– Крум – ужасный развратник, – сказал барон по имени Клокас, контролировавший владения на границе с Пасгардом, где стоял крепкий, хотя и заброшенный форт. Он носил кружева на плечах и туфли, делавшие его на два дюйма выше. – Говорят, он берет новую жену каждое полнолуние.
– Люди вроде него легко поддаются влиянию, – отозвался граф Босиан, в чьих земельных владениях был приличного размера медный рудник. От него пахло женскими благовониями, хотя он и носил короткий меч. – Я боялся бы больше, будь он просто фанатик-язычник. – Босиан заметил, что я стою неподалеку с бокалом тыквенного вина. Роуну нравилось иметь на банкетах огромный выбор напитков, а мне было любопытно попробовать все. – А, мой любимый саргосец, – произнес он. – Ну а ты что думаешь об этой огромной скотине у наших границ?
Нацепив улыбку, я пошел к нему, по пути рассыпая приветствия или просто кивая остальным лордам.
– Думаю, что он такой же человек, как и прочие. Мы дадим ему желаемое, и он уйдет терроризировать кого-то другого.
Относительно кагана Крума я составил подробный план. Но делиться им не собирался.
– Да, он язычник, но, как я слышал, беззаветно предан тому древесному божеству, которое они смеют называть именем нашего возлюбленного ангела Сакласа, – сказал Клокас. – Он даже утверждает, что деревья шепчут ему, рассказывают, где скрываются враги. Что каждый лист, висящий на ветке или несомый ветром, становится его глазом.
– В отличие от женщин, мужчины могут хранить в сердцах многое, – сказал я. – Мужчина может любить своего бога, не переставая любить жизнь. Я даже люблю свой корабль… – Я заметил, что Роун машет мне с помоста. – Простите меня, милорды.
Экзарх стоял в окружении множества внуков, которыми, конечно, гордился. Он знал о пристрастиях и антипатии каждого и все свободное от дел время проводил с ними.
Я постарался хотя бы запомнить их имена. Застенчивая девушка, стоявшая скрестив руки справа от Роуна, – Теодиса, средняя дочь его средней дочери, а бойкий выпивоха, сидящий на банкетном столе, – его старший внук Эванд, который, хотя и женат, сейчас оживленно болтал со своей кузиной, смущенной босоногой девушкой по имени Атия.
– Крум у всех на устах, – сказал Роун, держа в руке кубок с каким-то густым растерганским напитком. – Крум то, Крум се.
– Когда в Пасгарде мир, здесь становится скучно, – добродушно усмехнулся я. – Людям нужен трепет, воображаемый или реальный.
Как экзарх, а также как предок многих присутствующих гостей, Роун не нуждался в парадных одеждах. На нем были охотничьи штаны и жилет из медвежьей шкуры, а еще патронташ для пуль к подаренной мной аркебузе.
– Я предпочитаю воображаемый, – сказал он. – Мертвый лес защищает нас здесь от рубади, но большая часть наших рудников – на севере. Чтобы металл продолжал к нам течь, следует разобраться с Крумом.
– Не тревожься, экзарх. Я сам отправлюсь туда. Считай Крума просто еще одним… пустяком.
Я улыбнулся.
Роун не улыбнулся в ответ.
– Выйдем. – Он указал на открытый полог шатра. – Давай насладимся прогулкой по лесу.
Мертвый лес растерял краски две луны назад, когда мы только сюда приехали. Но он оставался бесконечным морем живых существ, и все они процветали в умеренном холоде. В сухом зимнем воздухе продолжали опадать листья и уносились с каждым порывом ветра. Однако лес был наполнен птицами, прилетевшими из ледяных земель, – в основном ласточками, черными дроздами и красногрудыми малиновками.
– Как именно ты намерен поступить с Крумом? – спросил Роун.
Мне пришлось прикинуть, как представить свои идеи Роуну. Как подать их, чтобы он оценил.
– Мы покажем ему, что мир для нас означает для него богатство и счастье.
– И что это значит?
– Значит, что мы заплатим ему кучу золота.
Роун остановился. Бросил на меня злобный взгляд:
– Мне не нужно твое покровительство, Васко. Рубади совершают набеги на нас не только ради золота. Если ты намерен платить ему и рабами, я должен об этом знать.
– Что ты, я никогда не посмел бы. Мы с тобой партнеры. Но если Крум хочет чего-то, имеющегося лишь у Компании и не слишком достойного, пусть такая сделка будет между ним и мной, чтобы твои руки не были запятнаны.
– Заливаешь свои слова козьим сыром, как мои грибы. А мне нужно, чтобы ты говорил открыто.
– Я и так открыт, насколько возможно.
– Недостаточно. Я должен быть в курсе всех дел Компании до мельчайших подробностей. Когда император тебе отказал, я рискнул своим домом ради того, чтобы вести с тобой дело. – Роун указал на землю. – И позволь напомнить, твой порт построен на моей земле. – Он вздернул подбородок. – Кстати, ты осведомлен о пожаре, случившемся несколько дней назад?
– Это была драка в таверне.
– Это был пожар, устроенный твоими людьми в самом сердце Тетиса.
– Я уже наказал всех участников.
