– Я доношу его до срока, а потом отыщу тебя.
– Тогда… через восемь лун?
– Скорее через восемьдесят.
– Порядочный срок… – сказал я. – И все-таки где мы?
Улыбка Элли была теплее солнечного света.
– Пройдешь еще несколько минут и узнаешь.
Мне так хотелось, чтобы Беррин был здесь и тоже насладился солнечным светом. Но он принес себя в жертву, чтобы я мог продолжить путь. Еще один друг, погибший из-за меня. Я надеялся стать достойным их жертв и заслужить право жить дальше.
Достоин я или нет, но вот я здесь, пережив то, во что сам с трудом мог поверить. Своими глазами я видел Слезу Архангела, держал ее, и она расплавила мою черную руку. Выжгла ее.
Элли вышла на солнце. Поморщилась:
– Не знаю, что хорошего вы, люди, находите в этом свете. Вы называете нас злом, потому что мы живем в темноте, но темнота нам приятнее. – Она вздохнула, совсем как старуха. – Увидимся через восемьдесят лун… а может, и раньше.
И Элли ушла вглубь пещеры.
Разреженный воздух и резкий ветер были обычны для нагорья. Снег даже летом укрывал пики, а грязь затвердевала от холода. Спустившись чуть ниже, я посмотрел на каменные лачуги, прижавшиеся к склону утеса, и прошептал себе под нос:
– Это место я знаю. – Мне всегда нравились эти красные крыши на фоне древесных крон. Во мне всколыхнулось тепло узнавания. – Это ее монастырь.
Шестнадцать лет назад я приехал сюда, чтобы вернуть приходу отцовский долг. И в тот приезд согрешил с послушницей в монастыре. Наш грех породил величайший свет в моей жизни – Элли.
Я двинулся к каменной часовне на окраине монастыря. Тропа извивалась среди могил. Я читал вслух надписи на надгробиях, надеясь не прочесть ее имени. Но прямо перед тем, как вышел на лужайку возле часовни, увидел его: «Мириам». Мать Элли. Она умерла вскоре после рождения дочери.
Я встал на колени у могилы и зарыдал. Коснувшись коленями холодной земли, я содрогнулся. Попытался рассказать Мириам о дочери, но в тот момент ничего не смог вспомнить об Элли, какой она была до того, как ее похитили работорговцы. И сказал единственное, что точно знал:
– Я убил нашу дочь. – Я не хотел плакать, не хотел всхлипывать. Однако безысходность наконец произнесенных слов сломила меня. – Да, я убил ее своей яростью. Своей ненавистью. Своим злом.
Грохнул выстрел. Меня ожгло болью. Прямо в животе. Я рухнул на надгробие Мириам, залив ее имя кровью. Коснулся живота, и кровь окрасила пальцы.
Я сел, прислонившись к надгробной плите, как будто это мой трон. Появился мальчик, не старше десяти лет, зеленоглазый, с вьющимися светлыми волосами. В руках он держал аркебузу с дымящимся стволом. Проклятье, отличный выстрел!
К нам подбежал мужчина. Он был в плотном черно-красном плаще и вооружен длинноствольной аркебузой. Ее он нацелил мне в голову.
– Вы думаете, что такие хитрые, цепные псы? – сказал он. – Это наша гора.
– Какие псы? – прохрипел я. – Здесь разве не монастырь святых сестер?
– Считаешь меня дураком? – Он сплюнул. – Монастыря здесь нет уже много лет. С тех пор как Михей разбил Пендурум и нам, наемникам, пришлось бежать в горы. То был последний свободный город на континенте – оплот для нас, несчастных глупцов. Ох, как мне его не хватает…
Мужчина и выглядел как наемник – немытый, с копотью на лице. Даже плащ его был из чесаной шерсти, царапающей кожу.
– Мне нравятся твои цвета, – сказал я, чтобы утихомирить его.
– Ты что, не знаешь цветов Черного фронта? Пуля попала тебе в живот или в голову?
– Черный фронт? – Помедлив, я сказал первое, что пришло в голову: – Не мог придумать названия пооригинальнее?
Наемник погладил мальчика по голове, как будто в награду за то, что тот меня подстрелил. Потом изучил обугленный железный обрубок на месте моей правой руки.
– Что это за дрянь? – Он с отвращением сморщил нос.
– Я Михей Железный. – Я поднял железный обрубок. – А это была металлическая рука, дарованная демонами Лабиринта.
Он замер от удивления, а потом расхохотался, как пьяная гиена:
– А я император Иосиас! – Он погладил мальчика по голове. – А это патриарх Лазарь!
Я тоже расхохотался. Мне было адски больно.
– Ты не окажешь мне одолжение, приятель? – Я указал на свою кровоточащую рану.
Он вытер губы рукавом.
– У нас в лачугах нет целителей. Здесь самое большое одолжение – быстрая смерть.
– У меня есть идея получше. Иди по этой тропе и поднимайся в гору, пока не найдешь пещеру. Тогда крикни в нее имя: «Элли».
Наемник снова расхохотался. Смеялся даже мальчишка.
– Ты забавный, – сказал мужчина. – Ни один целитель не сможет заштопать такую большую дыру. Я сделаю тебе еще одну, в сердце. Не против?
Боль была такая, как будто кровь превратилась в лаву и жжет внутренности. Но все-таки я покачал головой.
