– Нет.
– Помогал ли кому-нибудь колдовать?
– Нет.
– Ты когда-нибудь заключал с колдуном соглашение, формальное или неформальное? Вступал ли в контакт с колдуном?
– Насколько мне известно, нет.
Барнабас обратился к Антонио, сидящему на скамье рядом с Хитом:
– Ты служишь на том же корабле, верно?
– Да, – ответил Антонио.
– Твой капитан дал ложные показания?
Антонио посмотрел на меня. Задумался на мгновение, словно взвешивая, давать ли ложные показания. В конце концов, за лжесвидетельство наказывают плетьми или тюремным заключением.
– Капитан говорит правду, – сказал Две Аркебузы.
Пусть он и не из нашего моря душ, но верен мне. Я этого не забуду.
– Могу я высказаться? – раздался голос Мары.
– Говори, – нахмурившись, ответил Барнабас.
Она встала.
– Васко не слеп на один глаз. Его повязка скрывает дурной глаз, совершенно черный, и Васко говорит, что видит им звезды.
Барнабас терпеливо ее выслушал. А потом повернулся ко мне:
– У тебя и правда есть такой глаз, как она говорит?
Я помедлил, почти горюя по моему видящему звезды глазу.
– Нет.
– Подними его повязку, – приказал он.
Инквизитор повиновался лорду Иерофанту, но открыл лишь печальную дыру. Прежде Мара выглядела напуганной, но теперь пришла в ярость.
– Он выковырял глаз, – заявила она. – Вот почему он был без сознания.
– Ты выковырял колдовской глаз? – спросил Барнабас.
– Нет. Мой правый глаз загноился, когда я был еще маленьким, и его удалили, чтобы меня спасти. Я предпочел бы иметь этот глаз, ведь Архангел не просто так дал нам два, но с тех пор я научился обходиться одним.
Барнабас разочарованно вздохнул:
– Похоже, у нас недостаточно улик для быстрого приговора. Но достаточно для того, чтобы задержать обвиняемого и… снова допросить.
Именно это мне крайне не хотелось услышать. Я выколол свой драгоценный глаз не для того, чтобы из меня выбивали признание пытками. Судя по тому, как дернулись губы Мары, старающейся не улыбнуться, она была довольна.
Хит откашлялся:
– Лорд Иерофант, меня зовут Хит из Кессельроу, я главный целитель на «Морской горе». Могу я сказать суду кое-что в пользу обвиняемого?
– Говори, – отозвался Барнабас.
Хит принес свое любимое устройство – длинную металлическую трубку с набором линз внутри. Он установил ее на подиуме рядом с Барнабасом и навел конец трубки на потолок. Затем с помощью кремня зажег свечу у другого конца трубки.
На потолке замерцала туманная звезда. Инквизиторы с трепетом охнули. Хит пошел на безумный риск, взывая к рациональной части их разума, не слишком развитой, как мне известно.
– Это не колдовство, а наука, – объяснил он. – Мара и другие обвинители просто неверно истолковали этот спектакль как магию. Что до черного глаза, то иногда капитан вставляет в пустую глазницу черную, смазанную маслом бусину, чтобы уберечься от заражения.
Барнабас снова повернулся ко мне:
– Это так, капитан Васко?
– Да.
Лорд Иерофант указал на мерцающую туманную звезду на потолке:
– Скажи, с какой целью это делается?
– Для измерений во время плавания, – ответил целитель-альбинос. – С помощью этого прибора можно оценить расстояние до разных целей, измеряя яркость так называемой звезды на любой поверхности.
И в самом деле, так тоже можно было использовать туманную звезду.
– Понятно, – сказал Барнабас. – И где ты этому научился?
– Я прочитал об этом в книге, хранившейся на самом верхнем этаже Башни мудрости в Кандбаджаре.
Однако научился он этому не там. Лучше бы он придумал более складную ложь, не включающую латиан, которых инквизиторы люто ненавидели.
– Эти фанатичные почитатели Лат такие изобретательные, – сказал Барнабас. – Мудрецы говорят, что следует учиться у врагов.
– Именно так. Инквизиция превыше всего ценит истину, – согласился Хит. – Известно, что у аланийских Философов есть особые семена, которые заставляют человека, съевшего их, рассказать все, что он пытается скрыть.
А вот тут Хит уже свернул не в ту сторону. Инквизиция презирала Философов так же сильно, как и магов.
– Вот как? – Барнабас удивленно поднял кустистые накрашенные брови. – Иногда и дурные люди могут сделать что-то полезное. Эти семена, должно быть, весьма нужный инструмент.
– Компания с радостью достанет их для Инквизиции, – сказал Хит.
– Однако к нашему делу это не относится, – холодно заметил Барнабас. – Конечно, мы можем обсудить это позже.
Хит сделал вид, будто складывает инструмент, но на самом деле воспользовался им, чтобы туманная звезда на потолке замерцала с узнаваемым ритмом.
«Скоро надо будет задержать дыхание», – прочитал я.
Он забрал устройство и снова сел на скамью. Похоже, если вердикт окажется не в нашу пользу, Хит решил наполнить зал сонным газом. Тогда мы сможем схватить Мару и удрать.
Но тем самым мы объявим войну Инквизиции, то есть всей этосианской церкви и самой империи. И это положит конец так тщательно разработанным планам. Я положил пальцы на спинку стула и отстучал ответ:
«Не делай этого».
