Испанский сапог. Нам есть чем удивить друг друга — страница 37 из 55

— Я оторвался. Посмотрим, что они придумают теперь.

Сережа озабоченно предупредил:

— Валь, мои опера сейчас будут, ты только не лезь на рожон. Жди, когда мои появятся. Маячок с собой?

— С собой.

— Не вздумай отключить.

— Что я, самоубийца? Мне не до того.

Подошла официантка в шальварах и тюбетейке. Заказав салат и рыбу, Ледников посмотрел на лежащий перед ним на столе телефон, какое-то время поколебавшись, позвонил.

— Ирина Юрьевна, добрый день. Это Ледников… В институте мне сказали, что вы приболели. Надеюсь ничего серьезного?.. Понимаю. Может быть, вам что-то нужно? Я мог бы вам привезти. Ничего не нужно… Понятно. Ну, что ж, выздоравливайте.

Он отключил телефон. Вот и поговорил. В ее голосе звучала какая-то чрезмерная сухость. Или ему показалось? А может, неудобно было говорить? Или вообще кто-то был рядом. Ведь он ничего о ней не знает. Да, не замужем, но что с того? Вполне может быть кто-то, с кем можно жить без штампа в паспорте, встречаясь по настроению. Она вовсе не выглядит старорежимной недотрогой, вполне себе современная столичная штучка, где-то даже близкая к богеме, как можно было догадаться из некоторых ее реплик, а там нравы известные. Так что все эти его догадки о тайной слабости и желании защиты могут быть просто сентиментальной выдумкой.

Предаваясь подобным мыслям, Ледников торопливо поел, чуть не подавившись рыбой, выпил обжигающего чаю с чабрецом и направился к машине. Пора было ехать на семинар в институт.

Он уже открыл дверь, когда в правый бок ему уперся ствол пистолета. В том, что это именно пушка, а не палец и не авторучка, сомнений не было.

— Слышь, мужик, дернешься — печень продырявлю.

Ледников чуть скосил глаза и увидел, что рядом, кроме того, что сзади с пистолетом, стоят еще двое — один в армейского образца куртке и бейсболке, опущенной на самые глаза. Второй, разумеется, в коже и темных очках. Все как надо — бандитская классика. Кожаный шагнул к Ледникову и ловко застегнул на его руках наручники. Со стороны могло показаться, что он просто пожал ему руку.

— Быстро садимся на заднее сиденье, — скомандовал задний, невидимый, с пистолетом.

Тот, что в армейской куртке, забрал у Ледникова ключи и сел за руль. Кожаный первым залез на заднее сиденье и принял Ледникова. Потом рядом устроился тот, что с пушкой, видимо, главный. Все трое были примерно одного с Ледниковым возраста — уверенные в себе, четкие мужики. Справиться с такими в одиночку не было ни одного шанса. Особенно в наручниках. А потом кожаный достал из кармана вязаную шапочку, небрежно натянул Ледникову на голову и расправил так, чтобы закрыть глаза. И теперь, погрузившись во тьму, Ледников мог думать о чем угодно.

Колпак, пропахший черт знает, чьим потом, с него стянули где-то через полчаса, и он обнаружил себя в пустой комнате без окон с голой лампочкой под потолком. Судя по тому, что вели его по ступенькам вниз, он понял, что находится в каком-то подвальном помещении.

Перед тем, как усадить на стул, его обыскали, но маяк, который он затолкал под кожаный лейбл на джинсовой куртке, не нашли. Так что у него были основания надеяться на появление Прядко и его оперов. Вопрос только — успеют ли они?

Потом в комнату вошел мужчина лет сорока с гладко зализанными назад блестящими волосами. Остановился перед Ледниковым. Люди с такой прической любят выделять себя и не боятся противостоять окружающим. Все это обещало запоминающийся разговор. Мужики, притащившие Ледникова в подвал, расположились на стульях у стены, как зрители в театре. А Ледников и зализанный должны были сыграть перед ними увлекательный спектакль.

— Слышь, преподаватель, ты кто? — негромко спросил зализанный.

— В смысле? — сделал вид, что не понял, Ледников.

— В смысле, откуда ты такой борзый взялся? — спокойно объяснил зализанный. — Якобы простой преподаватель, а в чужой бизнес лезешь, условия ставишь. Какие-то деньги требуешь. Ты что — крутой очень или просто дурачок? Вроде не похож. За тобой кто-то есть, преподаватель? Или ты просто жадный?

— А вы кто? — так же спокойно поинтересовался Ледников.

— Сейчас не об этом речь, — нахмурился зализанный. — Сейчас речь о тебе, понял?

Ледников сделал вид, что задумался.

— А если я скажу?

— Тогда я подумаю, что с тобой делать. Но штука в том, что ты все равно все про себя расскажешь. Один укол, и ты расскажешь все. Даже когда онанизмом заниматься начал.

— А про это я ничего не помню. Честно.

— Вспомнишь. Трофим, давай шприц, — приказал он.

