Присутствие в американских морях незваных гостей с севера представляло серьезную угрозу испанской коммерческой системе. Но потенциально еще более серьезной угрозой были изменения в характере американской экономики. За 1590-е годы бум предшествующих десятилетий подошел к концу, и главную причину изменения экономического климата следует искать в демографической катастрофе. Если белое и смешанное население Нового Света продолжало расти, то численность мексиканских индейцев, ставших жертвами страшных эпидемий 1545–1546 и 1576–1579 годов, сократилась с 11 000 000 на момент завоевания в 1519 году до чуть более 2 000 000 к концу столетия. Аналогичная судьба, вероятно, постигла и коренных жителей Перу. Таким образом, количество рабочих рук, от которого зависели поселенцы, резко уменьшилось. В отсутствие сколь-нибудь значимого технологического прогресса дефицит рабочей силы означал сокращение экономики. Крупные строительные проекты были резко приостановлены; становилось все труднее найти рабочих на рудники, особенно когда выяснилось, что негры, привезенные в Америку, чтобы заменить индейцев, оказались беззащитны перед теми же болезнями, которые выкашивали местное население. Проблема обеспечения городов продовольствием могла быть решена только с помощью радикальной аграрной реорганизации, которая означала создание огромных землевладений, где труд индейцев мог бы использоваться более эффективно, чем в индейских деревушках.
Столетие, последовавшее за великой индейской эпидемией 1576–1579 годов, получило название «столетия депрессии в Новой Испании». Это были сто лет падения экономики, за время которых Новый Свет замкнулся в себе. В этот период стало заметно меньше того, что он мог предложить Европе: меньше серебра, поскольку работа рудников стала обходиться дороже; меньше шансов для эмигрантов – тех 800 или более мужчин и женщин, которые в 1590-х годах продолжали приезжать с каждым судном из Севильи. В то же время и от Европы или, по меньшей мере, от Испании ему стало требоваться меньше. Как выяснилось, европейские предметы роскоши можно заменить товарами с Востока, привозимыми в Америку из Манилы португальскими галеонами. Но более серьезную угрозу с точки зрения интересов Испании представляло то, что экономика, сложившаяся в ее американских владениях, опасным образом походила на ее собственную. В Мексике развивалось текстильное производство, в Перу теперь производили зерно, вино и масло. Это были в точности те же товары, которые в предыдущие десятилетия составляли основную часть грузов, поступавших из Севильи. В результате львиная доля испанского экспорта в Америку перестала быть незаменимой для поселенцев, и в 1590 году испанские купцы обнаружили, что не могут сбыть все свои товары, поскольку американский рынок – этот источник процветания Андалусии – переполнен.
Таким образом, начиная с 1590-х годов экономики Испании и ее американских владений начали развиваться отдельно друг от друга. А в это время голландцы и англичане просачивались в образовавшийся между ними разрыв, который постоянно увеличивался. Правда, Севилья сохраняла свою монополию на торговлю с Новым Светом, и в 1608 году ее оборот с Америкой достиг абсолютного максимума. В последующие двенадцать лет его объем хотя и колебался, но в целом оставался на высоком уровне. Однако в качестве индикатора национального благосостояния эти цифры теряли заметную долю своей значимости, поскольку все большую часть этого оборота составляли товары иностранного производства. Товары, которые производила Испания, были не нужны Америке, а те, что были ей нужны, Испания не производила.
Изменения потребностей американского рынка ставили перед кастильской экономикой проблему перепрофилирования, для которой она была плохо приспособлена. Еще в предыдущие десятилетия произошел знаковый провал попытки изменить тренды экономического развития, сложившиеся в последние годы царствования Карла V, но ни промышленность, ни сельское хозяйство оказались не способны принять вызовы новых условий, связанные с растущей иностранной конкуренцией. В действительности экономика Кастилии демонстрировала все признаки стагнации, а на некоторых территориях наблюдалась настоящая рецессия, которую все яснее сознавали современники в последние годы века.
Первое, что привлекло внимание тогдашних наблюдателей, это упадок земледелия и депопуляция Кастилии.
До определенной степени такое умозаключения уводит в сторону от главного. Снижение численности населения, наблюдавшееся в некоторых областях Кастилии во второй половине XVI века, часто было следствием его перераспределения в результате внутренней миграции. На самом деле в двадцати из тридцати одного города Кастилии с 1530 по 1594 год наблюдался рост количества жителей, и только в одиннадцати городах жителей стало меньше.
Примечательно, что девять из этих одиннадцати городов с уменьшившимся населением расположены на севере Испании, в регионе, который, вероятно, больше всего пострадал от войны с Нидерландами и распространения пиратства в Бискайском заливе. Следовательно, то, что современники считали депопуляцией, могло быть депопуляцией севера – самой процветающей части Кастилии в начале века. Миграцию обитателей этого региона на юг можно с легкостью принять за демографическую катастрофу, хотя в то время рост населения начала XVI века, вероятно, еще не исчерпал себя.
