Я взглянул на обрубок руки. Перво-наперво, обнаружив меня истекавшим кровью у надгробия Мириам, они отрезали мою сломанную железную руку. И теперь правая рука заканчивалась там, где прежде начиналась железная, – у локтя.
– Ее даровал мне один человек из Шелковых земель.
Я почти не соврал. Джауз заботился о моей сломанной руке до того, как этим занялись демоны.
– Зачем было выходцу из Шелковых земель давать тебе эту руку? Кто ты?
Если я назовусь, например, простым рыбаком, мой рассказ будет лишен смысла. Если все же признаюсь, что был важной персоной, вероятно, это приведет к новым расспросам. А чем больше он будет меня расспрашивать, тем вероятнее, что я собьюсь и выставлю себя лжецом.
– Я Михей Железный.
Целитель покачал головой, по его лицу расплылась ухмылка:
– Ты считаешь меня глупцом?
– Наверное, с утекшей кровью я потерял половину своего веса. Несмотря на это, я здесь, и в моих венах течет чужая кровь. Я считаю тебя чудотворцем, а не глупцом.
– Тогда спрошу еще раз. Кто ты?
– Я уже сказал. И теперь вопрос в том, кто вы. Вы из тех многочисленных людей, считающих меня героем? Или из миллионов, проклинающих мое имя? Я не кто иной, как Михей Железный, и я в вашей власти.
Он ушел. Я попробовал открыть дверь, но он ее запер. А окно было слишком маленьким для воина моего роста и телосложения. Мне осталось лишь ждать.
И я ждал.
Через два дня он возвратился с другим человеком.
С человеком, которого я узнал.
Он носил повязку на правом глазу, так же как и шестнадцать лет назад, когда я видел его в последний раз.
– Он не лжец, – произнес священник Васко. – Он действительно Михей Железный.
Что-то в нем изменилось, и дело не только в возрасте. В последний раз мы виделись, будучи молодыми, полными страстей и противоречий юности. А теперь стали седыми, морщинистыми и с хриплыми голосами.
Я никогда не думал, что снова увижу это лицо. Когда обнаружилось, что он прелюбодействовал и породил незаконнорожденного ребенка, этосианская церковь перевела его в монастырь в родной Саргосе. Что он делает здесь, в нагорье Гипериона?
– Я тебя помню, священник, – произнес я.
– Я не священник, – ответил Васко. – Давно перестал им быть.
Я не мог не чувствовать к нему той же неприязни, что и много лет назад. Он осудил Мириам, мать Элли, за грех прелюбодеяния, хотя сам был прелюбодеем. Его облик я хранил в своем сердце как воплощение этосианских священнослужителей, узколобых, самодовольных и двуличных.
Васко встал на колени, опустив взгляд к моим ногам:
– Каюсь в том, что сделал с твоей возлюбленной. С Мириам. Прости меня.
Я едва не лишился дара речи.
– Тебе нужно просить прощения не у меня.
– Это верно. – Бывший священник встал. – Жаль, что мертвые не могут прощать.
И правда, жаль. Но мне не хотелось рассуждать о его грехах.
– Что ты здесь делаешь, Васко?
Он улыбнулся правой половиной лица:
– Это долгая история.
– Мне она не особенно интересна, и я предпочел бы пойти своей дорогой.
Васко покачал головой:
– Боюсь, я не могу позволить тебе уйти.
Теперь все его лицо улыбалось. Бывший священник выглядел не слишком приятно. Как и в случае с его другом-целителем, о нем трудно было судить по лицу, в особенности из-за широкой черной повязки, закрывающей глаз. Кожа у него была цвета глины, а щеки обвисли – понятно, что он не молод. И даже борода, волнистая, как зимнее море, не знала, какую форму принять.
– Теперь ты принадлежишь мне, Михей Железный.
– Ни один человек не принадлежит другому.
– Я вытащил тебя из бездны. Я дал тебе жизнь, и теперь она принадлежит мне. Подчинись, и, возможно, ты мне пригодишься.
Я с трудом мог верить своим ушам. Для чего я, завоеватель царств, мог понадобиться бывшему священнику и целителю-альбиносу?
– У меня есть свои дела, – возмутился я.
– По твоей вине Крестес истек кровью, – ответил Васко. – Посвяти это время размышлению о своих ошибках. Мало кто получает такой дар.
Ухмыльнувшись, Васко покинул комнату, вслед за ним ушел и его друг-целитель.
Будь я в полной силе, мог бы их одолеть. Я сломал бы шею за считаные секунды, даже одной рукой. Я ведь был крупным и сильным, внушительнее большинства мужчин, потому люди и шли за мной.
Но с потерей руки я лишился половины своей внушительности. Больше чем половины. За одноруким не идут в бой. И вообще никуда за ним не идут. Мне нужна была новая металлическая рука, и я сожалел, что отказался от предложения Ахрийи.
Прежде всего, требовалось отсюда выбраться. Что бы ни задумал бывший священник, мне не хотелось в этом участвовать. А его целитель использовал инструменты и методы, которыми не владел даже Джауз с его самым передовым опытом Шелковых земель.
Саргосцы известны как торговцы и первооткрыватели. Когда девять лет назад я разграбил Саргосу, многие уехали к другим берегам. И кто знает, где побывали этот бывший священник со своим целителем?
Я ударил в дверь, но она была заперта. А когда ее открывали, я нередко мельком видел металлическую решетку с другой стороны. Через нее мне никак не пробиться.
Я опять изучил окно – маленькое квадратное отверстие почти под потолком и тоже зарешеченное. Сквозь него я видел лишь кусочек неба и сухую ветку на дереве.