– Ну ладно, умирай медленно. – Он двинулся к монастырю, продолжая смеяться.
Мальчик с жалостью посмотрел на меня и пошел вслед за ним.
Я все же надеялся дожить до заката. Быть может, тогда Элли отыщет меня и исцелит, как уже делала дважды. Я коротал время, разговаривая с Мириам. Рассказал ей о своих завоеваниях, о победах и единственном поражении.
Настала ночь, а Элли все не было. С меня натекла лужа крови, и я хрипел. Выкрикивал ее имя, и каждый крик был больнее, чем то, как я представлял себе роды. Я представлял, как Мириам рожала Элли в той каморке без окон, под присмотром презиравших ее людей. Ее последние минуты, видимо, были не лучше. Последние минуты моей дочери тоже были пронизаны ужасом… из-за меня. Ее предсмертные крики, когда я душил ее на морской стене, наверняка будут преследовать меня и после смерти. Оказывается, все это время я ненавидел себя.
Но умирать с печальными мыслями казалось неправильным, поэтому, чтобы приободриться, я стал вспоминать всех женщин, с которыми переспал. Дочь булочника, племянница мясника и подозрительно молодая жена ростовщика. Мириам и Альма, сестра Зоси, и… демон… и все на этом. Я так и не прикоснулся к Селене. Но по-настоящему я желал только Ашери. Я вспомнил запах ее ледяного медового дыхания, бесстрастное лицо и как она улыбалась на борту моего флагманского корабля много лун назад.
Послышались шаги. Легкий шорох в траве.
Передо мной стоял тот же мальчик с ножом вдвое больше его руки.
– Как тебя зовут?
Я улыбнулся – а что еще делать?
Он поколебался, робея ответить, а потом сказал:
– Принцип.
– А, значит, твой тезка – ангел Принципус, судья душ. Великий и могучий ангел.
Он гордо кивнул, надувая щеки. Когда-то я тоже гордился тем, что назван в честь одного из Двенадцати. Михея – ангела, создавшего мир заново.
Я показал ребенку, где находится сердце.
– Можешь говорить всем: «Я убил Михея Железного».
Мальчик нагнулся. Его зеленые глаза… были совсем как у Ашери. Я смотрел в них, а он поднес нож к моему сердцу.
Тогда я закрыл глаза и вообразил отца, Мириам, Элли и себя – всех вместе на зеленой лужайке. Там был и Беррин, читал под деревом книгу. Эдмар с Зоси боролись, а Орво мешал что-то в большом котле. Айкард положил руку мне на плечо и улыбнулся. Мы были вместе и больше ничего никому не должны. Свободны.
Гимн Равновесия
Он предстал пред нами в ароматах Фонтана душ,
И ангелы подсчитали его вес, все добро и все зло,
Весы раскинулись шире самой земли, их края достигали звезд,
И грехов, и дел праведных у него было поровну,
равновесие полное.
И спросил наш слуга:
«О Архангел, он землю наполнил в равной мере
злодейством и милостью,
Как судить мне его?»
И ответили мы:
«Отправь его обратно и пошли испытания, одно за другим,
Лишь тогда мы узнаем меру его души».
«Ангельская песнь», Книга Принципуса, 99–106
1. Михей
Странно чувствовать, как твое тело наполняется чужой кровью. Меня прокололи иглой и в отверстие воткнули то, что я могу лишь описать как нить из гибкого стекла. Я метался между бодрствованием и сном, и в меня лилось что-то красное.
Пока из моего живота извлекали пулю, я спал. Меня перевязали чересчур туго, но я не жаловался.
Говорили целители на саргосском, и я понял несколько слов, среди них: «преклонить колени», «гореть», «корабль». Я пытался спрашивать на крестейском, кто они, но они не поняли или не потрудились ответить.
Я не стал тревожиться из-за этого – лишь глупец кусает руку, дарующую ему жизнь.
Окно говорило мне о течении времени. Я наблюдал, как луна сжимается и умирает, а потом восстает опять и сияет во всей красе. Я все время лежал на том же соломенном тюфяке, и меня постоянно преследовали кошмары. Если снился дождь, заливающий мир, я просыпался, жадно хватая воздух. А когда океаны кипели в огне – кашлял от несуществующего дыма. Один раз огонь иссушил все воды мира, я увидел скрывавшуюся под ними белую раковину, и она мерцала, как звездный свет в бездне. А когда не спал и не видел кошмарных снов, я прислушивался к случайной болтовне саргосцев и смотрел на пыльные каменные стены пустой комнаты.
Каждый день меня кормили мягким хлебом и меняли одежду. Помогали мне испражняться. И не спрашивали, кто я такой, как и я не спрашивал, почему они заботятся обо мне.
До тех пор пока не настал день, когда я смог встать и сходить в нужник самостоятельно.
– Как ты заполучил железную руку? – тонким голосом со странным акцентом поинтересовался целитель.
Черты его лица были мягкими, а волосы очень светлыми и почти незаметными, как свеча в свете солнца, особенно брови, почти сливавшиеся с лицом. Пришлось постараться, чтобы выказать уважение к человеку с такими расплывчатыми чертами, хотя он и спас мою жизнь.
Я спросил себя, как правдиво ответить на этот вопрос. И о том, почему целитель так долго собирался его задать. А еще о том, не навлечет ли на меня беду неверный ответ.