Мы пробыли здесь всего две луны, и вот уже появились трещины. Семпурийцы гордились своим происхождением, а чужеземных мужчин считали потенциальными похитителями чистоты и невинности женщин Семпуриса, хотя ни то ни другое особой ценности не представляло. Один из людей Компании стал слишком настойчиво заигрывать с дочкой какого-то кузнеца в таверне. Между ним и членами гильдии кузнецов вспыхнула драка, что привело к пожару, в котором два или три дома сгорели дотла.
Но не в этом суть. Моя задача – манипулировать Роуном, не позволяя ему вмешиваться в наши дела. Я хотел оставаться гибким. Хотел принимать решения, управлять людьми и не беспокоиться о том, что его подчиненные, относившиеся к нам с большим недоверием, будут путаться под ногами, противодействовать моим замыслам и провоцировать крах нашего великого проекта.
– Ты хочешь, чтобы я говорил открыто, – пусть так, – сказал я. – Когда я торговался с посланником Диконди, твой сын мне ничем не помог. Он фактически подорвал всю мою стратегию. Пытался поднять цену на наши изделия из меди, когда я старался сделать обратное.
– Я не понимаю, – сказал Роун. – Для чего продавать медь ниже той цены, что мы обычно берем?
Утомительно объяснять старикам и заносчивым сыновьям торговую тактику, для которой в Башне мудрости отведен целый этаж.
– Снизив цену, мы станем их единственным поставщиком. А потом, став единственным поставщиком, сможем поднять цену выше, чем когда-либо.
– Но тогда они просто купят медные изделия где-то еще.
Обсуждать такие тонкости с невеждой невыносимо.
– Вот, смотри, – сказал я. – Ты всю жизнь был политиком. В том, что касается императора и других высокопоставленных лордов и епископов, я полагаюсь на тебя. Но сам я большую часть жизни был торговцем – и был бы признателен за доверие и уважение в таких делах.
– Вопрос с Крумом – политика, а не торговля. Я вел переговоры со многими военачальниками.
А еще Роун, как он сам мне признался, в прохладную погоду склонен к подагре. Это значит, что сам он не поедет на север разбираться с Крумом, чтобы не оказаться на носилках или в паланкине, это было бы позорным проявлением слабости. Нет, он пошлет вместо себя кого-нибудь из своих заносчивых сыновей.
– Ну тогда представь, как твой сын с важным видом приближается к Круму, оскорбляет его древесного бога, требует соблюдения ваших границ, предлагая пару безделушек за хорошее поведение. Политика – это демонстрация силы, ведь так? Правда, Крум всю свою долгую жизнь демонстрировал силу, в основном сокращая чужие жизни. По-твоему, что он сделает с твоим сыном, чтобы показать, кто сильнее? – Глаза Роуна округлились – вероятно, он представил сына, покачивающегося на дереве. – Или можем сделать по-моему. Просто торг. Мир в обмен на добычу. А поскольку я самый лучший торговец, то получу для тебя даже больше, чем ты рассчитывал.
Ничего не сказав, Роун просто одернул жилет. Дальше он шел в молчании, как и я рядом с ним.
Мы пришли к сладко пахнущему ручью, у которого росли желтые тюльпаны. Такие же украшали леса Саргосы. В дни рождения апостолов люди делали из них гирлянды и вывешивали на двери. Придя в гости к соседям, надо было выдернуть один желтый тюльпан из гирлянды. Когда на двери не оставалось больше цветов, это было знаком, что гостей на сегодня достаточно.
Роун с трудом присел и сорвал один цветок. Понюхал.
– Знаешь, почему я пригласил тебя в свои земли, Васко деи Круз?
Я молчал, чтобы он сам ответил.
– Большую часть жизни я провел при дворе, брал все, что только мог, для своего дома и старался как можно меньше отдавать в императорскую казну. Но настал день, и я узрел своего друга Ираклиуса восставшим из мертвых. В тот момент, восхитившись чудом, я наконец-то поверил в Священный Крестес. В неизбежность распространения нашей власти на все человечество по воле Архангела. – Роун печально вздохнул. – Я последовал за своим императором через Сирм к реке Сир-Дарье в готовности отдать все стране и вере – лишь бы противостоять невиданной орде язычников, которая шла уничтожить нас. – Его лицо помрачнело. – На моих глазах гулямы в золотых доспехах ударили, словно гром, и убили двух моих сыновей, а вот я жив и рассказываю эту печальную историю.
– Больно слышать о твоей утрате, милорд. Как тебе удалось бежать?
– Я надел кафтан и тюрбан и на допросе у Рыжебородого сумел убедить сирмян, что я один из них. Знаешь, сойдя с дикондийского торгового корабля и ступив на эти берега, я, старик, катался по земле, как свинья. В тот момент я узнал покой, которого никогда не испытывал прежде. – Он опять понюхал цветок. – И я не хочу покидать свою страну – ни ради славы, ни ради богатства, ни во имя Архангела – больше никогда. Для меня здесь единственная святая земля, и я хочу видеть, как она возвышается и процветает.
Возможно, я неправильно его понял. Конечно, его возмущало, как Иосиас с ним обошелся, но, кажется, он больше не хотел стать снова великим герцогом. Нет, он делал все это из любви к Семпурису, но также и по какой-то иной причине.
– Когда мои замыслы будут воплощены, Семпурис станет центром этого мира. Тебе не потребуется его покидать, поскольку для этого не будет причин. Напротив, все сами придут к твоим берегам. А если ты во мне сомневаешься – проверь свои денежные сундуки. Золото не лжет.