Я собиралась лишить тебя твоего лучшего творения, Мастер!
Это рукописи, как известно, не горят. О других вещах и созданиях не существует подобного постулата. Час пробил, и я поставила тебя в известность о существовании дочери. Узнав Грёзу, ты не мог не полюбить ее. Ты, истинный ценитель красоты, на исходе жизни не мог отказаться от такого царского подарка. Возможно, сначала ты мне не поверил, но потом… Я не сомневалась в успехе!
Я представляла, как ты обретешь дочь и как ты ее потеряешь. Я жаждала, чтобы ты испил хоть малую толику той горечи, которая выпала мне! Чтобы ты корчился от боли, как это происходило со мной. Чтобы ты проклял нашу встречу, как проклинала ее я! Нет такой кары, такой мучительнейшей пытки, которые показались бы мне искупительными. Никакие уготованные тебе страдания не могли сравниться с моей агонией. Когда любовь слишком сильна, она сжигает заживо.
Наверное, я не найду понимания в твоем сердце – люди никогда не понимали меня, как и я не понимала их. Но что же мне делать, если я так чувствую, так существую? Безмерность – вот моя суть. Безмерно мое обожание, безмерна и моя ярость – бешенство преданной волчицы, дикой кошки, безумно любящей женщины. Ярость и любовь сливаются в точке экстаза. Это взрыв, способный поглотить вселенную!
Я собиралась последовать за дочерью – то есть умереть, насладившись твоим отчаянием. Однажды бросив наше дитя на пороге дома малютки, я не могла бросить нашу девочку на пороге смерти. Я бы сопровождала ее.
Но все сложилось по-другому.
Мой проклятый возлюбленный, уходя, я буду молиться только о тебе и о нашей дочери. Я прижимаю тебя к своей груди и не отпускаю… Приходи! Я жду тебя в вечности.
За окнами дышит холодная темнота. Эта последняя для меня земная ночь проливает горькие слезы. Это не дождь – это небо оплакивает то, что мы потеряли. Земное уже завершается для меня, остался еще один решающий ход, и партия будет сыграна, завершена.
Я не буду вдаваться в подробности своего плана, им не место в этом письме, да и жаль тратить на это драгоценные минуты. Скажу лишь, что продала нашу с мамой квартиру на Лиговке, а себе купила убогое жилье, таким образом, у меня оказалось достаточно денег для осуществления задуманного. Я дала объявление в газеты, что нуждаюсь в услугах частного детектива, и предложения повалили, как из рога изобилия. Я тщательно отбирала кандидата. Прошло немало времени, прежде чем мой выбор пал на молодого сотрудника уголовного розыска, который уволился со службы по состоянию здоровья. Фортуна оказалась благосклонна ко мне – этот парень проживал в том же доме, где и Грёза. Она, как ты уже знаешь, оказывает помощь престарелым, и одна из старушек перед смертью подписала ей дарственную на квартиру. Все складывалось наилучшим образом! Это ли не знак свыше?
Итак, деньги помогли мне раздобыть более подробную информацию о человеке, который должен был стать моими глазами, ушами и руками, – медицинская комиссия признала его крайне неуравновешенным, склонным к психопатии. Он прошел курс лечения, и в данный момент его психика относительно стабилизировалась. Такой помощник, думала я, с воодушевлением подхватит мои идеи и без лишних рассуждений претворит их в жизнь. Мне не стоило большого труда направить его злую энергию в нужное русло, и он согласился выполнять мои указания. Я посылала ему сообщения по электронной почте, он отвечал. Ему следовало сблизиться с Грёзой, прикинуться влюбленным, вызвать ответное чувство, чтобы она доверяла ему и в любое время могла впустить его в квартиру. Я готовила убийцу для своей… нашей дочери! Это чудовищная, жуткая правда, от которой у меня самой кровь стынет в жилах. Мы условились, что в нужный момент я подам знак и все произойдет у тебя на глазах.
Признайся, Фэд, ты бы ни за что не поверил на слово, что Грёза – твоя дочь. Ты бы и пальцем не пошевелил, чтобы встретиться с ней. Мне следовало свести вас. Зная твой скепсис и твою холодную трезвость, я сначала подкинула тебе «объект» – аварийный особнячок, твою любимую недвижимость. Я была уверена, что ты клюнешь. Жажда наживы приведет тебя туда, и там ты непременно столкнешься с нашей девочкой. Представляю, как ты остолбенел, увидев ее. Она поразила тебя в самое сердце, ты едва не задохнулся от восторга и умиления. Не сомневаюсь, так все и было!
Откуда у меня сведения о твоем бизнесе и образе жизни? Слухами земля полнится, милый. Когда я сделалась калекой, у меня не осталось иных развлечений, кроме как наблюдать за тобой – за твоими делами, твоими женщинами, твоими привычками. Ты почти не изменился, переехав из тесной мансарды в пятикомнатную квартиру. Забросил искусство и принялся ковать монеты. Деньги, деньги! Они вскружили тебе голову. Иногда я думаю: а что ты положишь себе в гроб? Пачку «зеленых»? Золотой слиток? Что? Кому ты все это оставишь? Родственникам из Костромы, которые налетят на наследство стаей стервятников, едва ты испустишь дух? Бедный Фэд! Впервые вместо жгучей ненависти я ощутила проблеск жалости. Может быть, именно с этой крохотной искорки сочувствия началось мое перерождение. Из жестокой и беспощадной мстительницы я снова превратилась в любящую женщину. И знаешь, ненавидеть так трудно! А любить… легко.