Я опять прилег. Когда целитель снова придет, я бы мог врезать ему по физиономии и сбежать.
Очевидно, я в монастыре Мириам. Хотя я не помнил эту комнату, стены были сложены из знакомой горной породы. Ночное завывание ветра на склоне тоже было легко узнать, как и вкус горного воздуха.
У священника имелись и другие служители, что могло бы создать проблему. Как-то я заметил очень крупного человека, похоже, из Шелковых земель. Глаза у него были миндалевидные, но, в отличие от большинства жителей тех краев, голубые, а волосы светлые. А на поясе висели самые длинные ножны, какие я когда-либо видел. У клинка была узкая рукоять с кисточкой на конце.
Один раз я даже видел человека с темной, как земля, кожей, одетого в необычный балахон, испещренный кроваво-красными рунами. Судя по слезящимся глазам, он был слеп, и все же я сам видел, как в его глазах пылал тот же кровавый свет.
Но самое странное мое видение, вероятно, было сном наяву – тень с изящными женственными изгибами, которая цеплялась за потолок, наблюдая, как я пытаюсь проснуться.
Кто они все такие?
Я лежал в постели и думал об этом. Саргосцы, ухаживавшие за мной, много раз повторяли слово «корабль». Но мы не на побережье. Разве можно направить корабль вверх по течению Гипериона?
Я уснул, размышляя об этом.
И проснулся от стука в окно.
Тук-тук-тук.
Я увидел лицо Элли и ее длинный черный коготь. На меня смотрели ее глаза с черными белками. Но я поморгал, и она исчезла. То была просто ветка, стучавшая по стеклу.
Тук-тук-тук.
– Я убил Элли, – напомнил я сам себе. – Перерезал ей горло.
Мне пришлось признать свои грехи, такие многочисленные, но нельзя позволить им тянуть меня вниз. Все равно мне хотелось жить. Когда меня подстрелил зеленоглазый мальчишка, последние мгновения жизни я призывал на помощь Ахрийю.
Но те мгновения не стали последними. Прежде чем провалиться в глубокий сон и попасть сюда, я грезил о своей семье и друзьях – Зоси, Эдмаре и Беррине. И об Элли, и об Ашери. Я увидел нас вместе, счастливыми и свободными.
Только мы отнюдь не были счастливы и свободны. Я сам видел, как умирали Орво, Зоси и Беррин, но не знал судьбы Эдмара, Ашери, Айкарда и Джауза.
Я повторял их имена, и они были словно из другой жизни. Может, лучше такими их и запомнить. Наверное, я должен освободиться от прошлого.
Хотя прошлое было прекрасным. Я вел десятки тысяч людей на бой, убил сотни тысяч. Я определял ход жизни народов и уничтожал их. Я завоевал империю и был бы этим удовлетворен, если бы не сладкий ветер с востока, обещавший так много божественного и мирского.
Но я думал об этом как о чужой жизни. Легендарный завоеватель, каждодневно осыпаемый золотом и розами, тот, кому принадлежал трон величайшей твердыни мира, – он не здесь, не в тюрьме.
Но тогда кто я?
Во всяком случае, я человек, который хочет жить, быть свободным. Это суть каждого стучащего сердца, но мне нужно было ухватиться за чистую волю к жизни и позволить ей меня вынести.
Я был человеком с грехами и сожалениями, делал то, что считал правильным, и заблуждения – мой первый грех. И самообман. И служение ложному богу, и оправдание этим каждого преступления. Больше я никогда не вернусь на тот путь, никогда.
Я был человеком, не знающим, во что верить, но проживи я немного дольше – и, возможно, нашел бы истину. Или истина нашла бы меня, что, похоже, и произошло.
Я узнал, что пространство меж звездами глубже и темнее, чем можно представить. Но я больше не отведу взгляд. И не стану больше закрывать глаза маской под названием «этосианство».
Я буду смотреть на правду широко открытыми глазами.
Я проснулся. Надо мной опять стоял Васко и держал в руке что-то вроде иглы, которой он только что меня ткнул.
Вероятно, поэтому я не мог ни пошевелиться, ни открыть рот.
– В день, когда ты и твой Черный легион разграбили Саргосу, я был там, – сказал он. – Вы похитили золото из этого монастыря, как и из всего города. Вы, как огромная стая саранчи, до последней крошки сожрали все припасы в наших амбарах. Мне пришлось месяц есть траву. А когда наступила зима, тысячи скончались от голода, в том числе и люди, о которых я заботился. Этосианская церковь больше не могла поддерживать священников города, и потому мне пришлось покинуть его. После этого я долго тебя ненавидел. Но сейчас, Михей, я кланялся бы тебе и целовал ноги, если бы считал это допустимым. Мой уход из Саргосы оказался лучшим, что только могло случиться.
Я попробовал заговорить, но это было все равно что пытаться сдвинуть языком гору.
– Не тревожься, через несколько минут это пройдет. – Васко обернулся к окну. – Благодаря твоим попыткам захватить Костану и украсть императорский скипетр в Крестесе почти не осталось мужчин, способных защищать города и деревни. Сейчас страна кишит бандами наемников, рубадийскими каганами и еще более мерзким сбродом. – Он широко улыбнулся. – Говорят, время решает все. Саргосская Компания Восточных островов явилась сюда, чтобы навести порядок в Крестесе. Я решил, что ты должен нам в этом помочь. Но проблема в том, что по эту сторону моря никто тебя не любит. Честно говоря, и по другую сторону тоже.