Однако, помимо миграции населения с севера на юг, не всегда являвшейся проявлением упадка экономики, имели место и другие перемещения населения, повлекшие за собой более тревожные последствия. Есть многочисленные указания на то, что во второй половине XVI века положение кастильского крестьянина и сельскохозяйственного рабочего ухудшалось. Например, начиная с 1550 года в районе Вальядолида участились жалобы на неплатежеспособность крестьян и на то, что крестьянство лишалось своей земли, уходившей за долги кредиторам из городов. Мелкому крестьянину ничего не стоило влезть в долги из-за плохого урожая или в результате дележа наследства. Даже в удачные годы его прибыль ограничивалась за счет taza del trigo и постоянно обращенного на него внимания сборщиков налогов, армейских квартирьеров и вербовщиков.
Обычный кастильский крестьянин с трудом мог защититься от этих безжалостных агентов высшей власти. Например, не существовало почти никакой защиты от грабежей разгулявшейся солдатни, и Кальдерон де ла Барка в своей драме El Alcalde de Zalamea («Саламейский алькальд». – Пер.), написанной около 1642 года, описывает случай, слишком распространенный в Испании XVI–XVII веков. Солдаты презрительно относились к крестьянам, в чьих домах они квартировали, и обращались с ними с грубым высокомерием. По-видимому, военная дисциплина, которая была неидеальной даже в лучшие дни, со временем резко пришла в упадок. В любых стычках с гражданским населением капитаны, как правило, принимали сторону своих солдат и в жалобах гражданских властей видели угрозу своему ревностно хранимому fuero military (армейским привилегиям. – Пер.). Результатом становились бесконечные конфликты между гражданской и военной юрисдикцией, в которых обычно проигрывали муниципальные власти, поскольку военные трибуналы смотрели сквозь пальцы на агрессивные выходки своих людей, а самый высший из них – Военный совет – гарантированно вставал на сторону своих капитанов и maestres de campo (маэстре-де-кампо – военный чин, исполнявший обязанности начальника штаба. – Пер.).
У Кальдерона богатый крестьянин Педро Креспо, взявший закон в свои руки и добившийся, чтобы зарвавшегося капитана повесили, является одновременно и идеализированным символом крестьянства, лишенного законной защиты от провокаций солдатни, и олицетворением духа сопротивления, проявления которого в Кастилии были нечастым явлением во многом из-за слабой надежды на успех. Что оставалось делать несчастному крестьянину, оказавшемуся лицом к лицу с солдатами, расквартированными в его деревне, если он уже был сломлен грузом королевских налогов, сеньориальных и церковных сборов? Ничего… разве что, собрав последние силы к сопротивлению, покинуть родную деревню и искать приюта и покоя для своей семьи в анонимности города.
Исход из деревни постепенно превратил Кастилию в страну опустевших деревень с трагическими последствиями для земледелия. Для всего средиземноморского региона вторая половина XVI века стала периодом, когда местное производство продуктов питания все меньше и меньше удовлетворяло потребности по-прежнему растущего населения. Кастилия с ее сокращающимся сельским населением не была исключением, и примерно с 1570 года она начала сильно зависеть от поставок зерна из Северной и Восточной Европы. Как следствие, с 1570 года цены на зерно в Кастилии росли, поля были заброшены, и страна оказалась еще теснее привязанной к Северной Европе, откуда она уже импортировала промышленные товары, поскольку ее собственное производство не могло обеспечить конкурентных цен. В то время как кортесы Кастилии постоянно причитали об упадке сельского хозяйства, для предотвращения этого упадка ничего не делалось. Радикальные реформы, действительно необходимые на тот момент, можно было осуществить только совместными усилиями и кардинальной переоценкой национальных приоритетов, которая казалось немыслимой.
По общему признанию, физические и географические препятствия на пути экономического роста Кастилии являлись чрезвычайно труднопреодолимыми. Бедные почвы, неблагоприятный климат, отчаянно сложные внутренние коммуникации – все это означало, что такие усовершенствования, как системы орошения или крупные инженерные проекты, требовали и совместных усилий, и значительных денежных вложений. Например, город Толедо с его процветающим шелковым производством остался процветающим, несмотря на переезд двора Филиппа II в Мадрид в 1561 году, но дальнейшая экономическая экспансия зависела от его способности улучшить свои связи с внешним миром. Лучше всего это было бы делать вплавь по реке Тахо в Лиссабон, что представляло собой сложное, дорогое, но отнюдь не невозможное предприятие. С одобрения короля в 1580 годах работа началась и в соответствии с планом итальянского инженера должна была завершиться в 1587 году. Но на следующий год инженер умер, а в некоторых частях реки инженерные работы оказались недостаточными, и, в конце концов, в последние годы столетия судоходство по реке Тахо было остановлено.