Любой процесс проходит множество стадий, и прежде чем лес станет углем, а уголь – алмазом, много воды утечет. Так много, что не останется никого, кто гулял в том лесу и слушал песни птиц. Наступит ледниковый период, его сменит оттепель, затем потоп, и снова возродится жизнь, только на месте джунглей образуется пустыня, или горы, или бескрайняя степь. Пройдет череда веков, старатели начнут разрабатывать алмазную жилу, построят рудник, и какой-нибудь ювелир из Амстердама огранит найденный на том руднике невзрачный камень, придаст ему форму капли или звездочки, и ослепительно засверкает бриллиант, который когда-то был мертвым древесным стволом.
Нечто похожее произошло со мной, с моей любовью к тебе, дорогой Фэд. Чтобы она засверкала всеми гранями, дерево должно было умереть… Оно уже никогда не покроется нежной листвой, не зацветет, не приютит в своих ветвях стайку голосистых пичужек. Оно сослужило свою службу, и не стоит сожалеть о нем.
Так и ты не жалей обо мне. Ведь у тебя останется бриллиант! Любуйся им, наслаждайся его красотой, как это умеешь только ты.
У меня словно пелена с глаз упала, и я осознала весь ужас того, что замыслила. Но механизм убийства уже был запущен. Я пыталась его остановить. Тщетно! Мой помощник перестал мне подчиняться. Взыграли его амбиции – поведение психопатической личности вообще невозможно предугадать. Во всяком случае, я не смогла. Я переоценила свое влияние на этого человека, он вышел из-под контроля, и у меня осталось последнее средство остановить его – убить. Мне придется взять на душу еще и этот грех. Что ж, по заслугам и наказание.
В вечерних новостях показали покушение на господина Ирбелина, то есть на тебя, Фэд. К счастью, в твоей машине оказался какой-то Глинский, а убийца промахнулся. Но сам факт свидетельствует о его недвусмысленном намерении. Он будет сеять смерть, окружая Грёзу страхом. Он рехнулся от ее красоты. Почему первым он выбрал тебя? Он не знает, что Грёза – наша дочь, твоя и моя. Он ничего не знает! И все же он решил застрелить тебя. Кто станет следующей мишенью?
Я предупредила, что выдам его. Думаю, не позднее, чем этой ночью, он явится, чтобы помешать мне. Он войдет, и я выстрелю в него. У меня есть оружие, ты помнишь? Трофейный «вальтер», привезенный с фронта моим дедом. Вот зачем мы с мамой хранили его долгие годы – каждая вещь должна исполнить свое предназначение. И каждый человек. Может быть, я не погибла в автомобильной катастрофе, чтобы вернуть тебе дочь, а ей – отца.
В детстве дед научил меня пользоваться пистолетом, он возил меня в лес, мы стреляли, потом разбирали «вальтер», чистили его, смазывали. Я все помню! Я сумею. У меня есть несколько патронов, но, надеюсь, хватит одного.
Я не прощаюсь, Фэд. Я просто ухожу, чтобы вернуться в другом обличье и с чистым сердцем, в котором не осталось ни злобы, ни страха. Только одна любовь – к тебе и Грёзе. Любовь побеждает все: время, беспамятство и даже смерть.
Я не пишу – прости! Я поняла, что вины не существует. Бриллиант не виноват в гибели дерева. Это просто процесс рождения света. Не знаю, поймешь ли. Хотя это уже неважно.
Всегда твоя Ольга».
Грёза роняла слезинки на исписанные почерком ее матери листы. Ее заветное желание сбылось. Первое, которое она загадала шахматам, – чтобы нашлись ее родители. Вот так, взяли и появились в ее жизни. Она не будет их судить, она будет их любить!
– Где моя мама? – спросила она у Глинского. – Она… умерла?
Он опустил глаза, кивнул.
– Ирбелин – твой отец, – сказал он, не поднимая ресниц. – А я ревновал тебя к нему. Идиот! Вот почему он так странно вел себя, покупал подарки… и все такое.
– Ты решил, что я… продажная девка, – старомодно выразилась она. – Тебе не стыдно?
– Стыдно. Ужасно! Прости…
– Как это случилось?
Она имела в виду смерть матери, и Глинский понял, рассказал.
Грёза долго молчала, думала о чем-то, глядя вдаль.
– Значит, тот человек… который стрелял в тебя…
– Виктор Лопаткин, – сказал Жорж. – Бывший милиционер. Диагноз его оказался не липовым, а настоящим. Больная фантазия разыгралась, вот он и принялся за старушек. Псих! Ты окончательно свела его с ума. У него крыша поехала.
– Он должен был… меня убить?
– Ну, в общем…
– Меня! Мама все написала… Медея убила своих детей от Язона, когда он бросил ее, я читала.
– Но твоя мать не смогла! Она не захотела! – горячо возразил Глинский. – Она просто очень несчастная женщина. Ты жива! А Лопаткин – мертв. Все хорошо. Она безумно любила твоего отца. Патрон… кто бы мог подумать, что он способен вызвать такое чувство? Фэд! Никогда бы не подумал.
– Почему Фэд?
– Его зовут Федор Петрович, – объяснил Глинский. – Он терпеть не может свое имя. Велел мне называть его либо по фамилии, либо – патрон. На французский манер. А имя Федор кажется ему простонародным. В молодости друзья по этой причине звали его Фэд.