Перепачканный машинным маслом мужчина ковырялся в тракторе. Он поднял голову и помахал рукой. Альма что-то сказала ему, мужчина улыбнулся и продолжил работу. «Альма хороший руководитель», – отметил Бакстер наметанным глазом.
– Франциско отвечает за исправность техники. Сбор оливок похож на марафон. Плоды необходимо, не теряя ни секунды, доставить на мельницу. Так они сохранят свою свежесть. Сроки сжатые, и поломки оборудования мы себе позволить не можем.
Бакстер, как никто другой, знал это чувство. Интересно, ее работники такие же ненадежные и неопытные, как и его собственные? Пока он здесь прохлаждается, на строительной площадке может произойти что угодно. Взять хотя бы Джона Фрика и его нежелание платить деньги – чем не катастрофа?
Тем временем Альма показывала на лес, который простирался до виднеющихся вдалеке гор. Бакстер отогнал непрошеные мысли и попытался сосредоточиться на ее голосе.
– Наша земля упирается в природный парк Сьерра-де-Мариола. Нигде в мире не произрастает столько диких целебных трав, как здесь. Деревья листьями и корнями впитывают их эфиры, поэтому у наших оливок и масла такой неповторимый богатый вкус.
Они дошли до огороженного забором участка, на котором огромный сторожевой пес серого цвета по кличке Дали охранял гусей, цыплят и уток. Бакстер заметил горделиво расхаживающего петуха, виновника его утреннего пробуждения. К курятнику примыкал огород; на ярко-красной земле длинными рядами росли овощи, которые защищал от безжалостного солнца навес из виноградной лозы. И хотя Бакстер непрерывно смотрел на часы, он был искренне впечатлен результатами труда Альмы.
У калитки их встретил радостно виляющий хвостом Дали. Он был намного крупнее Мии, и ей стоило огромных усилий устоять на ногах под натиском его слюнявых нежностей. Дали и Пако играли в стороне, пока Альма показывала Мии и Бакстеру огород.
Альма поочередно рассказывала об овощах, которые они выращивали круглый год: вон там на подпорках вьющаяся фасоль, а вот последние помидоры черри. Скоро зима, и уже мало какие из растений плодоносят… Мия, затаив дыхание, следила за каждым движением Альмы. А Бакстер не находил себе покоя, беспрестанно проверяя в кармане телефон.
Словно угадав настроение отца, Мия дотронулась до его руки и произнесла:
– У мамы тоже был огород. Правда, пап?
– Правда, – кивнул Бакстер.
Он вспомнил день, когда они с Софией мастерили садовые ящики. Он тогда больно ударил себя молотком по пальцу, и София побежала в дом за льдом… Почему воспоминания о ней подстерегают его везде, даже здесь, особенно здесь, за тысячи километров от дома?
Альма и Мия зашли в курятник набрать яиц, затем принялись искать под кустом яйца, оставленные утками. А Бакстер стоял и наблюдал за ними. «Спасибо за экскурсию. Было интересно. Не пора ли обратно?»
Увы, Альма никуда не спешила. Она повела их по тропинке к рощам, которые называла верхними, и с гордостью показала две большущие кучи ферментированного компоста – уже через два года им можно будет удобрять почву. Бакстеру хотелось зажать нос. Потом они прошли вдоль электрической изгороди и попали в оливковую рощу, где Альма познакомила гостей с различными сортами деревьев.
И вдруг Бакстер поймал себя на том, что ожидание катастрофы на стройплощадке как будто его отпустило. В той заботе, которой Арройо окружили свои землю, была какая-то особая поэзия. Главное – не развивать эту мысль дальше, иначе собственная жизнь в Гринвилле, где его ждут восьмидесятичасовая рабочая неделя и три недостроенных дома, начнет вызывать чувство горького сожаления.
Экскурсия продолжалась. Альма поведала, что сорт деревьев, которые росли на следующем участке земли, называется «пикуаль». Мия нашла палку и убежала играть с Пако. Бакстер остался наедине с человеком, общение с которым отзывалось в нем чувством внутреннего беспокойства.
Альма продолжала рассказывать.
– Именно мой отец внедрил на ферме комплексный подход. Деда интересовали только большой урожай и деньги. Он не гнушался пестицидами и гербицидами. Чем меньше проблем, тем лучше. Но если ты любишь свою землю, животных и людей, которые на ней живут… так нельзя. Дед сам умер от лейкемии. Возможно, от удобрений и пострадал. Мой отец навел здесь порядок и вдохнул в ферму новую жизнь.
Бакстера захлестнул поток мыслей. Интересно, Альма заметила, что он слушает вполуха? Его тянуло сказать: «Да, в моем сердце та же неутомимая жажда жизни. Я понимаю тебя и твоего отца». Однако не мог. Эти дни остались в далеком прошлом.
Альма жестом указала на одно из деревьев. В ее голосе чувствовалось столько любви и гордости, что Бакстеру хотелось закрыть уши руками.
– Вы только взгляните, какие они счастливые и здоровые! Возделывая землю, мы стремимся жить в гармонии с природой, не нарушая порядок, существовавший до прихода сюда человека. Когда отец возглавил ферму, он чувствовал, что земля умирает, а оливковое масло лишилось своей силы. Tu aceite es tan bueno como el amor que pones en la tierra – его любимая присказка. Чем сильнее любишь землю, тем лучше масло.
«С музыкой так же», – подумал Бакстер. Только отдавая себя без остатка, можно писать стоящие композиции. Вот если бы страсть к музыке еще и не ломала жизнь… Может быть, именно поэтому Альма не обзавелась семьей? Настоящий художник тратит все жизненные силы на творчество, а близким не остается почти ничего.
Он услышал смех Мии и обернулся. Девочка играла с Пако в перетягивание палки. Пес вцепился зубами в ветку длиной чуть больше метра и тянул ее что было мочи, ноги его при этом смешно скользили по листве. Трудно было сказать, кто сейчас испытывал бóльшую радость – Пако или Мия. И Бакстер услышал голос. Женский голос. Голос Софии. «Сделай все, чтобы она была счастлива. Все, что в твоих силах».
Вернувшись к дому, все, включая Пако, забрались в светло-коричневый «Дефендер» Альмы.
– Прошу прощения за бардак, – сказала Альма. – На наведение порядка сейчас просто не остается времени.
Бакстер сел на место рядом с водителем, пристроив ноги по сторонам полупустой канистры с бензином. На приборной панели лежали ножницы и зеленый скотч.
Тронулись в путь, переехали вчерашний ручей, и Альма показала на соседский дом.
– Дон Диего был лучшим другом моего отца. Они росли вместе. Может, еще с ним познакомитесь. В последнее время нелюдим. Смерть моего отца стала для него большим потрясением.
В город вела дорога с двухсторонним движением. Бакстер решил попытать счастья со связью – а вдруг? Он извлек телефон из кармана быстрее, чем солдат гранату, и, удерживая аппарат незаметно в правой руке между дверью и ногой, в напряженном ожидании уставился на экран в надежде увидеть хоть одну полоску. Напрасно.
Его нетерпение не ускользнуло от внимания Альмы.
– Здесь вряд ли, надо чуть подальше проехать.
– Все в порядке. Никаких проблем.
Надеясь, что Мия не заметила его беспокойства, Бакстер убрал телефон в карман. Они пересекли дорогу и, проехав метров двести по густому лесу, оказались в еще одной оливковой роще, где деревья с причудливо изогнутыми стволами росли на расстоянии не меньше шести метров друг от друга.
Надев маску заинтересованности, Бакстер, не жалея себя, внимал каждому слову Альмы и любовался видами из окна.
– А это наши самые старые деревья, – сказала Альма. – Плодов они дают не так много, как в прежние времена, зато масло из них получается просто божественное.
Деревья и правда походили на мудрых старцев, застывших в ожидании преемников, которым могли бы передать свои тайные знания.
– Они стали камнем преткновения между мной и братом. Он хочет их срубить и посадить на этом месте новые.
Бакстер сделал когда-то то же самое – разрубил все нити, связывавшие его с Чарльстоном, и начал новую жизнь в Гринвилле. Иногда это единственный выход. Он вспомнил, как навсегда уезжая из Чарльстона по трассе I‑26, посмотрел в зеркало заднего вида и увидел не город, а злобного монстра с огромной пастью.
Вдоль внешнего края лесополосы тянулась электрическая изгородь. Альма взяла из подстаканника пульт и открыла ворота. Подпрыгивая на ухабах, машина продолжила путь между деревьев. Альма остановилась, когда впереди показались лошади. Все, как одна, черные, они паслись на лугу. Неподалеку прогуливались два белых ослика.
Не в силах совладать с эмоциями, Мия отстегнула ремень, протиснулась между двух передних сидений и запищала от восторга:
– Глазам своим не верю! Какие красивые!
Эта девочка точно его дочь? Бакстер уже не помнил, когда видел ее такой счастливой в последний раз.
Альма заглушила двигатель.
– Полностью согласна, cariño.
Они втроем вышли из машины и направились к лошадям, но те оказалась пугливыми и ушли глубже в лес.
Вид пасущихся в этих рощах диких животных был поистине завораживающим. Бакстер вдруг понял, что выращивание оливок – такой же вид искусства, как и любой другой. Иначе назвать то, что делала Альма на ферме, он не мог. Для Альмы ее земля – святое место, как для священника кафедральный собор. Рядом с Альмой Бакстер почувствовал собственную ущербность. Он хотел сказать ей: «Когда-то я тоже жил. Сцена была моим святилищем. Я сидел за одним столом с великими».
Но вместо этого спросил:
– А сколько у вас акров земли?
Что еще ждать от американца, кроме как тривиальных вопросов и заезженных фраз.
Альма охотно ответила:
– В акрах точно не скажу, но шесть гектаров засажено деревьями. Еще двадцать пять разделяет дорога, по которой мы только что проехали.
– А сколько всего деревьев?
– Тысяча. По большей части вековые. Это значит, им больше ста лет. Представляете? – Обращаясь к ним обоим, Альма добавила: – И даже не у всех удалось определить вид. Просто не существует пока для них названий. Они единственные в своем роде. Теперь вы понимаете, что места эти необыкновенные?
Бакстер посмотрел в ожидании на Мию, как будто вопрос был адресован только ей.