– Посмотри, Анечка, какое я платье сшила к нашей поездке! Нашла у себя на антресолях старый отрез крепдешина – и вот! Правда, прелесть?!
Аню всегда удивляла и восхищала эта Светланкина способность – сделать из ничего что-то особенное, своими руками, фантазией. Даже ее варенье было с изумрудными листиками, даже тапочки были связаны ее умелыми ручками. А платье?! Ну кому придет в голову, что оно из бабушкиного сундука?!
– Хочешь, я дам тебе бусы? Жемчуг сюда очень кстати, – предложила Аня.
– Дай! – обрадовалась Света.
Как давно они не виделись! Обычный милый женский треп: дети, рецепты, наряды… А посплетничать? За три года целевой аспирантуры мужа наверняка много новостей в отделе!
– А что Миша? Все бобылем ходит? А ведь за сорок уже…
– Да, сорок пять! Сама удивляюсь: вроде не хуже других и женщин на предприятии полно. Детдомовский же он – ни одной родной души рядом!
– А как Нина? Нашла мужчину?
Повисла интригующая пауза, и это подстегнуло ее любопытство.
– Да ладно, говори! Я ведь и так все знаю, – слукавила Аня. Это был ее старый, еще с детства испытанный прием для развязывания языков.
– Знаешь… да? – растерянно уточнила Света.
И по тому, как она неловко засуетилась, отвела глаза, Анечка поняла, что новость будет сногсшибательная. Просто подруга не решается и нужно еще поднажать.
– Знаю, знаю, и давно, – спокойно, с легкой улыбкой уточнила Аня, приглашая продолжить.
– Знаешь… – выдохнула Света и зачастила: – А я ведь так мучилась, так мучилась! И молчать не могла, и сказать – язык не поворачивался. Думала – не переживешь! Ну прямо камень с души! Теперь хоть в глаза тебе смотреть могу! Ты уж прости меня, что сразу не сказала. Не думала, что у них так все серьезно будет. А потом молчала, потому что надо было сразу рассказать. Вот и вчера в командировку вместе уехали, а работа-то только с понедельника, – запоздало исповедовалась подруга.
Кухня качнулась и поплыла-а-а…
«Это слишком чудовищно, чтобы быть правдой, – скакали Анины мысли. – Нет! Нет! Он же обещал мне! Мы дали друг другу слово! Не помню – до свадьбы или сразу после… “Все может случиться, – вспоминала Аня свои слова. – Но если кто-то из нас полюбит другого человека, пусть честно признается первым”. Беспощадная черно-белая кинолента вчерашней хроники событий в замедленном режиме выявляла ранее не замеченное.
ОНА. С удовольствием, напевая, гладит его рубашки.
ОН. Досадливо хмурится и меряет шагами комнату.
ОНА. Дурашливо повисла у него на шее с театральным: “На кого ты нас покидаешь?..”
ОН. Поспешил разомкнуть ее руки.
ОНА. Хотела проводить его до машины.
ОН. Наспех, не глядя, чмокнул ее в щеку на пороге.
Почему я этого не замечала раньше?! Где были мои глаза?!»
Подруга продолжала каяться от всего сердца, с убивающими подробностями:
– Представляешь, мне-то каково было наблюдать, как они приезжают вместе на работу!
Сознание Ани фиксировало отдельные фразы:
– …Весь отдел давно привык… Они пытались расстаться пять лет назад, но… не смогли…
Весь мир, который она так любила и понимала, рухнул на этой кухне, куда она пришла счастливой! «Нет, я этого больше не вынесу… Как же встать? Это же я спровоцировала Свету. Как сделать вид, что все нормально?»
Света с очищенной душой предлагала еще чаю.
«Сейчас ты скажешь ей: “Спасибо, мне пора”, встанешь и выйдешь. Ты сможешь. Ну же!» – отдавала себе последние распоряжения Аня.
– Я провожу тебя, – накидывая плащ, заспешила Света, – заодно и бусики возьму.
– Не сейчас, – ответила Аня и пошла домой умирать.
Умирать было не страшно, душа уже отлетела. А сердце… Что сердце? Просто орган, который еще по привычке качал кровь.
Третья
Люда и Лариса жили в одном доме. Здоровались и, конечно, как это бывает в маленьких провинциальных городках, кое-что знали друг о друге. Лариса знала, что Люда женила на себе Мишу, будучи разведенкой с ребенком и на девять лет старше. Ну понятно, каким способом. Молодой красивый парнишка попал как кур в ощип и сейчас нянчил чужого ребенка. Досужие кумушки все ждали, когда «младенец» прозреет и все поймет, да так и не дождались. Ходили супруги вместе, держались за руки, жили тихо, а через двенадцать лет все заметили, что у Люды живот растет. Вот те на!
– Беременная, что ли? – поинтересовалась одна досужая соседка во всеуслышание.
– Да.
– Додумалась на старости лет!
Люда знала, что Лариса – единственная дочь богатых родителей, очень модная, избалованная, замужем в Питере. Сюда приехала на лето погреться на солнышке да поесть фруктов. Тоже беременная, и это было единственное их сходство.
Их дети появились на свет в одном роддоме почти одновременно, с разницей в пару дней. Люда родила девочку, Лариса – мальчика. Катая коляски, познакомились поближе, подружились, хотя редко встретишь таких разных людей. У Ларисы дома группа поддержки: мама, отец, бабушка – большая громкая «итальянская» семья. Гам, беспорядок. У малыша животик болит – никто не спит, все в чувствах, замучились. У Люды тихо, прибрано. Старшая дочка уроки в своей комнате делает, учится, спортом занимается – помогать некогда.
