– Ты когда-нибудь чувствовал, что тебе здесь не место?
Ледяные когти ужаса скользнули у меня по спине.
– Я не понимаю вопроса.
– Возможно, чувствовал.
Ее серые глаза стали круглыми, как две полные луны.
– Нет. – Я покачал головой и осклабился, как дурак, нарастающий страх был просто невыносим. То, о чем она спросила меня, я сам много раз спрашивал у других. Прежде чем заставить их кричать. – Нет.
Миралия встала и положила руку на сердце.
– Благодарю. Я хорошо провела время в беседе с таким уважаемым человеком. Приятного вечера, капитан Васко.
Лишь когда она вышла за дверь, я опять обрел способность дышать.
Я не стал разговаривать с Тревором, Ионом или Хитом. Вместо этого я сел на мерина и отправился прямиком на свою виллу.
Я прокрался в свою комнату, не трудясь зажигать свечу. Сгреб с кровати одеяло, укутался в него и уселся на полу в темноте.
«Ты когда-нибудь чувствовал, что тебе здесь не место?»
Да. Это чувство никогда меня не оставляло. Я испытывал его, даже когда мучил других.
– Миралия – одна из нас, – шепотом сказал я себе. – Она Странница.
Тревор это почувствовал? И поэтому выбрал ее?
Раздался стук в дверь.
– Папа? С тобой все хорошо?
О нет, только не Ана. Несколько недель назад я позволил дочери чувствовать себя свободно на этой вилле, хотя и запретил ее покидать. Но она могла постучать в мою дверь когда вздумает. Я уже жалел, что дал ей такую свободу.
Тук-тук-тук.
– Папа?
Почему она вообще зовет меня так. Что с ней? Она как щенок, в которого бросаешь камни, а он все равно бежит следом.
Я открыл, иначе она не перестанет стучать. Свет ее фонаря раздражал глаза.
– В чем дело, Ана?
– Ты таишься здесь, как демон в ночи.
– Потому что устал и хочу лечь в постель.
Когда мы только прибыли, Роун проявил к ней живой интерес, даже поводил по своему необъятному поместью, выходившему на Мертвый лес. Лишь теперь я понял – он хотел выдать ее замуж за одного из своих внуков. Но на каждого мужчину в Семпурисе приходилось две женщины. Сомневаюсь, что кто-то из его внуков согласился бы на брак с изуродованной и низкородной девушкой, не важно, насколько богат ее отец, а особенно при таком количестве других вариантов.
Хотя Ана не лишена обаяния. Она научилась приятным манерам, которые практиковала на стражниках виллы. Улыбалась, хихикала, играла с волосами и с невинным видом цитировала «Ангельскую песнь» – всему этому она научилась у Мары. Что ж, когда-нибудь на ком-то и сработает. И надеюсь, на ком-то достойном – ради ее блага.
Когда я уже закрывал дверь, она сказала:
– Погоди. Ходят слухи, что ты уезжаешь на север.
– Это не слухи, это правда.
– Я хотела только спросить, остаюсь ли я здесь.
Едва я уеду, она попытается удрать и воссоединиться с матерью. Ее доброта и примерное поведение в последние две луны были хорошо разыгранной ложью, но я видел ее насквозь.
– Нет, Ана. Ты отправишься вместе со мной.
– Это обязательно, папа?
Я хмыкнул:
– Такова моя воля.
– Но в той глуши я буду только помехой. Я предпочла бы остаться здесь, в безопасности и тепле.
– Разве рыболов спрашивает червяка на крючке, предпочтет ли тот остаться в безопасности и тепле? Думаешь, я не знаю, что ты делаешь?
– Я не понимаю. Что, по-твоему, я делаю?
– Твоя мать хороша в таких делах. Даже величайший завоеватель, какого знал запад, пляшет под ее дудку. Ты не так ловка.
– Просто я хочу жить, может быть, иногда улыбаться. Разве это делает меня злодейкой?
Если кто-то здесь и злодей, так это я. Тому, что я сделал с ней, нет прощения. Но я давно выбрал этот непростительный путь, и возврата назад уже нет. Я надеялся лишь на то, что в конце пути все мои деяния приведут к чему-то хорошему.
«Капитан, речь не о тебе. Речь о том, чтобы в итоге покончить с проклятыми странствиями, навязанными нам богом».
– Дело не в тебе, Ана. Сожалею, но это так.
Я захлопнул перед ней дверь и пошел умыться водой из таза.
Закрывая штору, чтобы затемнить комнату, я взглянул на полную луну, которая висела высоко на небе и смотрела вниз, словно око бога. И я понял: каган Крум, как и я, этой ночью выбирает очередную невесту.
13. Михей
Честно говоря, я не знал, открою ли глаза снова. Никто в здравом уме не доверит свою судьбу Падшему. Но при свете я уже умирал. Почему бы не умереть в темноте? Если это будет хуже смерти – что ж, не в первый раз.
Я очнулся, как обещано, с двумя руками. Не так ново, как было впервые, когда я обрел руку, проснулся в Костане и узнал, что в моем войске мятеж. Но все-таки я улыбнулся.
В новой железной руке закипело масло. Усилием воли я направил его и воспламенил железную руку. Но вместо вспышки пламени сквозь пальцы ударили молнии.
Я использовал эти силы только раз – против Кевы – и как следует не умел подчинять молнии своей воле. Ничего удивительного, что тогда я проиграл, но, если хочу побеждать в предстоящих боях, надо добиться большего.
