Бакстер было встал, чтобы не мешать их разговору, но Эстер жестом попросила его задержаться. Она разжала ладонь, в которой лежал диктофон дона Хорхе.
– Что это? – спросила Альма и разломила апельсин, аромат которого мгновенно наполнил комнату.
– Несколько дней назад Бакстер нашел в гитарном футляре твоего отца диктофон. Погоди упрекать его за молчание, я поясню. Я запретила ему. Невзирая на яростные возражения. Все это время я думала, как лучше поступить, как преподнести эту новость.
– Какую новость? Что на записи? – В каждой руке Альма сжимала по половинке апельсина. Капли сока падали на стол.
Эстер взглянула на диктофон.
– Твой брат обворовывал компанию.
От изумления Альма открыла рот и резко повернула голову к Эстер.
– Что?
– На записи ссора между ними, между твоим братом и отцом, который обвиняет Рудольфо в воровстве. И Рудольфо в нем признается.
Альма, окаменев, смотрела на мать. Бакстера тянуло взять Альму за руку, поддержать ее. Но что это даст? Он – тот самый олух из Южной Калифорнии, который эту кашу и заварил.
– Включи, – наконец проговорила Альма.
Эстер включила запись и положила диктофон рядом с горкой апельсиновых кожурок. Комнату наполнили звуки гитары. Альма не отрывала глаз от черного устройства. Когда на записи раздался стук в дверь, она взглянула на Эстер.
Наконец запись завершилась. Альма опустила руки на колени, потом долго смотрела на стол. Бакстер, как никто другой, знал, что она чувствует в эту минуту. Непреодолимую боль от осознания, что ее предали и что семья была на грани краха.
Первой заговорила Эстер.
– Бакстер принес диктофон вчера. Конечно, я собиралась показать тебе запись, просто хотела дождаться подходящего момента.
– Подходящего момента?! – гневно переспросила Альма, повернувшись к Бакстеру. – Ты все знал? Вы оба знали? – Далее последовала череда слов на испанском, значения которых Бакстер точно не хотел бы понимать, но принял с должным смирением.
– Повторяю, это я запретила ему говорить, – повысила голос Эстер. – Если уж кого и обвинять, то только меня.
Альма помотала головой и произнесла что-то по-испански.
– На английском, пожалуйста. Бакстер – член семьи.
Слово «семья» обожгло и обдало холодом одновременно. Эстер оказала ему большую любезность, упомянув Бакстера в таком контексте. Арройо встретили его с распростертыми объятиями, и он до сих пор сомневался, заслуживает ли такого отношения. Не суй он нос не в свои дела, возможно, не было бы и этого неприятного разговора.
– Вчера я ездила в банк, – продолжала Эстер. – Мне и в голову не приходило проверить банковские переводы за прошлый год. Я полагала, что у отца просто не получилось скопить ту сумму, о которой он твердил годами. Так вот, выяснилось, что с разницей в два дня были выведены деньги на общую сумму почти триста тысяч евро.
Бакстер откинулся на спинку стула. Ничего себе! Целое состояние.
Альма опять перешла на испанский и что-то прошипела. Эстер, не скрывая гнева, ответила ей по-испански.
– Я не знаю, как он это сделал. Финансовыми вопросами занимается Рудольфо, у него есть доступ ко всем счетам.
– Ты уже говорила с ним? – спросила Альма.
Эстер помотала головой.
– Нет. Решила сначала обсудить ситуацию с тобой.
Лицо Альмы выдавало напряжение – она сощурила глаза и стиснула губы.
– Он мне больше не брат. Все.
Бакстера покоробило. Как быстро и бесповоротно отреклась она от Рудольфо.
– Для начала нам следует с ним поговорить, – произнесла Эстер. – Не будем спешить с выводами.
– Выводами?! – Альма указала на диктофон. – Какие еще выводы тебе нужны? Он вор! Сам только что признался. А ты его в очередной раз выгораживаешь.
Эстер склонила голову, словно ожидала такой реакции.
– Мы должны с ним поговорить. Должны помочь Рудольфо.
– Ты всю жизнь только и занимаешься тем, что помогаешь ему. С пеленок. Он не хочет работать – ты придумываешь оправдания. Не хочет помогать по дому – ты все делаешь за него. Он не хочет иметь ничего общего с фермой – ты ее продаешь, – размахивая в воздухе кулаками, Альма разразилась проклятиями на испанском.
– Рудольфо надломлен морально, и у него болит душа, – ответила Эстер. – Он был обделен любовью отца, которую заслуживал. Поэтому мне приходилось восполнять ее недостаток. И не смей меня в этом винить!
Бакстер был склонен принять сторону Альмы. Он понимал попытки Эстер компенсировать плохое отношение к сыну со стороны дона Хорхе, и ему было понятно желание Рудольфо найти свое место под солнцем. Но воровство есть воровство. Оправдания ему нет. Понятно, что плохие отношения с отцом отбрасывают длинную тень на всю последующую жизнь, однако они – не приговор.
– Мы должны поговорить с ним.
– А какой смысл?! – воскликнула Альма. Бакстер испугался, что она перевернет стол.
– Он твой брат. И нельзя лишить его права исправить ошибки.
– С ним это не работает. Ты еще не поняла? – Альма стучала пальцем по столу. – Не продавай ферму. Отдай ее мне.