Мужей ни у одной, ни у другой рядом нет. Муж Ларисы отослал ее к родителям: ребенок высыпаться не даст, работе помешает. Миша уехал на заработки – трех женщин содержать надо! Раз в месяц он приезжал, деньги привозил.
Гуляли подружки с колясками: Лариса – в кудрях, с макияжем, а Люда густые волосы в хвостик заберет, под глазами черно, бледная. А однажды так тихо, молча в обморок упала, как будто осела.
Что тут началось! «Скорую» вызвали. Кумушки собрались: «Говорила я ей: куда на старости лет рожать!»
Лариса заступилась за подругу:
– И не стыдно вам?! Ребенок – это всегда счастье!
Стала Людмилка на уколы в поликлинику ходить вместе с подругой. Лариса с коляской оставалась, там детишки, завернутые в пеленки, валетом лежали. Подруга возвращалась еще «краше», чем была: то только под глазами было черно, а теперь и руки стали сплошь синие от внутривенных. Слава богу, Мишка вернулся, всю эту «красоту» увидел и больше на вахту не поехал, в городе работу нашел – не такую денежную, но зато чтобы с Людмилкой быть. Берег он ее.
Лариса забегала к ним – чистота, порядок, все на своем месте. Вот книжка подругина на тумбочке у кровати… Названия на обложке меняются, а лежит она всегда под одним углом.
– Люда, когда ты убираешься? У меня помощников полон дом, а бедлам страшный!
– Да все просто – клади все на свое место: платье сняла с вешалки, туда же халат повесь, а вернешься домой – наоборот.
Лариса сбегала из родительской квартиры, полной шума и суеты, на сигаретку к подруге, а ее Егор адаптировался к новым условиям без жены по-своему. А именно: заполнил брешь активной сотрудницей из отдела. Это стало известно большому «итальянскому» семейству. Родители, негодуя, осуществили ряд карательных мер из серии «наказать и уничтожить изменника».
Всем этим расстроенная Лариса, пахнущая «Мажи Нуаром» и котлетами с чесноком, ничего не тая, делилась на заветной кухне. Люда слушала молча, не перебивая. Иногда она, удивляясь, поднимала брови домиком: «Как? Не может быть!» – и слушала дальше.
Люда никогда ничем не пахла. Запахи как будто не прилипали к ней, даже дым сигарет. Курила она под вытяжкой и всегда бесшумно, опрятно и незаметно выбрасывала бычки из пепельницы, когда их скапливалось больше трех.
Лариса уехала в Питер растапливать образовавшийся лед отношений с мужем. Ничего не вышло. Полынья ширилась. Она больно ранилась о куски льда, прилетала на любимую кухню с новыми душераздирающими подробностями, захлебываясь от жгучей обиды, падала на стол и рыдала.
Миша, как доверенное лицо, тоже был в курсе дела, мрачнел, на его лбу начинала вздуваться и пульсировать вена. Иногда он коротко бросал: «Так мужики себя не ведут!» И его светлые глаза становились холодно-голубыми, как у хаски.
Лариса ехала из зала суда. Кровавый развод завершился разменом квартиры и рухнувшей женской самооценкой.
В сумке настойчиво зазвонил мобильник.
– Да.
– Это я. Я в Питере… Жду тебя у твоего дома.
– Мишка?!
– Да. Я в командировке. Считай, что прибыла группа поддержки.
Они ужинали на маленькой питерской кухне. Миша достал коньяк и банку инжирного Людмилкиного варенья.
– Предлагаю выпить за финальную точку длительного изнуряющего процесса.
Крепкий коньяк обжег и открыл шлюз слез. Миша обнял Ларису за плечи…
Что случилось потом – старо как мир…
– Если бы не твое «преступное рукоприкладство», – уже потом, хмурым зимним утром, кричала ему Лара, – ничего бы не было!
Она отталкивала его маленькими ладошками, он их ловил, покрывал поцелуями, гладил сотрясавшиеся в рыданиях хрупкие птичьи плечи. Она сначала билась, как попавший в силки воробушек, потом вдруг затихла.
Непочатая банка Людочкиного варенья молча клеймила предательство, и даже зимний день хмурился и осуждал. Ее голова, как у встревоженного воробья, по-птичьи поворачивалась в сторону Мишки:
– Как мне теперь жить? Раньше я была просто никчемная баба, которую бросил муж…
– Кчемная ты баба, очень даже кчемная… Хорошая ты баба. Очень даже хорошая… Замечательная ты баба, просто замечательная… Лучше всех ты баба, всем бабам баба, – приговаривал он, гладя ее по голове.
Ларочка верила и не верила. И, странно, начинала больше верить, чем не верить.
Банка варенья опять попадалась на глаза.
– Сука я последняя, – говорила она шепотом, потом голос ее наполнялся, кулачки опять сжимались.
– Это ты виноват! Зачем ты привез этот проклятый коньяк?! Ты знал, что я не умею пить! Мы оба предатели! Нет нам прощенья! Обманули нашу святую Людочку!
– Не ищи виноватых, малыш, – вздохнул Мишка. – Иногда простым смертным становится почти невыносимо жить со святыми.