– Мы лишь испытание, так что не будь неверным, – повторил я по памяти из Книги Марота. – Ты продал душу за жуткую цену под светом Авроры – мертвой звезды утра.
Связь с демонами. Кровавые письмена. Разговор со звездами. Нет, это иная сила, еще одна из четырех карт Марота с методами колдовства, которым он учил лишь тех, кто стремится к запретной власти. Это звездный огонь, обращенный в искры. Поглощение солнца.
А еще говорят, что Марот держал в правой руке больше четырех карт. В левой же, которую скрывал за спиной, – целую колоду. Силы там такие темные и ужасные, что добрый ангел отказался нас им учить.
Захватив Эджаз, я впервые столкнулся с людьми, верившими, что не Цессиэль, а Марот – величайший из Двенадцати. Глава их церкви пребывал в Аланье, а сами они называли себя базилитами – в честь ложного Зачинателя, хотя чаще люди звали их Восточными этосианами.
Отрекаться от своей ереси они отказались, и поэтому я повесил всех их священников. Паства либо отреклась, либо бежала из Эджаза в Аланью, где шах Тамаз не только обещал им убежище, но и возвысил их церковь, сделав пастырями над всеми этосианами своего царства.
Я никогда не понимал этой ереси, пока не увидел, на что способен колдун. Нет ничего опаснее в руках человека, чем то, что принес в этот мир Марот. И нет ничего страшнее силы поющих звезд, взывать к которым он учит последователей.
Я зажег фонарь щелчком искрящихся пальцев, а потом выбрался из катакомб. Металлическую руку я спрятал под рубахой, поближе к телу.
В нашей комнате Мара, как обычно, плакала у очага. Принцип, как всегда, играл новую мелодию, которой его научила женщина из снов.
– Мара… – Я просунул железную руку в рукав и протянул ей.
Она обернулась, увидела. И неожиданно улыбнулась. Принцип издал одну высокую ноту, почти как вопль.
– Значит, все это правда? – сказала Мара, и улыбка расползлась по залитым слезами щекам. – Эти ужасы, которые говорят о тебе. Ты такой и есть.
– Ты рада это узнать?
Она едва заметно кивнула, завороженно глядя на мою руку.
– Да простит меня Марот, но я никогда не видела ничего столь прекрасного.
Она пристально смотрела на мою демоническую железную руку, ее щеки порозовели. Под покровом благочестия Мара, кажется, наслаждалась ее чернотой. И возможностями, выходящими за пределы предсказуемого и дозволенного. Может быть, как бы благочестивы мы ни были, пустота между звездами все равно будет петь нам и мы будем вечно жаждать узнать, что скрывается за этим светом.
– Отправляйся в монастырь. Жди меня там. Я приведу тебе Ану.
– Она не твоя дочь, но ты станешь ее спасать? Скажи правду, почему тебя так волнуют наши проблемы?
Я не собирался рассказывать ей, что сделал с собственной дочерью. Что сделал с дочерями шаха Мурада. И что, может быть – может быть! – если спасу ее дочь, то смогу наконец простить себя самого.
– Если бы мы спасали только своих, человечество не имело бы благодати спасения.
– Как самоотверженно. Но меня не волнует судьба всего человечества, только Аны. – Мара встала и утерла рукавом высохшие слезы. – Ты думаешь, Васко просто позволит тебе прийти и забрать ее? Твоя железная рука, наверное, сильна, но его колдовство сильнее. И даже без колдовства – под его началом опасные люди, готовые убить тебя не задумываясь. Если бы я в тот день не закрыла тебя от Антонио, тебе всадили бы пулю в череп.
Она права.
– Васко хочет, чтобы ты пришла к нему, ты же понимаешь?
– Конечно, я понимаю. И все равно я должна быть с Аной. Ей грозит что-то страшное. Мне это каждую ночь снится. Я ей нужна. Если ты не отведешь меня к ней, я найду собственный путь.
– Та дорога, которой я намерен идти… и та, что проведет меня…
– Я слышала рассказы о том, что ты поклоняешься Падшему ангелу, – сказала Мара. – Что он провел тебя через Лабиринт. Мне всегда казалось, что это слишком невероятно. Но если твоя демоническая рука настоящая, значит…
– Я ей не поклоняюсь.
Принцип ухватил мою черную руку. Он перебирал железные пальцы, и я чувствовал каждое легкое прикосновение. Он смотрел на меня в изумленном молчании, не особо отличавшемся от обычного.
– Вы с мальчиком должны оставаться в безопасности, – сказал я.
– В безопасности… – Мара усмехнулась, напомнив Ираклиуса. – Железный Пендурум захвачен каганом. Разве каменные лачуги в горах безопаснее того места, куда мы пойдем? Милостивая Цессиэль, да я даже не знаю, чем завтра буду обедать!
– В этом городе больше некому тебя приютить?
– Если б такой человек был, ты думаешь, я жила бы здесь?
Мудрый тактик взял бы с собой этих двоих. Благодаря Маре я бежал от пишущего кровью соратника Васко, а благодаря Принципу – от того надменного мечника. Но сейчас я шел в пасть врага, а не бежал от него. Я не хотел, чтобы они шли со мной, но разве я вправе решать за них? Я не муж Мары и не отец мальчика, и судьба Аны заботила их гораздо сильнее, чем меня. Вместе у нас будет больше шансов освободить ее из клетки Васко.