— Тоже еще открытие. Думаешь, без тебя об этом не думали? На хрена ты нам для этого сдался? Думаешь, без тебя не справимся?
— Думаю, нет, — спокойно ответил Ледников. — Тут нужна работа тонкая и точная. Нужно выяснять, кто сумеет заплатить, а кому муж денег не дает. Кто согласится платить, а кто в петлю от отчаяния полезет. И тогда возникнет скандал, на котором можно погореть. И потом тут нужны доказательства — фотографии, например, видео… А у вас их нет, я думаю.
— А у тебя есть?
— У меня есть.
— Откуда? Где ты их взял?
— У Даши Трубич.
— А это кто?
— Девушка, через которую Юнчик вел дела.
— Погоди, ты что с ней был заодно?
— Да. Мы вместе это дело готовили. У нас целое досье — с фотографиями, даже видеосъемкой. А потом она исчезла. Кстати, не ваша работа? Чем она вам помешала?
Зализанный зло прищурился:
— Слушай, преподаватель, здесь вопросы задаю я. То есть я так понимаю, досье на девок теперь у тебя.
— Ну… С ним можно начать работать хоть завтра. А этот бизнес Юнчика в институте все равно скоро прикроют.
— Ты что ли?
— Да нет. Просто все больше людей о нем знает. Слухи разные по институту уже ходят. Долго это не протянется. Спалится Юнчик, и очень скоро. И вас сдаст, он молчать не будет.
Судя по всему, слова Ледникова произвели на зализанного впечатление. Он переглянулся с мужиками сидевшими у стены.
— А вот с досье и девками можно работать долго и всерьез, — напирал Ледников.
— А где оно, кстати, это твое досье? Хотелось бы взглянуть. А вдруг ты заливаешь все?
— Ну, укол вам тут не поможет, — предупредил зализанного Ледников, уже ставший терять надежду на скорое появление Прядко.
— Закопал что ли, где-то?
— Зачем, я же не колхозник. Оно в банке, в моей персональной сейфовской ячейке. Без меня к нему не допустят.
— Предусмотрительный.
— А как же.
И вот тут-то за дверью раздался какой-то шум, голоса. Зализанный дернулся, повернулся в Трофиму. Тот встал, потянул из кармана ствол. Подошел к двери, прислушался. Потом доложил:
— Кажется, таджики, что-то там по-своему тарахтят. Вроде дворники… Какой-то мужик орет, что надо дверь ломать… Что-то им тут надо… За ломом пошли… Теперь тихо.
— Тогда уходим, — приказал зализанный.
— А этот?
— С нами пойдет. Не договорили еще. Ну, вставай, преподаватель! Только не дергайся.
Ледников поднялся, выгнул затекшую спину. Интересно, там действительно дворники или Прядко со своими?
За дверью никого не было. По выщербленным ступенькам поднимались один за другим, гуськом. Распахнув дверь на улицу, Трофим, чуть помедлив, шагнул вперед. Ледников поднимался четвертым, зализанный шел последним.
Двор был пустынен. Громадный черный джип стоял в стороне. Щебетали птицы в ветвях деревьев, все вокруг было как-то неестественно тихо и благополучно.
Сесть в джип не успели. С козырька подъезда прямо на них свалилось несколько омоновцев в масках с автоматами в руках. Трофима сразу сбили с ног, отшвырнув в сторону выпавший из рук ствол. Зализанному, стоявшему рядом, Ледников с удовольствием врезал скованными руками по морде, а потом сам всей тяжестью рухнул на него, чтобы шальная пуля не задела. Похоже, правда, стрельбы не намечалось, но осторожность не помешает.
Публика оказалась понятливая — геройствовать не стали, мигом вскинули руки и послушно улеглись на асфальт под свирепые крики омоновцев. Зализанный под Ледниковым лежал тихо, как мышь. Видимо, соображал, что к чему.
Кто-то похлопал Ледникова по плечу, и он услышал хорошо знакомый, долгожданный голос Прядко:
— Все, Валь, вставай. Ну, вроде вовремя успели.
Ледников тяжело поднялся.
— Наручники сними… Слушай, этот, — Ледников кивнул на зализанного, — меня все уколом пугал. Может, на нем попробуем, а? Вкатим дяденьке укол в попку и послушаем, что он запоет. На предмет онанизма. Почему-то этот вопрос его очень волнует.
— Этого еще мне только не хватало! — брезгливо сморщился Прядко. — Про Дашу разговора не было?
— Не успели, рано ты подъехал.
— Ну, извини.
Глава 12«Грязные трюки»
Марина впустила в кабинет высокого старика со слезящимися глазами, старавшегося держаться молодцом. Но не скрыть ему уже было шаркающей походки и конвульсивных движений рук и головы. В руках старикан держал допотопный пластмассовый кейс чуть ли не советских времен, когда они были еще большой редкостью.
— Илья Борисович, к вам Павел Лукич Верхоянцев, — сухо сказала Марина и закрыла за собой дверь.
Господи, сколько таких стариков повидал он с тех пор, как занялся антиквариатом. Жалкие, отжившие свое, они все еще суетились, пыжились, тешили себя мыслями, что их семейные ценности стоят огромных денег…
Нагорный радостно всплеснул руками.
— Прошу, садитесь, Павел Лукич! Мне уже рассказали, по какому вы делу. Горю нетерпением увидеть портрет.
