– Палыч, если помощь нужна будет, обращайся. За такой магарыч еще послужу, – и хохотала, бесстыжая, во все свои жемчужные зубы.
Люська вообще хорошая, добрая и по женской части себя строго держит, хоть и одинокая. Ивана подкармливает то пирожками, то котлетами. По-соседски. Недавно на лавочке женщинам хвасталась:
– Иван Николаевич полочку помог прибить.
Верить ли, нет ли? Она у нас такая: соврет – недорого возьмет.
Простите нас, старики!
По воскресеньям мы с мамой и папой ходим в городскую баню. У папы выходной. Утро начинается с аромата блинов. Как можно спать?! Мне – пять. Сквозь ресницы я вижу их высокую стопку на тарелке. Делаю вид, что сплю, потому что сейчас начнется самое интересное! Папа возьмет блин, свернет его треугольником, подкрадется и будет водить им у моего носа, играть со мной, как бантиком с котом. Я знаю, что делать: надо притаиться и успеть поймать блин зубами. Мы с папой смеемся. Мама понарошку хмурится:
– Быстро умывайся! Блины простынут.
Опять смешно: блины же не дети!
На столе жесткая белая накрахмаленная скатерть, красные чашки в горох, вазочка с вареньем и горка кружевных золотистых блинов.
Затем мама собирает большую сумку с чистым бельем, хлопочет, проверяет несколько раз, чтобы ничего не забыть, туго плетет мне две косички и подвязывает их корзиночкой. Я терплю и не ойкаю, потому что хочу взять с собой в баню новую куклу. Мама строгая – не разрешает, говорит, что сумка и так тяжелая. Даже папа сказал, что кукла новая и ей еще рано мыться. А если я ее сама понесу, может, разрешат? Жаль расставаться с ней даже на минутку. Ни у кого такой куклы нет: глаза умеет открывать и закрывать, у нее настоящие ресницы и волосы.
В бане жарко и влажно. Мужское отделение – с одной стороны, женское – с другой. Коридор узкий, люди сидят на стульях в ряд. Сразу видно: кто ждет баню – бледный, а кто уже был там – румяный. Мама потом всегда делает красный маникюр там же, в женском отделении, и ее пальцы становятся яркими, как вишенки. Я сижу и жду, когда она попросит тетю накрасить мне мизинчик веселым красным лаком. Иногда мне надоедает долго ждать, и я бегу в мужской отсек. Там папа с краснощекими добрыми мужчинами пьет пиво с баранками. Пиво в огромных запотевших кружках горькое и холодное. Зато какие вкусные баранки с крупной, как слюдяные камешки, солью!
В этот раз в коридоре рядком на стульях сидят одинаковые дети: все коротко постриженные, в черных мальчишеских ботинках на шнурках и серых фланелевых платьях одного покроя.
– Мама, откуда эти одинаковые некрасивые девочки?
– Из детского дома, – тихо отвечает она.
– А вечером мамы и папы забирают их домой?
– Нет. Они не слушались родителей, и те сдали своих детей туда навсегда.
– НАВСЕГДА-А-А?! – вцепляюсь я в мягкую теплую руку мамы.
«Вот, оказывается, как бывает! – скачут мои мысли. – Я ведь тоже иногда не слушаюсь: повисла на заборе и порвала новое платье, гладила блохастых кошек, без спросу утащила банку варенья для друзей… Тогда мама сердилась и ругала, кричала: “Не испытывай мое терпение!” Ужас! Теперь я понимаю, что ее терпение может кончиться, как у родителей этих непослушных девочек… И тогда не будет НИЧЕГО – ни мамы, ни косичек с капроновыми бантами, ни накрашенного мизинчика. А папа? Папы тоже не будет? Моего сильного папы, который подбрасывает меня к потолку, кружит и весело смеется?!»
– Пойдем, неприлично так пялиться, – подталкивает меня вперед мама.
Одинаковые дети сидят в ряд, как серые воробушки на ветке.
«А вдруг они заразят меня своей непослушностью? Заразил же Ванька нас всех ветрянкой. Что же делать? Не дышать, закрыть глаза, быстро пройти мимо?» – лихорадочно думаю я.
Дети, не отрывая глаз, одновременно поворачивают свои коротко стриженные головки. Они просто пялятся на нарядную девочку с немецкой куклой, которую ведет за руку красивая мама…
Много времени прошло, но я узнаю этот взгляд и сегодня. Такие же детские глаза бывают у стариков, когда они в магазинах долго смотрят на то, чего очень хочется.
Иногда даже трогают своими маленькими, почти детскими, сухонькими, в гречишных пятнах руками, вздыхают и возвращают на место. Я уже не могу закрыть глаза и быстро пройти мимо этих стареньких сирот в плохонькой, но чистой одежде. Покупаю и покупаю им сыр, колбасу, конфеты…
Грустно и почему-то стыдно. Простите нас, старики!
Рыцарь на белом коне
Алла проснулась рано, как будто кто-то толкнул ее в бок. «Ну да, как я могла забыть! Сегодня день рождения мамы. Надо успеть до работы заехать в церковь и поставить свечку».
