– Прости, пап. Увидимся завтра.
– Любое твое желание, принцесса, – сказал Бакстер, выпуская Мию из своих объятий. А что, очень даже здорово, когда есть помощники в воспитании ребенка. – Вы точно не против?
Эстер кивнула.
– Тяжелый день, устала.
Эстер и Мия взялись за руки и поднялись наверх. Альма и Бакстер начали убирать со стола. Бакстер сразу почувствовал неловкость. В присутствии Мии и Эстер прятать запретные чувства было нетрудно. Но оставшись с Альмой наедине, он внезапно ощутил собственную уязвимость. Ради всего святого, она же сестра Софии!
Под гнетом этих мыслей он помог Альме отнести посуду в раковину и включил воду. Ждать, когда она потеплеет, придется долго.
– За меня не волнуйся, – сказал Бакстер с ехидной улыбкой. – Постою до утра. А там и вода согреется.
– Очень смешно, – Альма собрала столовое серебро и положила его в раковину, пройдя так близко, что Бакстер уловил апельсиновый аромат ее волос.
– Любимые слова Мии. Нет, правда, иди спать. Я знаю, как ты устала.
– Ничего подобного. Я обожаю мыть посуду.
– Добро пожаловать в клуб. – Он обернулся и увидел, что она выбрасывает остатки наструганной моркови и оливок в ведро. – А вот здесь очень пригодился бы измельчитель пищевых отходов.
Альма бросила на него быстрый взгляд.
– Ты опять со своим уставом в чужой монастырь? Может, хватит воевать с Испанией? Бросай это дело и увидишь, как она заиграет для тебя новыми красками. Для счастья не нужны сушилки, измельчители, горячая вода или острый соус.
– Ты права, нужны всего лишь… блины и сырные шарики.
– Ну да, а еще большие машины и автоматическая трансмиссия. И далее по списку.
Альма поставила салатник в раковину. Бакстер остро ощутил близость ее тела.
– Между прочим, Испания пошла мне на пользу. Глядя на тебя, мне захотелось снова писать музыку или, по крайней мере, заниматься творчеством, хотя мысль непривычная. – Он покачал головой. – Я уже думал, что творческая искра во мне погасла навсегда, но наблюдая за тобой… и попробовав сегодня масло… Боже правый, я тоже хочу что-нибудь создавать.
Альма промолчала, поэтому Бакстер продолжил:
– Если честно, мне страшно. Музыка не может быть преходящим увлечением. Когда-то она была для меня смыслом существования, и я боюсь, что, если снова начну играть, не смогу остановиться.
Альма рассмеялась.
– Что смешного? Я говорю вполне серьезно. Может, мне стоит заняться литьем или… живописью?
– А почему не рисованием пальцами? – спросила Альма. Даже не оборачиваясь, Бакстер знал, что она улыбается. – Никто же не говорит, что ты уже завтра должен запрыгнуть в гастрольный автобус и поехать с концертами по городам и весям. Не надо хвататься за все сразу – постепенно, маленькими шажками. Почему бы тебе не пойти завтра со мной на концерт Хавьера Мартина? Поверь, в его музыке ты сможешь найти ответы на многие волнующие тебя вопросы. Нужно вылезать хоть ненадолго из собственной норы. Отцепись ты уже от своего бумажного стакана с кофе, или что там у вас еще, и вдохни полной грудью. Принцип «все или ничего» в жизни не работает.
Альма угадала его настроение.
– Взгляни на себя. Ты возвращаешься к жизни. У тебя глаза засветились даже от разговора о музыке. Зачем ждать?
Бакстер покраснел. Она ткнула пальцем ему в грудь.
– Когда еще представится такой шанс, а? – спросила Альма. Впервые за время их знакомства она пыталась давить на него. – Мама приглядит за Мией.
Он смутился под ее взглядом, но глаз не отвел.
– Сделай это ради себя!
Если он продолжит отказываться, она решит, что ничего живого в нем вообще не осталось и что на нем можно ставить крест. Ему не хотелось, чтобы Альма так думала. Он поднял руки и сказал:
– Эх, была не была…
Когда Бакстер и Мия вернулись с прогулки по лесу, часы показывали чуть больше десяти. Небо было покрыто рядами перистых облаков. Со всех сторон доносились птичьи трели. Сжимая ладонь Мии в своей руке, Бакстер чувствовал полное умиротворение. Жизнь прекрасна. Несколько раз они останавливались, чтобы полюбоваться птицами и рассмотреть вершины гор. Им даже встретился олень.
– А в Америке есть оливковые деревья? – спросила Мия, когда они вышли из рощи и направились по мощенной гравием дорожке к усадьбе. На шее у Мии висел бинокль. Розовая головная повязка сдерживала ее буйную шевелюру и прекрасно дополняла наряд в зеленых, фиолетовых и синих цветах.
– На Восточном побережье вряд ли, а вот в Калифорнии точно есть. – Бакстер посмотрел на небо и увидел самолет, который оставил в небе широкий тающий след, простирающийся с запада на восток.
– Я просто решаю, чем заняться, когда вырасту. Ты же не будешь против, если я стану фермером, как тетя Альма?
– Конечно же, нет. Можешь заниматься, чем душе угодно. Я-то, правда, делал ставку на бои быков и шахматные турниры, но выращивание оливок тоже дело хорошее. Альма удивительная, правда? – Бакстер мысленно представил лицо Альмы и покачал головой, подумав, что судьба горазда на шутки. Не кому-нибудь, а сестре Софии удалось найти к нему ключик.
