Прокурор уронил и перо, и челюсть.
– Похоже, мне следует вызвать кого-нибудь старше по чину. – Он поднялся и вышел. – Одну минуту.
Я отпустил руку Мары.
– Ты хорошо справилась.
– Разве? – Она закрыла лицо руками. – Или погубила всех нас.
10. Васко
Я приказал одному из своих людей скакать в монастырь и привезти Иона. Хит останется с Тревором, пока тот не поправится. Через несколько дней все мы поедем в Семпурис. А до этого мы с Ионом постараемся вернуть Мару.
Чтобы соединять звезды, я должен держать за руку того, кто меня любит. Среди моей команды таких людей было трое, Ион – главный из них.
Любовь принимает много форм. Физическая или платоническая. Энергичная или спокойная. Новая или как выдержанное вино. Вне зависимости от формы ее трудно получить и сохранить. Тебя могут полюбить за красоту, но красота увядает. Тебя могут полюбить за преданность, но жизнь склонна испытывать и разрывать даже самые крепкие связи.
Однако душа все это преодолевает. Мы любили друг друга, когда наши души делили один дом. Ион, Хит, Тревор, Мара – каждый из них был там со мной. Только Мара отказывалась вспоминать. Отказывалась признать, что мы вышли из общего моря душ. Что все мы жили на том острове с пирамидами, чьи вершины терялись в облаках, среди существ, чьи ноги погружались в море, а головы упирались в небеса.
Там были и другие. Например, Айкард и те, чьи имена мне даже неизвестны. Но, увидев их души, я тотчас же их узнаю. А как только они вспомнят, то полюбят меня, как полюблю и я в ответ.
Свежая повязка на запястье Двух Аркебуз подтвердила мои подозрения. Она «под защитой» Михея.
– Вас видели люди императора? – спросил я.
– Мы быстро оттуда смылись. Солдатня нас не засекла.
– Ты уверен?
– На постоялом дворе я поселился под фальшивым именем. Ни один след не приведет к Компании.
– Но Мару и Михея арестовали?
Две Аркебузы кивнул.
И теперь возникла новая проблема. Будет трудно, если вообще возможно, освободить Мару из-под стражи. Средствами, подвластными человеку.
– Я же велел вам действовать осторожно, – сказал я. – Не прибегать к насилию.
Все равно что просить поэта не использовать слова.
– Не я начал драку.
– Хочешь сказать, ее начал Михей? Он уж точно не дурак.
– Как и я. Первым выстрелил мальчишка.
– И ты позволил десятилетнему мальчишке диктовать ход событий?
– Этот десятилетний мальчишка уложил Тревора.
– Ты так стремишься оказаться рядом с Тревором в лазарете? – Я покачал головой. – А знаешь, что я думаю? Я думаю, ты их спровоцировал. И считаю это неподчинением. Я мог бы тебя наказать.
Он искоса посмотрел на меня:
– А что насчет тебя, капитан?
– А что насчет меня?
Он уставился в пол:
– Ладно, забудь.
– Нет, я хочу это услышать. Что насчет меня, Антонио?
– Неужели одна женщина важнее всей империи? Создается такое впечатление, что пара сисек отвлекла тебя от всего остального.
Я старался дышать ровнее, чтобы не вскипеть от гнева.
– Я твой капитан. И я решаю, что важно, а что нет. Я ни на что не отвлекся. – Я все-таки повысил голос. Были б мы на море, в его словах я учуял бы привкус мятежа. – В следующий раз выбирай методы тщательнее. Все ясно?
– Да.
– Да, капитан, все ясно.
– Да, капитан, все ясно.
– Хорошо. А теперь ступай, остудись в борделе. Я вызову тебя, когда понадобишься.
Вскоре должен был появиться Ион. Чем меньше свидетелей наших темных дел, тем лучше.
Я покинул покои, предоставленные мне в Высоком замке, и перебрался на постоялый двор в Ладони. Я выбрал именно его, потому что здесь тоже был бордель, но Две Аркебузы и остальные его не посещали. Владельцы борделей умеют хранить тайну и не рассказывают про клиентов имперским чиновникам.
Судя по всему, люди императора за мной следили, поэтому я решил пройти через катакомбы. Сотни лет назад катакомбы были отдельным районом под названием «Душа». Там жили тысячи людей – и были более свободными, чем на поверхности.
История гласит, что из глубин появился Падший ангел. Он пел песнь тьмы, и те, кто слышал ее, сходили с ума и слепо следовали за ним, в основном это были дети. Падший ангел вел их все ниже и ниже извилистым путем, пока они не достигли Лабиринта. Никого из них больше не видели.
После этого лишь редкие храбрецы отваживались жить внизу. С тех пор Душа превратилась в пустую оболочку.
Но все равно приносила пользу: когда я только поступил в Компанию, мне поручили провозить в город контрабандный груз. Катакомбы прекрасно для этого подходили, так что я знал подземный путь между Головой и Ладонью.
Ладонь была красивейшим местом. На мощеных улицах, проложенных в идеальном порядке, выстроились великолепные виллы с красными крышами. В большинстве из них имелась собственная ванная, хотя общественные бани были чистыми и удобными. Рынки были менее многолюдны, чем в Ступнях, и ломились от тонкой парчи и пряностей с Восточных островов, доставленных этим неблагодарным душам нашей Компанией.
