— Хорошо, — уже хладнокровно, по-деловому сказал Нагорный. — Я жду вас завтра. А про этот рубль… Вы уточните, на всякий случай, что там за история и сколько за него хотят. Я, правда, уверен, что это фальшивка. Вы хоть представляете себе, что такое Константиновский рубль? — насмешливо осведомился Нагорный. — Сколько их всего в мире? Знаете, что все они наперечет?
Наглец подмигнул:
— Я даже знаю, что такое «Анна с цепью». Я вообще довольно много чего знаю. Вы в этом еще убедитесь.
Покидая кабинет явно взбаламученного известием о Константиновском рубле Нагорного, уже в двери Ледников чуть на столкнулся с красивой женщиной лет сорока. Это была Марина, супруга господина антиквара, ее фотографией Ледникова снабдил Прядко. Ледников планировал познакомиться с ней со временем поближе. Сейчас же только отметил, что Марина посмотрела на него с некоторым напряжением, словно отметив что-то про себя на его счет.
От Нагорного он отправился на конспиративную квартиру, где его ждал исходящий нетерпением Прядко. Выслушав рассказ Ледникова о визите к антиквару, Прядко с сомнением покачал головой:
— Ты же сам говорил, что сразу про рубль говорить не стоит — можно насторожить, спугнуть…
— Да больше он ни на что не клевал. Видимо, этот рубль у него в мозгу, как гвоздь сидит. Вот я и решил рискнуть. И он явно клюнул. Видимо, с этим рублем прижало его сильно. Но вот что там за этим? Что он вертится, как уж на сковородке?
— Я вот другого боюсь. Хвоста за тобой не было? А то придут у тебя пошарить, как у дяди Коли… Валь, мне трупы больше не нужны. А уж твой меньше всего.
Глава 23«Не бойся, мальчуган!»
Утром, Ледников и позавтракать не успел, позвонила Апраксина, голос ее звучал растерянно:
— Знаешь, Павел Лукич вдруг решил подарить Держа-вина мне… Вот сейчас только позвонил и сказал. Я не знаю, что делать. Он сказал, что уже договорился с нотариусом и оформил дарственную.
— Понятно, — сказал Ледников.
Сказал только потому, что больше сказать было нечего.
— Он говорит, что долго не выдержит, да и не хочет больше жить. Мне кажется, он думает, что после смерти там встретится с Соней. Его здесь уже ничего не держит.
— Понятно, — еще раз повторил Ледников.
Но теперь он сказал это не просто так. Потому как понятно было, что раз Апраксина становится обладателем картины, Нагорный примется за нее. Как только узнает, кто теперь владелец картины. Вопрос, когда он это узнает…
— Ты понимаешь, что это значит? — спросил он.
— Да.
— И что ты намерена делать?
— Сделаю все, что смогу, чтобы вернуть картину.
— Но это опасно.
— Мне все равно.
— Я тебя прошу об одном — не предпринимай пока ничего. Слышишь, ничего не предпринимай, никому ничего не говори. Никому. Вспомни о Соне. Я приеду к тебе, и мы решим, что делать.
— Хорошо. Но отказаться я не могу. Понимаешь — не могу.
Она отключилась, оставив Ледникова в состоянии некоторой растерянности. Ситуация не просто осложнилась, она стала в корне иной — он теперь не просто профессионал, распутывающий преступление, а лицо заинтересованное, то есть не способное к объективному взгляду на происходящее. Теперь его мысли будут неминуемо заняты Ириной, опасностями, грозящими ей…
И тут ему снова позвонили. Голос был женский, незнакомый. И услышал он следующее:
— Валентин Константинович, добрый день. Вас беспокоит Марина Нагорная… Нам необходимо увидеться. Вы не могли бы прямо сейчас подъехать в салон?
— В принципе могу, — осторожно сказал Ледников. — Но… Мне кажется, мы не знакомы. Или я ошибаюсь?
— Ошибаетесь.
— Вот как, — удивился он. И подумал, что если бы их представляли друг другу, вряд ли бы он это забыл.
— Именно так, — прервала его на полумысли Марина. — Дело в том, что я была близкой подругой Ани Разумовской…
Это был тот поворот сюжета, которого он никак не ожидал.
— И она много мне о вас рассказывала, — добавила она.
— Даже так.
Новость была, конечно, ошарашивающая. Но и подозрительная. Разумовская вовсе не была склонна к обычным бабским разговорам о мужиках. Скорее, наоборот.
— Не беспокойтесь, здесь вас никто, кроме меня, не ждет. Я вовсе не заманиваю вас в какую-то западню. Просто получилось так, что мне больше не к кому обратиться. А судя по тому, что говорила о вас Аня, вы человек, который мне сейчас нужен.
— А вы не преувеличиваете мои достоинства?
— Я имею в виду ваше прошлое… Работу в соответствующих органах. Но об этом я никому не скажу. Не беспокойтесь. Даже Нагорному. К тому же сейчас здесь никого нет.
Она замолчала, а потом вдруг сказала:
— Не бойся, мальчуган.
Так любила обращаться к нему Разумовская. Единственная женщина на свете, которая могла сказать ему: «Мальчуган, мы будем вместе всегда. Что бы ни случилось». И она имела на это полное право. Они действительно всегда возвращались друг к другу. Что бы ни случилось. Пока она была жива.