Верхоянцев, устроившись в кресле, непослушными пальцами раскрыл кейс, который давно пора было выкинуть на помойку, и достал сначала папку с документами, а потом и картину, для сохранности, видимо, засунутую в несколько полиэтиленовых пакетов. Разумеется, немедленно принялся по-стариковски подробно рассказывать, откуда он у него.
— Понимаете, портрет мне достался от отца. А ему его еще во время войны подарил сосед по коммунальной квартире — он до революции был богатым человеком, коллекционировал живопись. После смерти отца я сделал необходимые экспертизы, вот они. Знаете, я никогда не думал его продавать, хранил, чтобы передать внукам, но тут возникли обстоятельства… Моя дочь Соня, она занимается изготовлением оригинальных кукол, каждая из которых — авторский экземпляр. Занятие, знаете, сложное и не очень прибыльное.
Дочь залезла в долги, а потом вдруг сгорела студия, где она работала. Она после этого впала в тяжелую депрессию. У нее и так-то жизнь не очень задалась, нет семьи, детей, а тут… Чтобы помочь дочери, я готов на все. Но единственное, что я могу сделать — продать портрет, чтобы на вырученные деньги Соня смогла разом и расплатиться с долгами, и арендовать приличную студию. Сам я в этом не очень-то разбираюсь, я всю жизнь в оборонке проработал, но мне сказали, что за портрет можно получить пятьсот тысяч долларов…
— Ну, прямо сразу пятьсот тысяч, — мягко улыбнулся Нагорный, цепко осматривая полотно. — Тут не так все просто… Это история долгая, нужно найти покупателя с такими деньгами…
— Но мне деньги нужны срочно, понимаете! — вскинулся Верхоянцев. — Дочь очень плоха. Для нее сейчас каждый день — мука. Я готов немного уступить — только бы побыстрее.
Нагорный аккуратно положил картину на стол. Было уже ясно, что полотно вполне может оказаться и подлинником. Но тут нужна стопроцентная гарантия.
— А давайте поступим так, дорогой Павел Лукич… Найти покупателя с такими деньгами непросто. Поэтому я готов купить у вас портрет сам.
Верхоянцев удивленно поднял на него глаза.
— Да-да, раз уж вы попали в такие обстоятельства. Мне хочется вам помочь. Знаете, вы чем-то напоминаете мне моего отца. А что касается суммы…. Поймите, пятьсот тысяч чрезмерная сумма. Рынок живописи сегодня падает, солидных покупателей все меньше. Так что не за пятьсот, конечно, а тысяч, скажем, за четыреста я готов вам помочь. Но сначала мы с вами заключим договор, согласно которому салон проведет уже современную экспертизу.
— Но ведь у меня есть заключения экспертов, — зашелестел бумагами старик.
— Поймите, солидный покупатель потребует современные экспертизы. Да и я не могу рисковать. Без этого никак.
Верхоянцев облизнул бескровные губы. Вздохнул.
— Я согласен. Только бы побыстрее.
— Постараюсь. Но чтобы собрать такую сумму, мне нужно время. Я все-таки не миллионер, сами понимаете…
— Мне бы побыстрее! — бубнил свое старик. — Соня совсем плоха.
— Вы пока почитайте договор и подпишите, а я еще раз повнимательнее рассмотрю полотно.
Верхоянцев уткнулся в бесконечный текст договора, распечатанный мелким шрифтом, а Нагорный достал и надел огромные очки, плотно прикрывающие глаза, и стал похож то ли на ядерного физика, то ли на хирурга. Что, как он давно заметил, всегда производило особое впечатление на стариканов — внушало почтение.
— Ну-с, посмотрим повнимательнее, — по-профессорски значительно сказал он и повернулся к картине.
Тут он ненароком задел рукой стоявшую на столе стеклянную колбу. Та опрокинулась, и на стол из нее стала вытекать странно пузырящаяся и шипящая жидкость, от которой исходили едкие испарения. Пузырящиеся языки потекли в сторону Верхоянцева. Тот, ничего не понимая, уставился на колбу, а потом почувствовал сильную резь в глазах.
— Простите, бога ради, — бросился к нему Нагорный. — Это специальная жидкость для чистки старинных монет. Я как раз этим занимался до вашего прихода. Ах, какой я неловкий!
— Глаза, — пробормотал Верхоянцев. — Я плохо вижу. У меня глаза больные.
— Это испарения! Ничего страшного, они не ядовитые, просто раздражение, — бросился успокаивать его Нагорный. — Но глаза нужно срочно промыть! Тут у нас в соседнем доме поликлиника, давайте я вас туда провожу.
Он стал поднимать старика из кресла, тот послушно встал. Потом вдруг вспомнил:
— А договор? Я его не дочитал…
— Ну, я не знаю… Можем и отложить на какое-то время. Правда, тогда я не смогу сразу заняться поиском денег.
— Нет-нет, мне надо быстрее! Давайте я подпишу… Где? О черт, глаза, все плывет!
— Вот здесь, — быстро подсунул ему ручку Нагорный. — И здесь.
— А картина? Я могу ее забрать?
— В договоре указано, что она остается в салоне для проведения дополнительных экспертиз.
— Но…
— Да вы не беспокойтесь, у вас же на руках остается документ. Иначе все придется отложить.
— Хорошо, я согласен. Понимаете, мне надо быстрее. Дочь, она совсем плоха…
Через какое-то время Нагорный, проводив старика в поликлинику, вернулся в кабинет, достал из сейфа картину и снова принялся за ее изучение. За этим занятием его и застала Марина.