«Интересно, что они собираются вколоть», — подумал Ледников. Насмотрелись детективов, где людям вводят «сыворотку правды» и они безвольно выкладывают про себя всю правду. В жизни-то все не так просто. Ледников одно время специально интересовался, что такое на самом деле эта «сыворотка» и как она действует. Обычно так называли определенные наркотики, которые использовали, чтобы добиться от людей правды об их прошлом. Так сказать честных воспоминаний о своем прошлом.

Еще в начале ХХ века один американский врач-акушер заметил, что популярное средство для наркоза скополамин, который еще называли «сумеречный сон», приводит его пациенток в состояние, когда они автоматически выдают всю информацию о себе. Это вызвало большое оживление среди тех, кому приходится допрашивать людей с целью добиться от них правды. Пошли слухи, что найдена «сыворотка правды», которая легко заставляет людей выдавать любую информацию против своего желания.

А потом в Штатах были созданы комитеты для борьбы с коррупцией в американской полиции, и так уж получилось, что полицейские начали использовать сыворотку для допросов своих подозрительных коллег, чтобы заставить их уличать самих себя. Разумеется, все эти опыты были строго засекречены, документация потом уничтожена, но информация все-таки просочилась.

Во время Второй мировой войны эти препараты американцы использовали совсем с другой целью — для лечения раненых солдат, потерявших память или способность говорить в результате повреждения головного мозга. Доктора обнаружили, что использование этих веществ облегчает процесс вспоминания. Потом подобные препараты иногда использовались в психиатрической практике, чтобы заставить людей говорить. Но в полиции и контрразведке проводились эксперименты во время допросов. В СССР тоже изучали вещества, «развязывающие» язык.

Хотя в мире время от времени поднимались волны энтузиазма по поводу этих препаратов, извлекающих достоверную информацию из человека, но все же скептицизма было больше. Юристы, психиатры, ученые отвергали саму идею, что существует препарат, который может вывести неповрежденные, истинные воспоминания. Вместо этого сыворотка, по их мнению, вызывала у допрашиваемых лишь желание говорить, при этом они становились чрезвычайно внушаемы — по репликам допрашивающего догадывались, что от них ожидают услышать, и говорили именно это. В общем, свидетельства, сделанные под влиянием таких препаратов, никогда не принимались в американском суде. Применение подобных препаратов в качестве легитимного средства допросов было отменено.

Очередной всплеск интереса к этой методе возник после знаменитого теракта в Нью-Йорке. Однако очень скоро пришли к мнению, что информация, полученная таким образом, менее надежна, чем та, что была получена привычными путями. Под влиянием «сыворотки правды» человек впадал в состояние наркотического опьянения, в котором мог испытывать галлюцинации. Тем не менее, даже в этом состоянии люди лгали. Так что никакой гарантии, что выданная допрашиваемым информация окажется правдой, не было. И потом допрашиваемый нередко сообщал и выдуманные факты, которые в момент опьянения представлялись ему истинными, а неврастеники и вовсе зачастую признавались в действиях, к которым они вообще не имели никакого отношения. В то же время людям с устойчивой психикой удавалось скрыть правду даже под влиянием этих препаратов.

Неврастеником Ледников себя не считал, но и никакого желания, чтобы в него вкачали какую-нибудь гадость, да еще грязным шприцем, не испытывал. Поэтому он обреченно вздохнул и сказал:

— Хорошо. Спрашивайте.

— Ну, вот и молодец, — скривив губы, похвалил его зализанный. — Что ты знаешь про девок из института?

— Да ничего особенного. Знаю, что их подряжают работать с нужными людьми, деньги идут Юнчику.

— А откуда узнал про девок? От кого?

— Ну, в институте есть люди, которые об этом догадываются или подозревают что-то… Ну, я и сделал Юнчику предложение — пусть поделится.

Зализанный прошелся по комнате с сомнением покачал головой.

— Под ботаника косишь? Что-то мне не верится, что ты такой лох. От слежки уходил вполне профессионально.

— Какой слежки? — удивленно спросил Ледников. — Вы что следили за мной?

— Ты не переигрывай в дурачка, — поморщился зализанный. — Все равно не получается. Все-таки придется тебе вколоть дозу для откровенности.

— Послушайте, я ведь знал, что придется на вас выходить…

— Да? — не поверил зализанный. — Вот как!

— Да, я и к Юнчику пошел потому, что знал — он к вам бросится. Я же понимал, что он не сам по себе этим занимается, за ним люди посерьезнее.

— Получается, со мной хотел познакомиться? А зачем?

— Что, думаешь, я все из-за десяти тысяч евро затеял?

— А из-за чего же?

— Бизнес хотел вам предложить. Серьезный. Не то, что с девчонок мелочь щипать…

Зализанный остановился перед Ледниковым, осторожно, чтобы не повредить прическу, пригладил волосы.

— Значит, ты у нас бизнесмен… Ну и что за бизнес?

— Некоторые из тех девчонок, которых Юнчик использовал, очень удачно вышли замуж. За банкиров, владельцев компаний, иностранцев…

— Ну и?

— Ну и если с ними поработать, с них можно совсем другие деньги взять. Они на все пойдут, чтобы мужья ничего не узнали. Вот я и хотел предложить этим заняться.

Ледников внимательно следил за зализанным, пытаясь угадать его реакцию. Тот высокомерно скривился: