У двери Белка оглянулась на их столик. Его наполненный бокал все еще ждал хозяина. Она сделала несколько стремительных шагов назад, но вышколенный официант преградил ей путь.
– Счет оплачен, вам не о чем беспокоиться. Вам понравилось? Всегда рады.
Он умер через десять дней. Легко. Во сне.
Что же было дальше с Бэллой Николаевной?
Разное говорят. Живет… Три дня не выходила на работу, сказавшись больной. Отказалась от повышения по службе. Перестала выглядеть идеально. И… неожиданно заплакала на корпоративной вечеринке.
«А что случилось-то?» – недоумевают коллеги. Все было как обычно: поздравляла с праздником свое отделение, благодарила за работу, сказала спасибо – и вдруг заплакала.
Странно, но как-то все это ей очень идет.
Про зэка, «лавочку» и «беседку»
По-особенному живут люди в маленьких провинциальных городках. Вот у нас в мегаполисе кто кого знает в подъезде? Молча в лифте проедут. В лучшем случае спросят: «На какой вам этаж?» А дому уже 20 лет! Здороваются скорее с примелькавшейся одеждой, собакой, коляской. Не принято как-то с вопросами досужими лезть. Неприлично. Все, что после «здравствуйте», – уже перебор. За солью да за всякой всячиной друг к другу не ходят. У самого должно быть. А нет – так в магазин выскочи. Зачем кому-то обязанным быть? Дверь на звонок не открывают. А зачем? У своих ключи есть. Спешат, как муравьи: каждый по своей траектории и со своей поклажей. И только по надписям на пакетах понятно, где были.
Совсем по-другому в провинции. Людской текучки в доме мало. Новые жильцы – событие. Новости распространяются быстро. Про намерения знают задолго. Даже предугадывают.
– Степановна одна осталась. Наверно, к дочке переедет.
– Не знаю. С зятем у нее нелады…
Женщины отдельно – есть женская лавочка, старожилы-мужчины – в беседке. И за ребенком из дома присмотрят, так что дети могут гулять одни. Кучу дел мамашки за это время переделают. Лепота!
А тут хмырь какой-то второй день из однушки на первом этаже выходит: шмыг мимо всех – и ни слова, ни полслова. А квартира была нехорошая. Сосед болел долго, не выдержал болей, отравился. Покупатели на нее приходили, да как про эту историю узнавали, хоть и недорого за нее просили, больше не возвращались.
Собрались по случаю этого ЧП «лавочка» с «беседкой». «Лавочка» фоторобот составила.
– Мужик, лет пятидесяти, тощий, бледный, в глаза не смотрит. Всю ночь кашлял, – слышала соседка.
«Беседка» сочла это подозрительным – чужак. Решили действовать – позвонить участковому.
– Палыч все расскажет. Управу найдем.
А пока усилили наблюдение.
Соседка с пирожками в дверь к чужаку стукнула. Запела:
– Здра-авствуйте! Звать-то как? Знакомиться пришла. Смотрю – новый жилец, худой уж больно. Пирожочков принесла.
А у самой глаза вострые – так и шныряют: курит в квартире, чашку с чифиром заприметила.
– Откуда? Надолго ли?
– С Севера. Врачи посоветовали климат сменить.
Взгляд исподлобья, желваки ходят, на руках татуировки – ой, божечки! И быстренько убралась.
«Беседка» все больше про наколки расспрашивала, но женщина ничего, кроме «много», сказать не могла. Градус тревоги в доме повысился. А тут и Палыч со своими новостями:
– Бывший зэк, два года назад освободился. Приехал из Воркуты, квартиру снял, документы в порядке.
Так и прилепилась к новому жильцу кличка Зэк. За что сидел, так никто и не знал. Молодые мамочки тревожились – не педофил ли? Те, что побогаче, думали: «Вор». Женщины побаивались: «Жену порешил, наверно».
«Беседка» сначала ждала: подойдет по-человечески, бутылку за знакомство поставит, про себя все без утайки расскажет – мол, так вот и так. Принимайте, мужики, в свою компанию, если не побрезгуете. Ан нет! Ну, на нет и суда нет. Сказано – Зэк. А так придраться к нему было не за что. Шоферил на поливочной машине, котенка завел. Востроглазая соседка под этим предлогом к нему с домашним молоком сунулась да такое потом рассказывала, что весь дом угорал.
– Котенка Валетом назвал и курить бросил. Говорит: «Валету вредно».
«Лавочка» успокоилась: прокололся Зэк на котенке, картежник. И потеряла к нему всякий интерес, но дистанцию держала и обиду не забыла.
Весна на юге рано начинается. Откроет Зэк окно на первом этаже и на улицу смотрит. А на подоконнике кот сидит, уже большой, толстый, холеный.
– Что? Прохлаждаешься? – процедил сквозь зубы старший по дому. – Правила у нас такие: под чьим окном клумба, тот за ней и ухаживает.
– Понял, – ответил Зэк, бросил колючий взгляд исподлобья, желваками заиграл и окно закрыл.
Назревала ситуация. «Лавочка» и «беседка» оживились. Обычно мало охотников возиться с клумбами. Сажали что-то многолетнее, неубиваемое, украдут – не жалко. Вот на своих дачах – другое дело.
