженческой Испанией их преемников, то это 1588 год.
В то же время материальные последствия поражения Армады были далеко не такими впечатляющими. Из первоначального числа в 130 кораблей около двух третей смогли вернуться домой. Более того, испанский флот не только с поразительной скоростью восстановил свои потери, но в действительности стал еще более грозной военной силой, чем раньше. В письме, направленном сэру Френсису Вальсингаму сразу после того, как пришли вести о разгроме Армады, командующий гугенотов Франсуа де ла Нуэ писал, что сила Филиппа в его владении Индиями, а это, в свою очередь, зависит от его доминирования на море. «Испания хочет захватить Фландрию посредством захвата Англии, но вы можете захватить Испанию посредством захвата Индий. Именно там можно подорвать ее…» Но вскоре стало ясно, что добиться этого нелегко. Хоукинс, Дрейк и граф Камберленд предпринимали дерзкие попытки напасть на заморские владения Испании и нарушить ее трансатлантическое судоходство, а в 1589 году был организован дорогостоящий поход на Лиссабон. Однако эффективно заблокировать испанское побережье оказалось невозможно, и год за годом флотилии с серебром – слишком хорошо защищенные для прямой атаки – благополучно возвращались в свой порт. И это не все, вскоре сам Филипп оказался настолько силен, что снова перешел в наступление, и возмущенный нападением англичан на Кадис в 1596 году, на следующий год послал против Англии очередную армаду, которую затем разметали шторма.
И все же, если соревнование на море еще не было окончено, то в других аспектах поражение Армады определенно сместило баланс сил не в пользу Испании. Ла Нуэ в своем письме Вальсингаму писал: «Спасая себя, вы спасете всех нас». Его предсказание оказалось верным. Великий поход Испании против сил протестантов севера закончился провалом. Новости о поражении Непобедимой армады придали Генриху III Французскому смелости сбросить унизительную зависимость от римско-католических фанатиков Лиги и организовать убийство влиятельного герцога Гиза. Это событие и, спустя семь месяцев после убийства самого Генриха III, вступление на французский престол протестанта Генриха Наваррского заставило Александра Фарнезе переключить свое внимание с Нидерландов на Францию. К моменту его смерти в декабре 1592 года Нидерланды так и не были завоеваны, а две его французские кампании 1590 и 1591 годов никак не компенсировали эту неудачу.
Обращение Генриха Наваррского в католицизм в 1593 году полностью уничтожило перспективу успешности испанских притязаний на французский трон. Правда, сама Франция не стала протестантской, но так или иначе северная политика Филиппа провалилась. После банкротства 1596 года необратимость этого провала стала очевидной, и возвращение к миру сделалось насущной необходимостью. С болью понимая, что его дни сочтены, а его неопытный сын наследует пустую казну, Филипп начал ограничивать непомерные обязательства Испании. Первым шагом к отказу от дорогостоящих имперских планов стала отправка в Нидерланды эрцгерцога Альберта. Его прибытие на место ознаменовало начало новой политики в отношении этой страны, которая в 1598 году была официально передана Альберту и ставшей его женой инфанте Изабелле Кларе Евгении. Правда, Альберт и Изабелла, хотя и считались суверенными принцами, по-прежнему были тесно связаны с Мадридом, и если бы их союз не дал наследников, то после их смерти Нидерланды снова отошли бы к Испании. Но путы, связывающие с ними Испанию, стали слабее и, следовательно, Испании было проще прекратить войну во Фландрии без больших потерь для собственного престижа.
Старый король не мог заставить себя заключить мир с Англией, и это случилось только в 1604 году. Но 2 мая 1598 года он заключил с Генрихом IV Вервенский договор, положивший конец войне Испании с Францией. К моменту подписания этого договора Филипп по описаниям современников был таким «высохшим и немощным», что явно не мог протянуть долго. Он умер 13 сентября 1598 года после нескольких месяцев мучительной болезни, которую переносил с привычным мужеством.
Смерть Филиппа после сорокалетнего пребывания на испанском троне изменила все и ничего. Как показала его политика в последние годы жизни, даже воле короля Испании пришлось склониться перед суровой реальностью пустой казны и обессиленного народа. Однако его наследникам еще предстояло самим выучить этот урок. В начале нового столетия режим Филиппа III предпринял очередную попытку военного решения проблемы Фландрии и в 1601 году отправил вялую экспедицию в Ирландию. Но войну нельзя вести без ресурсов, а ресурсы стремительно таяли. В 1607 году, всего через десять лет после декрета о приостановке платежей 1596 года, испанская корона была вынуждена снова отказаться от уплаты долгов, и через два года Испания подписала двадцатилетий мир с голландцами. Как и Филипп II, новые правители Испании с опозданием обнаружили, что существуют силы, находящиеся вне их контроля, и что отказ от воинственной имперской политики необходим и неизбежен.
Обстоятельства, обусловившие в конце XVI – начале XVII века постепенный отход Испании от имперской политики, носили как глобальный, так и национальный характер. Внимание современников, прежде всего и больше всего, привлекал национальный кризис Кастилии. Однако за этим кризисом стоял менее очевидный кризис более широкого масштаба, на который судьба Кастилии оказала несомненное влияние. Этот кризис был вызван постепенным, но глубоким изменением характера экономических отношений между Испанией и ее заморской империей.
Имперский характер царствования Филиппа II базировался на испано-атлантической экономике, в том смысле, что она финансировалась как из источников Америки, так и Кастилии, которая сама получала регулярные инъекции серебра из рудников Нового Света. В течение последнего десятилетия XVI века американское серебро по-прежнему поступало в Испанию в очень больших количествах, и в порту Севильи царила атмосфера очевидного процветания. Но этот благополучный фасад скрывал начавшееся радикальное изменение структуры всей испано-атлантической системы.
В какой-то степени это изменение было прямым результатом войны Испании с протестантскими силами севера. В первые два десятилетия после начала восстания в Нидерландах голландцы продолжали торговать с Иберийским полуостровом. Испания зависела от поставок таких товаров из Северной и Восточной Европы, как зерно, древесина и шкиперские принадлежности, значительная часть которых перевозилась голландскими кораблями. Раздраженный продолжающейся зависимостью Испании от голландцев Филипп II хотел нанести удар по экономике Нидерландов. Он наложил эмбарго на пребывание голландских судов в испанских и португальских портах сначала в 1585-м, а затем еще раз в 1595 году. Голландцы, как и Филипп II, понимали, что любое вмешательство в их торговлю с полуостровом чревато катастрофой. Они нуждались в испанском серебре и колониальных товарах, а также в соли из Сетубала, которая использовалась для заготовки сельди. Столкнувшись с эмбарго в торговле с полуостровом, они отреагировали единственно возможным способом – отправились прямо туда, где производились нужные им товары, то есть на Карибы и в испанскую Америку. С 1594 года они начали совершать регулярные рейды на Карибы, а в 1599 году захватили «соляной» остров Арайа. Вторжение голландцев на Карибы нарушило работу жемчужного промысла в Санта-Маргарита и систему морских коммуникаций между испанскими колониальными владениями. Испания впервые столкнулась с трудностями в Западном полушарии, где ее заморской монополии угрожали все более дерзкие вылазки голландцев и англичан.