– Давай приедем сюда летом на подольше! Вообще на все лето! Альма бы всему меня научила. А потом вернемся сюда к сбору урожая. Так я и школу не пропущу, и повода для переживаний у тебя не будет. А пока можно начать с разбивки огорода. В моем возрасте Альма отвечала за грядки.
– Согласен. Огород – прекрасная идея.
Мия кивнула. И вдруг ее голова поникла, а шаг замедлился.
Бакстер остановился. Иногда она так делала, чтобы привлечь к себе внимание, но сейчас Бакстер видел, что ее действительно что-то тревожит.
– Эй, что случилось?
Мия уставилась на свои белые кроссовки; шнурки на них развязались.
– Я лучше промолчу.
Бакстер наклонился и быстро завязал шнурки.
– Нет, теперь уже придется рассказать. Пока не скажешь, никуда не пойдем. Давай, выкладывай, в чем дело?
Бакстер встал, и Мия подняла на него свои карие глаза – зеркало всего, чем Бакстер дорожил в этой жизни.
– Я… я хочу, чтобы мы остались здесь подольше. Не думай, что я какая-то бестолковая! Я понимаю, мы не можем. Знаю, тебе надо на работу. И я очень счастлива, что ты привез меня сюда. Просто обидно, что мы живем так далеко от родных.
Беспокойное чувство начало закрадываться в душу Бакстера. Узнав об обстоятельствах смерти Софии, Мия несколько месяцев была сама не своя; как бы не вернулись проблемы с поведением…
– Мне тоже обидно. Хочешь верь, хочешь нет. – Он удивился собственным словам. – Они все очень хорошие люди.
Мия слегка кивнула.
Бакстер уже представил себе картину, как они будут прощаться во вторник. Мия станет грустно смотреть из окна автомобиля, а потом всю дорогу до аэропорта плакать горючими слезами.
– Иди сюда, – сказал Бакстер, притянув ее к себе. Сжимая дочку в своих объятиях, он чувствовал, как бьется ее сердце. – Что-то мне подсказывает, что Испания теперь навсегда войдет в нашу жизнь. Не вижу причин не приехать сюда на следующий год. Между прочим, не найти ли нам учителя испанского?
– Который будет учить нас обоих? – спросила Мия.
– Да запросто! Я тоже хочу участвовать в этом празднике жизни. Нет, я понимаю, что мне понадобится лет двадцать, но начну заниматься с превеликим удовольствием. – От этой мысли на душе стало тепло. Они займутся испанским вместе и смогут сохранить все хорошее, что дала им эта поездка. – Хочешь, начнем с раскатистого «р»? – Не дожидаясь ответа, Бакстер снова попытался добиться вибрации языка о нёбо за зубами.
Как раз в то мгновение, когда Мия искренне и радостно рассмеялась, воздух пронзили гневные крики. У входа в контору выясняли отношения Альма и Рудольфо. Что-то втолковывая брату, Альма тыкала в него пальцем; Рудольфо стоял, разведя руки в стороны, а потом разразился ответной бранью.
– Папа, почему они ссорятся?
– Понятия не имею. – Бакстер не хотел, чтобы Мия так или иначе оказалась втянутой в их разборки. – Пойду узнаю, в чем дело. Постоишь здесь?
– Ну, пап!
– Милая, пожалуйста. Всего лишь минуту. Я скоро вернусь.
Мия осталась смотреть ему вслед, а Бакстер побежал по дороге к дому. Когда до Альмы и Рудольфо оставалось несколько метров, он спросил:
– Что происходит?
– Мой брат un idiota, – сказала Альма, повернувшись к Бакстеру.
– ¿Yo soy idiota? – прорычал Рудольфо и что-то злобно добавил.
Бакстер подошел к ним и остановился у покрытой плющом кирпичной стены.
– Все в порядке?
На Альме не было лица, но она кивнула и, резко повернувшись к брату, бросилась в ответную атаку. На лбу у Рудольфо, который опять не промолчал, проступили вены.
– Эй! – решительно шагнул вперед Бакстер. – Не надо с ней так разговаривать.
Рудольфо повернул голову в сторону Бакстера и угрожающе, как будто держал в руке пистолет, прошипел:
– Я же велел тебе не совать нос в чужие дела!
Бакстер подошел к нему еще ближе.
– Там, откуда я родом, с женщинами так не разговаривают.
Чуть повернув голову, Альма процедила холодно:
– Меня не надо спасать. Это наши дела.
Бакстер поднял руки в извиняющемся жесте.
– Хорошо. – Он посмотрел на Мию, которая не спускала с них глаз, и медленно пошел обратно.
Как бы ни было сильно желание вмешаться, Альма выразила свою просьбу предельно ясно. Потом Альма с Рудольфо зашли в контору, и их голоса притихли. Когда Бакстер поднял глаза, он увидел, что из окна второго этажа за происходящим наблюдает Эстер.
– Что случилось? – спросила Мия.
– Не знаю, солнышко. Братья и сестры иногда ссорятся. Не беспокойся. Может, еще погуляем?
Они миновали особняк и по дороге направились в сторону заветного пятачка с устойчивым сигналом. Бакстер и не вспомнил бы про дона Диего, если не увидел бы его, как обычно, сидящим за столом. В голову пришла неожиданная идея.
– Слушай, солнышко, не хочешь поиграть в шахматы с соседом? Уверен, он будет счастлив. А то ему тут одиноко.