А у чужака – загляденье! Каждый вечер Зэк трудился в своем цветнике: рыхлил, полол, поливал. Примулы уступали место анютиным глазкам, те – гордым нарциссам, за ними шли разноцветные рюмочки тюльпанов. Ночные фиалки пахли как сумасшедшие. Вечерами чужак сидел у раскрытого окна и гладил кота. «Беседка» хмыкала и делала вид, что не видит этой красоты. «Лавочка» не хотела вступать в антагонизм с «беседкой». Да и что, свет клином сошелся на этом пришлом? Вон Петька из второго подъезда сегодня мячом деревце молодое сломал!
– Наталья, надери задницу своему спортсмену! Опять нахулиганил!
– Ай, мама, больно!
– А деревцу не было больно?
– Было, мама. Только ты меня добром наказывай. Я доклад по окружающему миру готовил… Ай! Про африканское племя. Так там того, кто провинится, жители окружали и целый день хвалили!
– Ты что мне, хитрец, зубы заговариваешь?
– Подожди, мама! Ай! Отпусти ухо! Дай договорю! – частил мальчишка. – Обычай у них такой: каждый человек какое-то доброе дело его вспоминал, чтобы они перевешивали это одно плохое. И тогда он больше не сможет делать плохое. Никогда. Понимаешь? Никогда!
До слез хохотала «беседка».
– Так они же дикари, Петька! Ты же сам сказал.
Чужак молча поливал клумбу. Кот терся о его ноги.
Лето в южной провинции жаркое. Жители на улицу выходят вечером, когда зной спадет.
– Ты к кому, Палыч?
– Да к вам, мужики. Тут такое дело… человека ищут…
– Ну и работенка у тебя, Палыч! Нет покоя ни днем ни ночью. А кого ищут? Пропал или сделал что? Да ты садись, отдохни, расскажи, что случилось.
Участковый сел, матюгнулся на жару, вытер платком вспотевшее красное лицо и достал мобильник.
– Родители ищут.
Посерьезнили лица мужчин, фото рассматривают.
– Вот тварюга!.. Жаль, что лицо плохо видно… А ребенок-то жив?
– Да вы что, мужики?! Это он девочку спас! Тонула она, он ее уже без сознания вытащил! Здесь, на фото – видите? – искусственное дыхание ей делает. Мать голосила так, что, думали, с ума сошла! Говорят, единственный ребенок в семье. А он откачал ребенка и исчез. До него ли было?! А как кинулись, где спасатель, его уже и след простыл. Теперь родители девочки ищут его, поблагодарить хотят, вознаграждение обещают тому, кто его найдет. А это фото пацан один досужий сделал на телефон. Вот. Все, что имеем.
– Да… – смутились старожилы. – Ты, Палыч, у женщин на лавочке спроси. Да не пугай их так. Сначала все как было расскажи, потом им это фото показывай.
Ахали-охали женщины с лавочки, переживали.
– Молодец мужчина! Мать бы, наверно, руки на себя наложила… Настоящий мужик! Спас ребенка и ушел. Найти бы…
Фото рассматривали: лицо только в профиль, да и то смазано. Жа-а-аль. Одна востроглазая Люська долго всматривалась, а потом так лукаво спросила:
– А вознаграждение кому обещали? Тебе, Палыч, или тому, кто узнает?
– Не уточнял. А что?
– А ты уточни, – говорит. И хохочет.
– Не до шуток, Людмила. Дело серьезное. Есть информация – говори, если что-то знаешь об этом человеке.
– Палыч, майку на нем видишь?
– Люська, кончай издеваться! У нас у каждого такая майка есть. Я тебя как официальное лицо спрашиваю! Знаешь этого человека?
– Знаю, – отрезала Люська. – И вы все знаете! Зэк это наш. Смотри, Палыч, на его голую руку. Я его по наколкам узнала.
Крякнул участковый, лысину свою красную платком утер и зашел в подъезд. В большое волнение вошли «лавочка» и «беседка», даже броуновское движение между ними началось. Но домой никто не уходил.
Ждали долго. Палыч вышел задумчивый и серьезный.
– Ну что? Расколол Зэка?
– Что за язык у тебя такой поганый, Людмила? Иваном его зовут. А с меня магарыч тебе.
Через пару дней вечером к дому подкатил навороченный «мерс». Вывалились оттуда Палыч и какой-то молодой мужчина. Сосед как раз клумбу свою поливал.
– Вот, – говорит участковый, – наш герой.
Мужчина к нему как бросится, руку трясет, Иваном Николаевичем называет!
– Спасибо, спасибо, что дочь спас!
Ну, все вроде сначала как надо. А потом он такой толстый конверт из кармана вынимает и Ивану протягивает.
Нахмурился сосед, побледнел, желваки заиграли. Бросил сквозь зубы: «Не возьму» – и в подъезд. Да так дверью хлопнул, что чуть с петель не снес.
Растерялся отец девочки:
– Мужики, я поблагодарить приехал. От всей души. Что не так?
– Да так-то оно так. Поблагодарить, понятно, надо. Только гордый он, наш Иван. А ты ему деньги за дитя суешь.
– Что делать, мужики? Жена домой не пустит, если узнает… – чуть не плачет молодой папаша.
– Хоть бы подарок какой-то принес – и то лучше было бы! Ну, по-мужски, коньяк и что там еще… – вошли в положение старожилы.
– Спасибо, мужики, я мигом! – сорвался с места мужчина. – Где тут у вас магазин?
Только зря бегал. Не открыл ему дверь Иван. Так и стояла огромная корзина с хорошим коньяком и разной вкусной снедью на лавочке у подъезда дотемна. Коты дворовые принюхиваться стали. А к утру исчезла, как и не было. Только Люська свои глаза хитрющие щурила, как участкового встречала: