Установить точную причину интеллектуального упадка Кастилии конца XVII века чрезвычайно сложно. Недостатки образования того времени достаточно очевидны, но совершенно непонятно, чему следует приписать эти недостатки. Иезуит Мариана считал, что значительная доля вины лежала на его собственном ордене, который получил монополию на нижнем уровне системы образования. В своей «Беседе» о делах Общества Иисуса, написанной в 1605 году, он указал, что его орден захватил в свои руки обучение «гуманитарным наукам» во всех самых главных городах Испании. «Нет сомнения, – пишет он, – что латынь в Испании знают хуже, чем пятьдесят лет назад. Я считаю – на самом деле я уверен, – что одну из главных причин этого несчастья следует искать в том, что обучение доверили Обществу… Прежние светские учителя» были знатоками в различных областях знаний, «поскольку посвящали этой работе всю свою жизнь. Но среди наших членов едва ли найдется кто-нибудь, обладающий такими знаниями, а миряне, видя, что все места заняты, больше не желают этим заниматься».
Мариана так страстно критиковал свой орден, что его суждения, как правило, слишком субъективны, чтобы им можно было полностью доверять. Некоторые аспекты иезуитского образования были чрезвычайно хороши. Например, особое внимание, которое уделялось в иезуитских школах театральным постановкам, по-видимому, стало мощным стимулом развития испанской драмы. Но, как ясно следует из программы мадридского Колехио Империал, в учреждениях высшего образования явно пренебрегали науками и математикой. Сам Мариана, критикуя начальное образование, признает, что дальнейшее, более продвинутое обучение было организовано лучше. Возможно, именно это дает ключ к характеру иезуитского образования в Испании, потому что все ученики заведомо не могли получить более продвинутое образование. Средний учащийся иезуитской школы не мог начать изучение науки, математики и философии до шестнадцати лет, поэтому вероятно, что многим приходилось довольствоваться «гуманитарным» курсом классических языков и знаний, в котором, как утверждает Мариана, уровень обучения часто оставлял желать лучшего.
Однако иезуиты были не единственными учителями в Испании. На фоне общей численности испанских религиозных орденов в XVII веке их было даже не очень много. Общее число членов ордена иезуитов в Испании с распределением по четырем традиционным провинциям составляло:
Несмотря на то что в XVII веке иезуитам удалось заручиться поддержкой испанской короны и в 1621 году их колехио получили от короля право присваивать ученые степени, они никогда не могли добиться монополии в образовании. Университеты продолжали бороться с ними любыми доступными способами и сделали все, что могли, чтобы не допустить создания Колехио Империал. Но сами университеты не могли предложить ничего лучше. В действительности Оливарес и его духовник иезуит Эрнандо де Саласар изначально создавали в Мадриде новый колехио именно для того, чтобы знатные молодые испанцы могли получить более достойную подготовку в таких предметах, как наука и математика.
Но создание Колехио Империал обернулось неудачей. В то же самое время, когда создавался Колехио Империал, перестала существовать знаменитая академия в Мадриде, где вопросами науки и математики занимались с 1583 года. Случилось так, что интеллектуальное любопытство и азарт, отличавшие Кастилию XVI века, куда-то исчезли. Церковь тоже утратила былую жизненную силу. Семинарий для подготовки молодых пастырей было слишком мало, и многие священники славились своим невежеством. Филипп IV предпринимал разнообразные попытки ограничить богатство и экспансию церкви и при определенной поддержке со стороны Рима хотел провести реформу религиозных орденов. В 1677 году всерьез обсуждалось сокращение количества священников и очередная реформа орденов, но королю так и не удалось ничего добиться. Те, чьи интересы это затрагивало, были слишком могущественны, и противодействие любым изменениям слишком сильно, а корона слишком слаба, чтобы сделать то, что требовалось сделать.
Инертная, неподвижная и тяжеловесная церковь барочной Испании не могла предложить пассивному населению почти ничего, кроме бесконечных седативных средств в виде церковных гимнов, процессий, торжественных месс и обрядов, удовлетворявших его ненасытную страсть к зрелищам. В некоторых местах религиозные праздники занимали треть года. Церковные обряды превратились в формальность, догматы – в суеверия, а мертвый груз огромного аппарата церковной бюрократии тяжким бременем давил на Кастилию.