Бакстер чуть не ввернул, что он полностью согласен, но вовремя остановился, вспомнив обещание, данное себе на вершине канатной пирамиды. Это не его война.
Эстер заерзала на стуле, словно пытаясь найти способ облегчить боль.
– Он твой брат и мой сын. Нельзя просто взять и выкинуть его. Мы поговорим с ним завтра, и я решу, как быть дальше. Он вернет все до последнего цента из причитающейся ему части наследства. В этом не сомневайся.
Альма не могла успокоиться и продолжала яростно качать головой.
Бакстер положил ладонь на стол.
– Наверное, я вас оставлю. Чтобы вы могли спокойно все обсудить. Если понадоблюсь, не стесняйтесь. В какой-то степени в этом и моя вина… я просто… не хотел…
– Нет, – Эстер пресекла его попытку сбежать. – Есть еще кое-что, что вам следует знать.
Подчинившись приказу, Бакстер опять сел на стул. Что на этот раз?
– O Dios mío, – вздохнула Альма. – Что еще он натворил?
– Натворила я, – сказала Эстер. В ее голосе неожиданно почувствовалось напряжение. Она дотронулась рукой до горла: – Мне нужна вода.
Бакстер вскочил и достал из буфета стакан, наполнил его водой из крана и протянул Эстер. Она пила жадно, словно боялась умереть от жажды.
– Еще что-нибудь? – Бакстер подумал, что она, возможно, захочет принять лекарство.
В ожидании, когда боль отпустит, Эстер положила руку на сердце и закрыла глаза. Прошло несколько секунд гнетущего молчания.
– Со мной все хорошо, – сказала наконец Эстер. – Бакстер, ты и так уже много для меня сделал. Благодаря тебе я поняла, что правду скрывать нельзя.
Она откинулась на спинку стула и скрестила на груди руки.
– Поэтому хочу вам кое-что рассказать. Вы оба должны услышать эту историю. – В ее глазах появилась отстраненность, словно она смотрела за завесу прошлого. – К тому моменту, когда ваш отец уехал учиться в Германию, мы уже с ним расстались. А совсем скоро я забеременела Софией. Я вам говорила, что случился роман на одну ночь. На самом деле нас связывало нечто большее. И хотя отношения оказались довольно сложными, я любила этого мужчину. Любила так же сильно, как вашего отца, а возможно, даже больше. Говорят, что настоящая любовь в жизни случается лишь раз. Так вот, это неправда. По-разному бывает.
Эстер обратилась к Альме.
– Я в своей жизни любила двоих мужчин.
– Мама, ты о чем?
Бакстер тоже пребывал в замешательстве.
– Я никогда не изменяла вашему отцу. Да, возможно, в чем-то обманывала, но никогда не изменяла. Мы приняли решение расстаться. Может быть, я и раньше испытывала чувства к этому другому мужчине, но не позволила бы себе поддаться им, встречаясь с вашим отцом. – Она на мгновение задумалась. – Это совершенно исключено.
Затем она продолжила:
– После расставания с Хорхе я какое-то время оставалась в Кадейре. Лишь тогда я отдалась любви к отцу Софии целиком, без остатка. И чувство это было прекрасно. Стояла осень, листья были такими же, как сейчас. Городишко маленький, и нам приходилось прятаться. Мы встречались тайком, – в уголках ее губ заиграла улыбка, – гуляли ночи напролет, целовались, пока никто не видел… Иногда уходили в горы. Могли вдвоем уехать на день или на выходные. Никто ни о чем не догадывался. Было в этом что-то прекрасное и волнующее.
– Мама, кто он? Я его знаю? – Альма заправила выбившиеся пряди за уши.
Эстер продолжила свой рассказ, будто не слышала вопроса.
– Это была не просто страсть. Я знаю, о чем говорю. Я испытывала к нему те же чувства, что и к Хорхе. Чувства, которые возникают при встрече с родственной душой. Проблема в том… что они были лучшими друзьями.
И хотя Бакстер уже догадывался, к чему клонит Эстер, последние слова все равно прозвучали, как гром среди ясного неба.
– Что?! – Альма выпрямилась.
– Человек, которого я любила, – дон Диего. Отец Софии. Дедушка Мии.
Ее слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. В комнате повисло ледяное молчание. Альма, открыв рот, смотрела на мать полными изумления глазами. Эстер, только что избавившаяся от тяжкого груза, сидела с опустошенным видом. Бакстер держался руками за край стола и изучал текстуру столешницы.
Он знал. Правда, тогда эта мысль показалась ему совершенно абсурдной. Глупой игрой воображения. Склонившаяся над шахматной доской Мия выглядела один в один как Диего, когда тот играл в шахматы. Вспомнился вопрос о возрасте жены в момент гибели…
– Он знает? – спросил наконец Бакстер. Боже правый! Он говорил с отцом Софии.
Уставшим взглядом Эстер посмотрела на Бакстера.
– Думаю, после встречи с вами догадался. Сразу начал названивать и писать мне, но я уходила от ответа, откладывала разговор. Надеялась, что он успокоится.
– Как такое вообще можно было скрывать?! – спросила Альма, всплеснув руками. – И столько лет… Ты точно моя мать? Просто какое-то нагромождение лжи.
Бакстер вспомнил тот день, когда впервые рассказал Мии, как погибла ее мама, и почувствовал укол в сердце. Захотелось взять Альму за руку и сказать: «Не все ложь. Просто иногда родители тоже допускают ошибки». Но