Переводчик и офицер обменялись несколькими фразами. Потом переводчик сказал:
— Генерал действительно находится на борту одного из судов эскадры. Оставьте нам конверт. Ему передадут.
— Я имею поручение вручить конверт лично. И лично получить ответ.
Выслушав перевод этих слов, офицер, козырнув Шорохову, ушел. Переводчик сказал:
— Сам он решить этого вопроса не может.
Шорохов взглянул вверх. Он стоял под сенью гигантских орудийных стволов, нацеленных на город.
Переводчик словоохотливо продолжал:
— Думаю, генерал в любом случае не сможет сегодня вас выслушать.
— Почему?
Переводчик тихо и насмешливо рассмеялся:
— При посадке на корабль у их высоко — превосходительства украли чемодан. Пять пудов. Самое ценное.
— Да вы что? — Шорохов требовательно оглядел переводчика: низенький, с гонором выставил вперед плечо, судя по чертам лица, по манере говорить, по одежде, скорей всего поляк. — Кто-нибудь из адъютантов генерала на корабле сейчас есть?
— Отбыли на берег.
— Искать чемодан?
— В российскую контрразведку. Но ей сейчас до того ли?
"Там документы, — подумал Шорохов. — Если только это не генеральская привычка во все вмешивать контрразведчиков".
Офицер возвратился, снова козырнул Шорохову, что-то сказал. Переводчик развел руками:
— Генерал никого не принимает. И в дальнейшем не сможет принять.
Спрашивать: "Это решение самого генерала?" — было бессмысленно. Ответят: «Самого». Что в результате? Придется в любом случае сделать вид, что поверил. Он ведь не знает даже, на этом ли корабле Постовский. Офицер выразился с намеренной неопределенностью: "на борту одного из судов эскадры". Сказанное переводчиком про украденный чемодан, стоит мало. Или, напротив, очень много, как умелый ход, начисто пресекающий любую попытку дальше разыскивать у англичан мамонтовские документы, будь ты хоть миллион раз их самый лучший союзник.
— Вас просят покинуть корабль, — проговорил переводчик.
Шорохов еще раз покосился по сторонам. Вдоль края палубы тоже стоят матросы. Ребята — один к одному. Хочешь, не хочешь, а подчинишься.
Спустился в лодку. Гребцы взялись за весла. Ветер посвежел. Лопасти весел срывали гребешки волн. Брызги били в лицо.
Поражение было полным. Не сумел, не смог — какая, в конце концов, разница?..
— А ну пошел! — заорал один из гребцов, вырвав весло из уключины и замахиваясь им.
Благодаря свету, из иллюминаторов "Императора Индии", Шорохов увидел позади своего сидения уцепившуюся за борт лодки руку. Схватив ее, Шорохов втащил в лодку обладателя этой руки — парня лет семнадцати, худого, хилого, тощего, с белым личиком, большеглазого. Насквозь промокшего. Весил он пуда три с половиной, не больше, одет был совершенно не по сезону: брюки, пиджак.
Поглядывая то на парня, то на Шорохова, гребцы изо всех сил работали веслами.
Лодка, наконец, ткнулась в галечный пляж. Вскочив со своих мест, гребцы ринулись в темноту.
Парень продолжал лежать на дне лодки. Шорохов перевернул его на спину, расстегнул ворот рубашки, начал растирать парню грудь. Тот сделал попытку привстать.
— Ты кто? — спросил Шорохов.
— А ты? — парень все же смог сесть на дне лодки.
— Что ты делал на корабле у англичан? Ты же там только что был.
— Карасей ловил, дядя, — живо и даже насмешливо ответил парень.
— Из блатных? — спросил Шорохов.
— Один бог это знает, дядя.
— Заработать хочешь?
— Смотря как. Смотря сколько.
— Сведи меня с ребятами, которые у генерала чемодан сперли.
— На кривой крючек ловишь, хозяин, — ответил парень.
— У меня дело чистое.
— Докажи.
Шорохов вылез из лодки, подал парню руку, помог ему перевалиться через борт. Двигался парень с трудом. Не отпуская его руки, Шорохов спросил:
— Чем доказать? Ты Бармаша знаешь?
Парень, несмотря на всю свою одеревенелость, вздрогнул.
— Я его тоже знаю, — продолжал Шорохов. — Надо с ним встретиться. Откажешься, спрашивать с тебя будет он.
Некоторое время они оба молчали.
— Пошли, — сказал парень.
— Пошли.
— Но это в Нахаловку, дядя.
— И что?
— Мимо Привоза. Напоремся, я только за себя отвечу.
Шорохов не отозвался. Врать, что не боится, не хотелось. Идти все равно надо.
Очень долго пробирались они по темным и узким улочкам. Наконец, парень поскреб ногтями по стеклу темного окошка. Открылась дверь. Миновали темные сени. Парень толкнул низкую дверь. Комната была крохотна. Длинный узкий стол посредине, на нем коптилка. Лавки у стен. Ничего больше.
— Посиди, — сказал парень и оставил его одного.
Шорохов сел на лавку, облокотился о стол. Влезть-то влез. Знать бы, не зря ли?
Сквозь тонкую переборку за своей спиной он слышал какую-то возню, бормотанье.
Выглянул за дверь. Здоровенный, лет под сорок, широкий в плечах дядька преградил дорогу:
— Ты куда? Сиди.