«Не бойся, мальчуган!» Это прозвучало как пароль, снимающий всякие подозрения. Однако сразу возникал вопрос: а не ввела ли Марина Нагорная, так сказать, в курс дела своего мужа? И не знал ли господин Нагорный, разговаривая с Ледниковым, что он не тот, кем представился? Если судить по их разговору, то нет. Но кто может поручиться за жену, мужу которой грозит опасность? К тому же жену, давно втянутую в его дела?
«Не бойся, мальчуган!» — еще раз вспомнил он. И сказал:
— Хорошо, я сейчас буду.
Салон был действительно закрыт. Ледников позвонил и через какое-то время в дверях появилась Марина. Выглядела она спокойной, но явно напряженной. Как и должен выглядеть человек, постоянно уговаривающий себя не волноваться.
Впустив Ледникова, она сразу заперла дверь и молча провела его по пустынному салону в свой кабинет на втором этаже, располагавшийся прямо напротив кабинета Нагорного. Идя следом за ней, потом поднимаясь по лестнице, он абсолютно по-мужски подумал, что, несмотря на увлечение алкоголем, она сохранила замечательную фигуру, чьи достоинства лишь подчеркивали обтягивающие ноги брюки и короткий белый жакет, расшитый крупными яркими цветами, никак не скрывавший форму бедер и того, что выше. Конечно, она продумывала свой наряд перед встречей, но вряд ли рассчитывала с его помощью чего-то добиться. Просто привычка женщины, с детства приученной выглядеть элегантно и эффектно. Привычка, еще не разрушенная пьянством.
Кабинет был небольшой, с одним окном. Ледников уселся в единственное кожаное кресло напротив стола, а Марина почемуто уселась на широкий подоконник, нервно закурила и стала глядеть в окно, то ли собираясь с мыслями, то ли просто засомневавшись, а стоит ли говорить.
Ледников решил ее не торопить — пусть на что-то решится, там видно будет — сразу откланяться или попробовать что-то из нее вытянуть. А пока он принялся рассматривать единственную картину, украшавшую кабинет. Она висела прямо напротив стола и потому была постоянно перед глазами хозяйки. Сначала Ледникову показалась, что это просто копия знаменитого полотна Борисова-Мусатова «Водоем». Две девушки в кружевах у овального водоема. Изысканное сочетание цветов — синего, сиреневого, зеленого — и тихие, как тени, прекрасные юные женщины из какого-то иного, невозможного мира. Но приглядевшись, он понял, что это не копия, а что-то вроде фантазии. У девушки на первом плане совсем иной профиль, а лицо второй только смутно угадывается в дымке, его невозможно разглядеть, можно только догадаться, что оно совсем юное, свежее и прекрасное. А вот профиль первой… Да это же Марина, только значительно моложе, еще не представляющая себе, что ждет ее впереди.
Марина резким движением раздавила окурок в пепельнице и, по-прежнему глядя в окно, сказала:
— Мы с Аней Разумовской знали друг друга с детства — соседствовали на даче. Так что росли вместе, были подругами, какое-то время самыми близкими. Потом жизнь развела нас по разным углам, но та, детская еще, близость, сохранялась. Мы могли говорить с ней о чем угодно. В том числе и о вас. Ну, и видела я вас несколько раз вместе с Аней на каких-то сборищах. Понимаете, в последнее время мы нечасто встречались, но я знала, что если случится что-то, с чем я не смогу справиться одна, я смогу обратиться к Ане, и она поможет. Но теперь ее нет, и я оказалась в какой-то темной пустоте… Когда я увидела вас у Ильи, я поняла, что вы здесь не просто так, что вы как-то вовлечены в это дело.
— Какое дело? Вы можете рассказать, что вас так встревожило?
— Мой муж… По-моему он ввязался в какие-то сомнительные дела, связанные с… ну, скажем так, иностранцами. И это не просто антиквариат, картины, старинные монеты. Это даже не деньги, там что-то другое.
— А что вас навело на такие подозрения?
— Понимаете, Илья — человек увлекающийся, азартный, любящий риск, готовый все поставить на карту…
Слушая Марину, Ледников ясно понял: она любит Нагорного, что бы там ни говорили про их отношения. Любит до сих пор и так, как любить умеют страстные женщины, — прощая мужчине все, с легкостью понимая и объясняя его глупости, подлости и пороки.
— А в последнее время им овладела навязчивая идея — перебраться за границу. Этакая мечта идиота.
— Ну, таких мечтателей сегодня пруд пруди.
— Он не хочет просто уехать и скромно жить там. Нет, он хочет, чтобы у него было все и сразу — и деньги, и гражданство, и положение. Ради этого он пустился в сомнительные операции и страшно провалился. Он просчитался, купил не то, что могло пользоваться успехом. Ничего не заработал, а только оказался в долгах. Причем, у меня сложилось впечатление, что там, за границей, его кто-то очень грамотно к этому провалу толкал. И когда у него не осталось ничего, кроме долгов, он вдруг снова воспарил. Уверяет меня, что теперь все у нас будет! Причем не здесь, а там. Потому что там у него теперь есть покровители, которые помогут во всем.
— А вам тоже так хочется уехать?