Однако было бы ошибкой считать, что управляемая духовенством бездеятельная Кастилия Карла II отражала положение дел во всей Испании. В некоторых частях полуострова наблюдались очевидные признаки новой жизни, как интеллектуальной, так и экономической. Однако, к сожалению, о социальной и экономической жизни Испании второй половины XVII века известно так мало, что все предположения относительно подвижек в испанской экономике остаются в высшей степени неопределенными. Тем не менее уже к последней четверти века можно различить первые робкие признаки экономического оживления. Тот факт, что разные регионы полуострова оставались в своих экономических «отсеках», удивительным образом отгораживавших их друг от друга, означал, что темпы экономического спада в разных регионах отличались. Создается впечатление, что в Кастилии упадок начался раньше и продлился дольше, чем в других частях Испании. Например, в Каталонии кризис коммерции датируется 1630-ми, а демографический и монетарный кризис – 1640-ми годами. И если в Кастилии на протяжении всех 1660-х и 1670-х годов наблюдались резкие инфляционные и дефляционные всплески, то каталонская денежная система стабилизировалась после дефляции 1654 года. Валенсия, которая тоже была свободна от напасти в виде кастильского веллон, пережила снижение цен и заработков в 1650-х и 1660-х годах. Таким образом, экономические сдвиги в периферийных провинциях полуострова соответствовали в большей степени общеевропейским изменениям, чем тем, что происходили в Кастилии, и в 1670-х годах испанская периферия вслед за Западной Европой в целом начала выкарабкиваться из депрессии середины столетия.
Несмотря на то что их проект не принес быстрых плодов, подающим надежду знаком стала состоявшаяся в 1674 году встреча тридцати двух представителей Арагона под председательством дона Хуана Хосе, на которой они обсудили способы оживления экономики королевства и ее освобождения от иностранного контроля. Еще более обнадеживающими были изменившиеся взгляды постреволюционного поколения каталонцев. То, что пережила Каталония с 1640-го по 1652 год, очевидно, стало для принципата глубоким потрясением и заставило его впервые по-настоящему осознать собственную слабость перед лицом великих держав. После целого столетия, когда они были вытеснены на обочину испанской истории, каталонцы наконец начали смотреть за пределы собственных границ и обратили свои взоры к Америке как к возможной замене утраченных средиземноморских рынков. Несмотря на то что до начала нового века они фактически так и не получили официального допуска к торговле с Америкой, в 1660—1670-х годах они приступили к восстановлению своей пошатнувшейся экономики. В частности, каталонцы начали возрождать свое текстильное производство, которое, в отличие от того, что имелось в Арагоне, не было сковано протекционистским законодательством, зачастую способствовавшим производству тканей более низкого качества. Во второй половине XVII века жители Каталонии, получившие новые импульсы за сто лет французской иммиграции, стали пользоваться уважением за свое трудолюбие и предпринимательские способности. По мере того как росли экономические возможности, укреплялся и общественный порядок. Эпоха бандитов уходила в прошлое, уступая место менее живописной эпохе трудолюбивых ремесленников.
Медленное возрождение Каталонии, несмотря на продолжающуюся войну с французами, стало прелюдией к самому важному изменению в истории Испании Нового времени. Экономическое превосходство на полуострове смещалось из центра на периферию, где налоговое бремя было не таким тяжелым, а экономический упадок не таким катастрофическим. Иностранные путешественники все чаще отмечали резкий контраст между живыми густонаселенными периферийными регионами и опустевшей нищей Кастилией. Все более активное вмешательство периферийных провинций в политическую жизнь монархии, которое подразумевал незавершенный переворот дона Хуана Хосе, являлось еще одним признаком постепенного смещения превосходства из центра на периферию. В конце XV и в XVI веке Кастилия создала Испанию. Теперь, в конце XVII столетия, впервые появилась возможность, что Испания сможет воссоздать Кастилию.
После страшного коллапса 1680 года начало казаться, что даже для Кастилии худшее позади. Историю Кастилии слишком легко приравнять к жалкому существованию ее злополучного короля, поскольку 1700 год, когда умер Карл II, стал также концом затянувшейся агонии Кастилии и началом новой жизни при новом режиме. Но существует вероятность, что дальнейшие исследования приоткроют первые приметы восстановления Кастилии, появившиеся в последние пятнадцать лет XVII века, несмотря на губительную войну с Францией 1689–1687 годов. После 1686 года кастильская денежная система, видимо, стабилизировалась, и в 1693 году чеканка веллон прекратилась. Более того, страна наконец обрела по-настоящему дееспособного правителя в лице графа Оропесы, занимавшего пост первого министра с 1685 по 1691 год. Оропеса делал серьезные попытки снизить налоги и урезать государственные расходы, и, хотя, в конце концов, оппозиция, представлявшая глубоко укоренившиеся интересы, смогла взять верх, ему все же удалось кое-чего достичь и обозначить путь, по которому могли идти его более удачливые последователи. Но, возможно, даже более обнадеживающими, чем недолгое правление Оропесы, были первые ростки интеллектуального оживления, появившиеся снова на периферии, в Андалусии, которая еще сохраняла связи с внешним миром. Несмотря на то что университет в Севилье пребывал в полнейшем упадке, медицинские круги начали проявлять признаки обновления интеллектуальной жизни, и в 1697 году было создано общество с целью «содействия экспериментальной философии». Отчасти эта тема получила распространение благодаря приобретению иностранных книг. Даже в сонной ментальной атмосфере Испании Карла II занимался запоздалый рассвет эпохи Просвещения.