Бакстер улыбнулся про себя. Как же он хотел обладать ею.
– Что? – спросила Альма.
В этот раз он не прятал смех.
– Да просто так. Забавная штука жизнь, правда? Никогда не подумал бы, что буду сидеть вот так среди деревьев с подобными мыслями в голове.
– С какими мыслями?
«Только правду», – заявил внутренний голос.
Бакстер вдруг ощутил волнение, которое испытывал в юности, когда приглашал девушек на свидание. И его уже было не остановить.
– Если бы ты сейчас прочитала мои мысли, то поняла бы, что я не хочу уезжать домой и не хочу расставаться с тобой. Еще я думаю, что удивительнее тебя в жизни не встречал человека. – И пусть у них не было будущего, не важно. Он не уедет домой, не рассказав ей о своих чувствах.
Альма покраснела. Смущенной он ее еще не видел. Лицо же самого Бакстера сияло от радости. Он не испытывал угрызений совести за свое признание. Ну и что, что она сестра Софии? Жизнь полна неожиданных поворотов, как эти изогнутые стволы деревьев. Она прекрасна своей непредсказуемостью.
Слегка дрожащим голосом он проговорил:
– Ты не безразлична мне, Альма. Я знаю, что, возможно, ты не разделяешь моих чувств и ничего у нас не получилось бы, но… я не могу уехать, не признавшись тебе. Благодаря тебе мой мир перестал быть черно-белым. Ты словно подобрала мое валяющееся в пыли сердце и вдохнула в него новую жизнь.
Альма смотрела на него хорошо знакомым взглядом, полным тепла и понимания. Когда Бакстер умолк, ее губ коснулась легкая улыбка, значения которой он не сразу разобрал. То ли жалость, и она лихорадочно ищет слова, как дать ему от ворот поворот, не обидев, то ли Альма и правда рада его признанию.
Он взял бокал и отпил вина, думая, что, наверное, сошел с ума, сказав это все женщине, которую знает десять дней.
– Ты схватила меня за ворот и силком вытащила из норы на белый свет… заставив вспомнить себя прежнего. Я как будто взглянул на себя со стороны. Новыми глазами. Я очень тебе благодарен за это.
Альма сильнее укуталась в плед.
– Думаю, ты переоцениваешь мои заслуги. Тебе просто нужно было ненадолго уехать из дома.
– Завтра я уезжаю и хочу, чтобы ты знала о моих чувствах к тебе. В какой-то момент я испугался, что просто… как бы лучше выразиться… пытаюсь заменить Софию родным ей человеком, сестрой. Сейчас я ясно вижу, что это не так. Ты мне нравишься сама по себе. Мне нравится, каким я становлюсь рядом с тобой. Мне нравится, какие мы, когда вместе.
Альма задумчиво смотрела на него. Ее молчание было невыносимо, поэтому он продолжил:
– Даже если у нас ничего не получится, я хочу, чтобы ты знала – ты всегда будешь жить в моем сердце. Ну ответь что-нибудь…
Она больше не сдерживала улыбку.
– А я думала, что уже не попросишь.
– И?..
– Ты не ошибся.
– Не ошибся в чем?
– Между нами что-то есть.
– Что-то?! – Бакстер чуть не потерял дар речи.
По ее лицу он понял, что Альма дразнит его.
– Sí. Я даже пророню пару слезинок, когда ты уедешь.
– По мне?
Она покачала головой.
– А чему ты удивляешься? Мне нравится Бакстер-испанец, гуляющий среди оливковых деревьев, понимающий толк в хорошей шутке, Бакстер, который… – Она осеклась и посмотрела в сторону.
– Который что?
– Не знаю.
– Альма?
Наконец она повернулась к нему и посмотрела на гитару.
– Бакстер, который не боится гитары. Надеюсь, ты сохранишь в душе этого испанца.
Бакстер тоже посмотрел на гитару. От страха не осталось и следа. Взяв инструмент в руки, он сказал:
– Значит, ты думаешь, что я легко снова превращусь в того Бакстера, которым приехал сюда десять дней назад?
– А ты полагаешь, десять дней изменили тебя безвозвратно?
– Оставили отпечаток, это точно. Или лучше сказать, сняли с меня слой ржавчины. Я обещал Мии, что вернусь домой новым человеком. И это правда. Я больше не намерен откладывать жизнь на потом.
По ее глазам было понятно, что она почти верит ему. Как еще доказать ей, что он изменился?
Зажав до-мажор, Бакстер ударил по струнам, не сводя с Альмы глаз и черпая вдохновение в ее красоте. В голове родились мелодия и слова.
– Я не готов сказать «прощай». Пусть эта ночь продлится вечно. Я не готов сказать «прощай»… тебе.
Он взял до, соль, си-бемоль и фа, а потом наиграл мелодию. Когда последовал второй припев, Альма широко улыбнулась, заставив его сердце трепетать от радости.
Если он сейчас же не бросит гитару и не подойдет к ней, то просто сойдет с ума. И все же Бакстер продолжал играть. Слова складывались в стихи легко, как в старые добрые времена. Альма обхватила себя руками и закрыла глаза. Ее прекрасное лицо светилось умиротворением, и каждая клеточка его тела вдруг наполнилась спокойствием. Он мог бы играть для нее до рассвета… всю жизнь.
Но эти мысли не должны сбивать его с толку. Через несколько часов он улетит. А что, если все происходящее – лишь сон?