Тренированное тело послушно и легко соскочило с кровати. День был расписан, как всегда, по минутам – душ, ароматный кофе с овсянкой, заранее приготовленная одежда. В прихожей она кинула взгляд на свое отражение и улыбнулась: на нее смотрела приятная современная женщина с неброским, но освежающим лицо макияжем, блестящие волосы на первый взгляд казались причесанными не безукоризненно, но именно эта нарочитая небрежность и выдавала руку мастера хай-класса, удобная одежда оверсайз не стесняла движений, и в свои сорок шесть Алла выглядела стильной и молодой. Вспомнив про платок, она решила, что капюшон худи – подходящее решение вопроса покрытой головы в храме.
Заметив спущенное заднее колесо своей новенькой «Ауди» и доставая запаску, Алла с досадой подумала: «Да, утро не задалось».
Припарковав машину у церкви и взглянув в окно, она заметила, как оживились нищие у входа. Ей, selfmade women, они были неприятны. Эти слабые люди выбрали самый легкий путь – протянуть руку и просить милостыню. Она никогда не подавала им, особенно грязным и опустившимся мужчинам вполне дееспособного возраста. Разве что старухам, и то непьющим, чистеньким божьим одуванчикам.
Алла купила свечу, зажгла о горящую, поставила за усопших. Секунду подумала, попыталась представить мамино лицо, которое уже стала забывать, и тихо сказала:
– С днем рождения, мама… Спасибо тебе за все…
И поспешила к машине.
Сегодня запланировано много консультаций. Алла работает психологом и любит свое дело, с удовольствием продолжая учиться у признанных мастеров. Вместе с «ростом» клиентуры прибавляется число желающих поучиться профессиональному мастерству и у нее.
Заканчивалась четвертая консультация. Алла вела ее без удовольствия. Честно говоря, ее немного подбешивал такой типаж женщин: романтические натуры в возрасте с наивно распахнутыми глазами, ищущие свое предназначение и рыцаря на белом коне… при трудяге-муже. Она их про себя называла тургеневскими девушками в климаксе. Досадливо поморщившись, Алла мысленно упрекнула себя: «Вышла из рабочего состояния. Была слишком категорична».
Ну вот наконец и последняя консультация. Ее постоянная клиентка распаковывает коробочку с их любимыми профитролями и удобно располагается на диване.
Стук в дверь. Мужчина. Алла поднимает глаза, встает навстречу.
– Нет ли у вас работы для меня?
– А вы кто? Психолог?
– Нет. Бывший военврач.
Она смотрит с немым изумлением.
– Может, нужно расклеить объявления или раздать рекламу?
– А что так? Что случилось?
– Обстоятельства… Долго рассказывать. Нужно купить билет домой.
«Алкоголик или аферист» – шевельнулась циничная мысль.
Взгляд Аллы сканирует незнакомца: «Около пятидесяти, умные, с грустинкой, глаза, густые волосы – соль с перцем, элегантный шарф, свежая рубашка, начищенные ботинки, благородный запах качественного мужского парфюма…»
– Нет, я не запойный, – будто подслушав ее мысли, ответил мужчина.
«А если и правда в беду попал человек? Что с вашей душой, барышня, совсем огрубела?» – раздумывает она, достает из сумки портмоне и протягивает незнакомцу купюру.
Крупная банкнота исчезает в кармане красивого твидового пальто незнакомца.
И вдруг:
…Благородное сердце твое —
Словно герб отошедших времен.
Освящается им бытие
Всех земных, всех бескрылых племен…[3] —
звучит глубокий бархатный баритон.
Случайный гость целует Алле руку, проникновенно глядя в глаза. Ее внутренний суфлер подсказывает дальнейшие реплики и мизансцены: «Сейчас он щелкнет каблуками и скажет: “Честь имею”. “Храни Вас Господь!” – ответит она».
Нет. Направляется к двери.
Алла протягивает ему свою визитку:
– Дайте знать, что у вас все хорошо, когда приедете домой.
– Сразу же позвоню. Честь имею. Храни вас Бог, милая.
Поклонился и исчез.
– Что это было, Алла Владимировна? – подает голос изумленная клиентка.
– Сама не знаю, – тихо отвечает Алла, – по-моему, Гумилев.
– Да-да, точно! – соглашается клиентка. – Ранний Гумилев.
И, помолчав, добавляет задумчиво:
– В прекрасном исполнении.
Работалось Алле легко и нежно. Консультация закончилась, и она набрала номер сына:
– Кирюша, зайди в гардеробную. Там слева висят старые вещи. Посмотри, есть ли там мое шелковое платье.
– Мама, – прошептал сын, – тебе срочно? Я тут с тъютором по зуму английским занимаюсь.
– А-а-а… – тоже почему-то зашептала мать. – Ну, позанимаешься и посмотри. Ладно? Такое красивое, приталенное, цвета пьяной вишни, в пол. Посмотришь?
– Мама! – голос тринадцатилетнего сына зазвучал в полную силу, дав отчаянного петуха. – У тебя все в порядке?! Вишня пьяной не бывает! А ты где?
– На работе. Закончишь заниматься, набери.
Неужели отдала кому-то из своих подруг? – вспоминала Алла. Да нет же! Нет, им бы всем оно было мало. Отпадает… Дочь? Она одного с ней размера… Тоже нет. Однозначно не ее стиль: шелк, приталенное, в пол…
Осторожно дзинькнула эсэмэска с грустным смайликом: «На полу слева никакого платья нет».
Как нет?! Где же оно? Натуральный шелк так мягко и красив