Вернулся на скамью. Денег у него с собой тысяч семь. Послать за спиртным?
Опять вышел в сени. Услышал:
— Сиди.
Протянул в темноту две пятьсотрублевки:
— Может, кто сходит за гарью?
— Сиди! — дядька плечом оттеснил его в комнатку.
Влип.
Начали появляться еще какие-то люди. Из-за слабого света все они казались одинаковыми: серые, длиннорукие. Молча садились на скамейки, пододвигались к нему. Вот чьи-то руки стали его обшаривать.
Вжался в угол. Наган у него есть. Если успеет, будет стрелять, хотя в такой тесноте ничего это не даст.
В сенях раздались быстрые шаги, вошел Бармаш. Сказал:
— А-а, ваше благородие… И что вашему благородию надо? Счет за того музыканта? Дело дохлое… Нет? Тогда другой разговор.
Шорохов начал тоже без «здравствуйте», вообще без каких-либо предварительных слов:
— При посадке на корабль к англичанам, у генерала Постовского украли чемодан. Было?
— Тебе надо чемодан генералу вернуть?
Тишина в комнатенке взорвалась хохотом. Шорохов внезапно обнаружил, что отгорожен от Бармаша какими-то фигурами, что и сзади на него навалились, держат за плечи, за руки. Ответил:
— Чемодана не надо. Портфель с бумагами. Так всем будет лучше.
— Грозишь? — отозвался Бармаш.
— Тебе и всем твоим — нет. Просто ничего вам с этими бумагами не сделать. Зря пропадут.
— У тебя не пропадут?
Сказать правду? Мол, окажете этим великую услугу той силе, которая вот-вот завладеет городом. Но кто его знает, этот воровской мир? Однако из того, как шел разговор, определенно следовало: портфель с бумагами в том чемодане был. Вполне возможно, тот самый, который надо. Ответил:
— Причем тут я! Мне сказали, я делаю…
Они остались втроем: он, Бармаш и дядька, что караулил у двери.
— Принеси, — сказал Бармаш, качнувшись в его сторону. — И не волынь…
Портфель был кожаный, черного цвета, в углу — серебряный прямоугольник с монограммой — лежало в нем, пожалуй, сотни четыре листов, исписанных от руки, покрытых печатными строками. Наугад вытащив один из этих листов, Шорохов прочитал: "Список агентов наружного наблюдения Киевского Губернского Жандармского управления". Дальше, до самого низа листа, шел столбец из фамилий.
— Это тебе и нужно? — спросил Бармаш.
— Да. Если на то пошло, могу заплатить. Хотя платить за такую гнусь: списки подушников, которые по трояку за голову брали…
— Хочешь посчитаться?
Ответил вопросом:
— Ты не хотел бы?
— Сам из тех, на кого доносили?
— Из тех.
Лихорадочная дрожь трясла Шорохова. Без этих документов он уйти отсюда не может. Обещать что угодно. Не выйдет — схватить и бежать. В нагане семь патронов. Осторожничать — случай не тот. Только бы в сенях никого не было!
— Бери, — сказал Бармаш. — Теперь квиты.
— … Ты слушай… слушай…
Поворот судьбы. Невероятный, почти невозможный. У входа в гостиницу «Европа» к нему подошла, обратилась с паролем, связная, с которой он виделся дважды: в Ельце и потом в Москве, когда, в пору мамонтовского рейда, сопровождал туда Манукова. Свел случай? Нет. Практическое удобство. Они в лицо знали друг друга.
— Сводку я отдал, но в моих руках еще бумаги, которые Мамонтов вывез из красного тыла. С собой их у меня сейчас нет. Целый портфель. Когда ты его сможешь забрать?
Услышал — с улыбкой, но очень усталое:
— Не сейчас. Слишком много. Придут наши, отдашь.
— Когда?
— Через день или два…
Вот и вся встреча.
Правила запрещали, но Шорохов не свернул в ближайший проулок, а продолжал идти той же улицей, понемногу отставая от связной, издали любуясь ею. Думал: "Дня через два… Всего-то…"
Он увидел, что со связной там, очень вдалеке, в густой уличной толпе, поравнялся какой-то человек, пошел с нею рядом. Вроде бы даже дружески взял ее под руку.
Шорохов свернул в первый же переулок, скорым шагом миновал, по счастью состоявший всего из нескольких одноэтажных домишек, квартал, свернул еще и еще раз, на какие-то секунды выглянул из-за угла.
Связная и ее спутник шли ему навстречу. Она улыбалась и что-то говорила своему спутнику, и тот в самом деле вел ее, взяв под руку.
Этим спутником был Михаил Михайлович.
Отступив вглубь той, поперечной улицы, он пропустил их вперед, и пошел за ними, не сразу и с осторожностью сопровождая их, и очень скоро заметив: в том же ритме, что связная и Михаил Михайлович, шел еще один человек. В полупальто из шинельного сукна, в фуражке. Филёр.
Потом Шорохов видел, как связная и Михаил Михайлович расстались. Связная взбежала на крыльцо богатого, изукрашенного лепниной, каменного дома, взялась за ручку звонка, что-то сказала женщине в белом переднике, открывшей дверь, скрылась за порогом.
Михаил Михайлович немного постоял у этого дома, пошел дальше. Филёр остался. В полусотне шагов от крыльца присел на скамейку, закурил. Михаил Михайлович на ходу обернулся. Отыскал филера глазами, продолжил свой путь.