Пока Барнабас совещался с другими инквизиторами, я пристально смотрел на Мару. Она не ответила на мой взгляд, а шепталась с Михеем и Аной. Мне очень хотелось узнать, о чем они говорят. Если бы только я мог читать по губам так же, как и по звездам.
– Инквизиторы вынесли единогласное решение, – объявил лорд Иерофант Барнабас. – Капитан Васко деи Круз объявляется невиновным в грехе колдовства.
Я закрыл глаз и ощутил сладкий вкус облегчения.
– Однако он признан виновным в грехе блуда с проституткой, за что публично получит двадцать плетей на ипподроме. Или, если предпочтет, сорок плетей здесь и сейчас, в этом зале.
Это было самое строгое наказание за блуд. И после двадцати плетей люди падали замертво, не говоря уже о сорока.
– Здесь и сейчас, – сказал я.
Я не мог рисковать своей репутацией в империи, как не мог и откладывать дела.
– Да будет так.
Барнабас махнул рукой. Паж развернулся и выбежал через заднюю дверь.
Через несколько минут в зал вошел огромный человек с кнутом из черной кожи. В распоряжении Инквизиции всегда были самые жестокие палачи и пыточных дел мастера.
– Подготовь его, – приказал Барнабас.
Один из его подчиненных отвязал меня от стула и раздел. Я стоял под прозрачным потолком. Сорок плетей, и я буду свободен. И уплыву в Семпурис, где меня ждут новые возможности.
Мои руки обмотали веревками, а затем привязали эти веревки к столбам у стен. Все это время я не сводил глаз с Мары. Они с Аной о чем-то спорили, а Михей злобно смотрел на меня из-под маски. Я постарался одарить завоевателя самой самодовольной и радостной ухмылкой. Их план заточить меня в тюрьму провалился, и было так приятно чувствовать себя победителем.
Но все приятные ощущения исчезли, как только моей кожи коснулась плеть. Я застонал так, словно душа покидала тело. Второй удар был похож на гору боли, обрушившуюся на другую гору боли. Если бы в тот момент мне задали вопрос, я поклялся бы никогда больше ни с кем не спать, грех это или нет.
Третий удар был похож на убийство мертвеца. К десятому удару я оцепенел и уже ничего не чувствовал. Я снова посмотрел на скамью. Мара, Михей и Ана все еще о чем-то спорили. Мне не нравилась эта их фальшивая семья. Ни капли.
– Стой! – крикнул я, когда палач развернулся, чтобы хлестнуть меня еще раз.
– Почему ты прерываешь наказание? – спросил Барнабас.
– Та девочка… с ожогами на шее. – Я так тяжело дышал, что едва мог говорить. – Она… моя дочь. Я требую… опеку над ней.
Мара вцепилась Ане в плечи:
– Ты ее не получишь. Только через мой труп.
– Дочь… по праву… принадлежит отцу… до дня свадьбы. – Для каждой буквы мне приходилось напрягать легкие. – Я требую, чтобы Ану… передали под мое… попечение… с сегодняшнего дня.
– Он блудник, – заявила Мара.
– А ты разве целомудренна?
Я засмеялся – скорее от боли, чем по другой причине.
– Ты не получишь мою дочь. Ты никогда ее не любил! Это ты тот демон, кто обжег ее! Ты колдун, интриган, обманщик, ты Странник…
– Тихо! – Барнабас стукнул по столу. – Я не приму во внимание твои обвинения, поскольку первое оказалось ложным. В суде ты должна контролировать свои женские припадки и помнить, что ложные обвинения, если ты не подкрепишь их вескими доказательствами, – это тяжкое преступление. – Он снова постучал по столу, как будто для пущей убедительности. – Ты уже намекнула этим приступом гнева, что Васко деи Круз действительно отец девочки, сидящей рядом с тобой. Отец – законный опекун своей дочери до тех пор, пока она не выйдет замуж и эту обязанность не возьмет на себя ее муж. Таков закон этосианской церкви, Священной империи Крестес и всех цивилизованных народов. Она замужем?
Мара покачала головой. Из глаз у нее текли слезы. Даже если Ана решит выйти замуж, чтобы сбежать от меня, ей понадобится мое согласие. Если это игра в «Убийцу султана», я поставил султану Мары шах и мат. Как глупо с ее стороны не продумать план на несколько шагов вперед!
Барнабас повернулся ко мне:
– Васко деи Круз, если ты выживешь после оставшихся тридцати плетей, то по моему приказу девочка уйдет отсюда вместе с тобой.
От взгляда, который бросила на меня Мара, мне стало… так грустно. Как будто она поняла, что ее предал сам бог.
– Нет, – завопила Мара, когда в мою кожу впился одиннадцатый удар. – Будь проклят этот суд! Будь прокляты вы все!
Инквизиторы оттащили ее, а рыцари-этосиане схватили Ану, зовущую мать, и отвели в другой угол зала, где ждали Хит и Две Аркебузы.
От двенадцатого удара я выблевал солонину, которую съел на завтрак. От тринадцатого руки и ноги свело судорогой. От четырнадцатого я погрузился в сон, и последним, что я слышал, были отчаянные крики Мары и Аны.
Я надеялся, что очнусь на пути к солнечному Семпурису рядом с дочерью, которую ценил не больше гнилой фиги, но мог использовать в качестве приманки для любимой женщины.