Бордели тоже были шикарные. На сценах танцевали женщины даже из Шелковых земель. В том заведении, где я остановился, ставили фривольные спектакли, которые посещали даже экзархи. Сегодняшний спектакль назывался «Султан и его сводная сестра». Крестейцы любили изображать восточных людей развратными, а сами были очарованы тем презренным развратом.
Если пришлось бы описать крестейцев одним словом, это было бы слово «лицемер». Все они такие. Когда один крестеец критикует другого, он, скорее всего, говорит о собственных изъянах. Михей был самым отвратительным из них, обвиняя меня в плохом обращении с дочерью, хотя убил свою.
Но сейчас было не время кипеть от негодования. В ожидании Иона я решил посмотреть, что происходит в борделе. Не только Двум Аркебузам следовало остыть. Мне надо было отвлечься от своих размышлений, проветриться.
Я человек с самым непритязательным вкусом. Мне нравились блондинки с большими сиськами. Редкость в Саргосе и Крестесе, хотя в Темзе и Рутении хоть лопатой греби. У Мары, должно быть, текла кровь жителей ледяных земель; Ане она почти не передалась. Девочка гораздо больше была похожа на меня, чем на мать, а мне никогда не нравилось смотреться в зеркало.
На бархатных диванах, расставленных по всему заведению, сидело всего несколько человек, каждый уже наслаждался обществом одной или пары девушек в откровенных нарядах. Судя по тонким шелковым тогам, вероятно, это были представители знати. Проходя мимо, я вежливо кивнул им, одни ответили, а другие подняли кубки.
Бордели были местом спокойствия – даже в большей степени, чем часовни. Никто не имел права мешать людям в этих стенах. Хотя за блуд полагалось не менее десяти ударов плетью, а за прелюбодеяние побивание камнями, прокуроры не осмеливались применять такие карательные меры к жителям Ладони. На бумаге во всех четырех районах действовали одни и те же законы, но на практике в Голове, Сердце и Ладони прощалось то, что строго наказывалось в Ступнях.
Я сел на скамью в глубине зала. Ко мне приблизилась элегантная пожилая женщина.
– Добро пожаловать, – сказала она по-саргосски с нежным пасгардским акцентом.
– Как ты узнала, откуда я?
Я был одет как богатый крестеец, говорил без саргосского акцента и, конечно же, не назвал свое настоящее имя, когда платил за комнату.
– Я уже очень давно этим занимаюсь, – перешла она на крестейский – видимо, по-саргосски говорила плохо.
– Чем именно?
– Доставляю удовольствие мужчинам из всех уголков света.
Я вежливо хмыкнул:
– И саргосцы как-то по-особенному ходят или еще что?
– Нет. Но у вас кисло-сладкий запах.
– Я уже несколько дней не пил ни капли жинжи.
Она улыбнулась и откашлялась.
– Так что тебе принести? Что хочешь выпить? Или испробовать?
– Ты меня раскусила, так что принеси вашей лучшей жинжи.
– А испробовать?
– Что-нибудь более… северное.
Хозяйка борделя приложила руку к сердцу и ушла выполнять мой заказ.
Мальчишка-слуга принес кубок из зеленого хрусталя и откупорил кувшин с жинжей; от нее исходил превосходный кисло-сладкий аромат. Мальчик налил вино в кубок. Я поднял алый напиток и восхитился тем, как чудесно он выглядит в зеленом стекле, особенно когда на него падает свет ламп. Напиток богов.
Затем последовало нечто еще более божественное. Хозяйка вернулась с тремя блондинками, одетыми в серебристые кружева, не оставлявшие простора для воображения. Та, что стояла слева, была ровесницей моей дочери и тощей. Девушка справа была на несколько лет старше, но тоже слишком худая. А вот сокровище посередине была пухленькой. Пока две другие покорно смотрели в пол, она устремила на меня жаждущий взгляд. Столько характера в этом лице! Ее правая грудь была чуть больше левой и слегка обвисла, а значит, она не так давно родила. Наверняка именно поэтому и стала такой округлой.
Не успел я выразить свои пожелания, как хозяйка отпустила двух других девушек.
– Как тебя зовут? – спросил я, когда та, которую я выбрал, села рядом, прижавшись голым бедром к моему.
– Люмина, – ответила она с рутенским акцентом.
Типичное имя для девушки в крестейских борделях. Я предпочел бы, чтобы она назвала свое подлинное, северное имя, но девушки в борделях редко открывают клиентам настоящие имена.
– А твое? – спросила она.
– Ник.
Сокращенное от Никифорос, я часто пользовался этим фальшивым крестейским именем.
– А чем ты занимаешься, Ник?
– Я священник.
Она засмеялась. Ее смех был грубоватым и не таким мелодичным, как я ожидал. Приятный сюрприз.
– Можно подумать, я не слышала этого уже тысячу и один раз.
– Это не шутка. Я пришел сюда, чтобы проповедовать. Скажи, Люмина, тебе есть в чем исповедоваться?
– Я была такой проказливой. Наверное, мне нужно простить пару грехов, а то и пару сотен. – Она провела пальцем по моей шее и под воротником.