Когда Бакстер положил гитару, Альма сказала с нескрываемым изумлением:
– Я думала, твои песни не должны сильно цеплять.
– В том и проблема. Поэтому лучше не влюбляться. Становишься слишком сентиментальным.
«Ни шага назад», – подумал он. Не сейчас, когда времени и так почти не осталось.
Альма долго не сводила с него взгляд. В ее глазах он прочитал приглашение. Она испытывала к нему то же влечение, что и он к ней. Тишина, как магнит, притягивала их ближе друг к другу. Бакстер уже собирался сделать шаг, когда она сказала:
– Ты правда думаешь, что влюбился в меня?
Он шумно выдохнул, словно несколько минут сдерживал дыхание.
– Никаких сомнений. Влюбился. Теперь вот песни тебе пою, как Берт Бакарак. Какие еще доказательства тебе нужны?
Альма разразилась заливистым смехом. Какое счастье, что он может заставить ее вот так смеяться! У Софии его шутки тоже неизменно пользовались успехом. Он часто поддразнивал жену подобными разговорами.
Пока Альма утирала слезы счастья, не замедлило вернуться прошлое… Они сидят с Софией на скамейке на набережной в Чарльстоне и наблюдают за проплывающими мимо судами. Тогда он сказал Софии: «Из-за тебя я сделался сентиментальным. У меня пропало всякое желание петь о сильных духом. Боб Дилан меня бы убил. Ты же не против, если я продолжу вгонять тебя в меланхолию?» София коснулась его груди и ответила: «Чего-чего, а меланхолии тебе хватит на несколько жизней. Не забывай, откуда ты родом».
Он вернулся в настоящее. В этот раз мысли о Софии его не расстроили, скорее наоборот, помогли ощутить всю полноту момента, и он окончательно перестал сопротивляться.
– Не думал, что ты способна так смеяться.
– Не думала, что ты способен так рассмешить, – ответила Альма. – Берт Бакарак – американец, Бакстер-на-все-руки. Как много личностей уживаются в одном человеке!
– Не без этого, – усмехнулся Бакстер и вполне серьезно добавил: – И все они от тебя без ума.
– Правда?
– И всем им не хочется уезжать.
Сейчас или никогда. Он отложил гитару в сторону и подался вперед.
– Но у нас есть сейчас. Остальное не имеет значения.
– Уверен? – прошептала она, раскрывая плед.
Бакстер кивнул.
– Совершенно уверен.
Их губы встретились, и его душа пустилась в пляс, как та испанка в красном платье в пещере. И пусть у них с Альмой нет будущего, зато у них есть это мгновение. Альма опустилась на землю и притянула его к себе. В страстном порыве они прижались друг к другу.
На короткий миг они разомкнули объятия – Бакстер хотел запомнить Альму, красивую и желанную, и навсегда сохранить в памяти этот миг. Он покрывал поцелуями ее лоб и щеки. Пальцем провел по ее губам, подбородку, шее и положил руку ей на грудь. Сердце Альмы под рубашкой бешено колотилось. Оно пело.
Эту песню он заберет с собой.
Бакстер проснулся от холода. Было ранее утро. Они с Альмой лежали, плотно укутанные в плед, на втором одеяле, которое он достал из багажника ее машины. Пение птиц звучало песней надежды. Бакстер чувствовал себя проснувшимся после зимней спячки медведем. Над горами во всем своем оранжевом великолепии вставало солнце. Его лучи играли в каплях росы, которая за ночь скопилась на листьях.
Такой рассвет он видел впервые в жизни. Неведомый художник разрисовал небо в яркие цвета. Свет лился отовсюду. Лучшего символа начала новой жизни придумать было невозможно.
Он поцеловал Альму в макушку. Она зашевелилась.
– Смотри! – Альма указала пальцем в противоположном от солнца направлении. Бакстер проследил за ее взглядом и метрах в пяти увидел несколько диких лошадей. Одна из них потрясла гривой и заржала.
Шерсть животных блестела на солнце. Они стояли и без всякого страха смотрели на Альму. Она – их вожак, granjera поместья.
– Иди поздоровайся, – предложила Альма.
Он помотал головой.
– Спугну.
– Сегодня не спугнешь.
Он встал и осторожно направился к лошадям, чувствуя, что Альма идет следом, наблюдает.
– Доброе утро, парни. Buenos días, – поприветствовал животных Бакстер.
К его великому удивлению, лошади не отскочили. Он протянул руку к ближайшему животному, высокой вороной лошади с коричневым пятном под глазом, и погладил ей лоб.
– Ты меня не боишься? – прошептал Бакстер.
– Похоже, уже считает тебя своим, – сказала Альма, становясь рядом. – Когда такой рассвет, трудно не обрести веру, правда? Даже такому скептику, как ты.
– От скептика уже ничего не осталось. Какое утро! – согласился Бакстер. Он погладил лошадь по носу и снова поднял глаза на сияющее небо. Верить было легко.
Через пару мгновений они уловили запах горящих дров. В окнах на первом этаже уже горел свет.
– Твоя мама проснулась.
Альма грустно улыбнулась.
– Пойду к ней. Она ждет.
Бакстер взял ее за руку.
– Останься на несколько минут. Потом пойдем вместе. – Он притянул Альму к себе и прижался щекой к ее щеке. – Tranquila.
–