Мы наделали много шума, и я мог только молиться, чтобы никто его не услышал. Три оставшиеся в живых лошади разбежались, и надежды поймать их и быстро скрыться почти не было.
Трясущаяся Мара с широко открытыми глазами вышла из-за камня, где пряталась во время битвы. Не то чтобы это была долгая битва, все кончилось за несколько мгновений.
Лучник, которого подстрелил в сердце Принцип, миндалевидными глазами и заплетенными черными волосами напоминал рубади. Но копейщик, которому он размозжил голову, был светловолосый и зеленоглазый – истинный рутенец.
Прежде чем мы успели обыскать тела и забрать все, что могло пригодиться, земля задрожала от топота копыт. Мне стало нехорошо. Несколько секунд спустя к нам со всех сторон неслись всадники. Многие были в рутенских шлемах, другие в рубадийских мехах и шапках с перьями. Большинство, однако, были одеты в несочетающуюся мешанину того и другого, тем не менее внушавшую страх. И что еще более странно, женщин среди них было столько же, сколько и мужчин.
Вскоре нас окружили стрелы и аркебузы. Я поднял пустые руки, Мара и Принцип тоже.
Вперед выехала женщина с татуировкой в виде ухмыляющегося дерева, поднимавшейся от основания шеи к правой щеке. Левое ухо украшала серьга из окровавленного зуба. Зеленоглазая, как и убитые нами всадники, только оттенок нежно-оливковый. Яркий пурпурный кайал вокруг глаз и желтый на лбу, похоже, должны были компенсировать мягкие и простые черты лица. Прямые, черные как смоль волосы доходили до узких плеч, укутанных волчьей шкурой.
Она объехала нас на стройной лошади, держась прямо и властно. Я пытался придумать, что говорить. Мы ведь только что убили четверых их соплеменников, а два десятка всадников молнией мне не поразить, и поэтому от моих слов будет зависеть жизнь и смерть.
Я решил дождаться, что скажет она. Женщина остановилась передо мной и воззрилась на меня с высоты своей фыркающей лошади.
– Вы из тех, кого они захватили в Никсосе? – спросила она на хорошем крестейском.
– Не понимаю, о чем ты, – ответил я.
– Я наблюдала. Я видела твою молнию. Только дураки угрожают колдуну, и, как по мне, они справедливо поплатились за это.
Это помогло унять колотящееся сердце, слегка.
– Я только защищал жену и сына.
– Это твое право. – На ее пурпурных губах появился намек на улыбку. – Значит, тебя не запирали на Никсосе, как остальных. Тогда зачем крестейский колдун бродит в здешних местах?
Я не мог лгать, любое несоответствие в выдуманной истории выдаст меня. И не мог сказать правду: эти язычники, должно быть, ненавидели Михея Железного за то, как он поступал с такими, как они.
Поэтому я промолчал.
– Вижу, ты не хочешь раскрывать свою цель, – ухмыльнулась женщина. – Тогда скажи свое имя.
– Малак. А твое?
– Аспария. Скажи мне, Малак, тебя послала Инквизиция убить нашего кагана?
– Какой убийца потащит с собой жену и сына?
Я не стал задавать еще более сложные вопросы: зачем Инквизиции нанимать колдуна делать за нее грязную работу? И зачем вообще Инквизиции убивать Крума?
– Понятия не имею, – пожала она плечами. – Может, это уловка.
– Я просто человек, с которым произошло много странного. Но, как любой мужчина, я должен заботиться о семье. Мы хотим отправиться на юг, в прекрасные земли Семпуриса. Если можете помочь нам перезимовать, мы будем у вас в долгу.
– Жители Семпуриса не обрадуются тому, кто мечет молнии рукой, выкованной из ангельского металла. Но, думаю, ты научился неплохо ее прятать. А что касается убежища, не мне принимать такое решение.
– А кому?
– Моему мужу, кагану.
В пути с нами хорошо обращались. Нас усадили в крытую повозку, где держали раненых. Я наслаждался светской беседой с молодым рубади, получившим стрелу в голень из-за того, что друг во время охоты принял его за лося. Самое неудачное место для раны, как я слышал. Общительный парень часто улыбался, и тогда его глаза становились такими узкими, что полностью скрывались в складках кожи. Его расположенность к нам вселяла надежду, что и остальные в племени Крума окажутся такими же добродушными.
Много часов спустя я услышал знакомый звук – звон цепей, тянущих вверх тысячи фунтов стали. Мне никогда не забыть сладкий звон ворот Пендурума, наконец поднимающихся, чтобы приветствовать мою армию. Мы стояли там лагерем целую зиму, терпя одно бедствие за другим. Жидкий огонь Орво с оглушительным грохотом разнес восточную стену, позволив мне с лучшими воинами ворваться в город, перебить изголодавшихся головорезов и наконец открыть ворота легиону.
Теперь я вернулся не гордым завоевателем, а человеком, прячущимся от мира.
– Добро пожаловать в самый дальний уголок цивилизации, – сказал я Маре, когда она проснулась. – Еда здесь отвратительная, но есть несколько приличных постоялых дворов. Хотя вряд ли мы остановимся в одном из них.
Принцип тихо спал у нее на плече. Мара потерла затуманенные, полные печали глаза.
– Еще один сон? – спросил я.
– Она стояла под дождем и смотрела на море. Вскоре дождь стал темным, как земля. Он утопил ее, и она даже не позвала на помощь.
Похоже на мои повторяющиеся кошмары. Руки женщины затряслись. Я не знал, от жуткого холода или от страха.
– Ана будет в безопасности, – сказал я. – Не позволяй кошмарам властвовать над тобой.
Вскоре повозка остановилась. Мара разбудила Принципа, и мы выбрались наружу.
Мы оказались в море лошадей и всадников, говоривших по-рутенски, хотя половина на вид была рубади. Что самое приятное, никто, похоже, не обращал на нас внимания, а значит, мы были вне подозрений. Пока дела шли неплохо. Зимовать за железными стенами Пендурума под защитой кагана безопаснее, чем снаружи.
Рыжие от ржавчины величественные стены обнимали семь холмов, на которых располагался город. За восточной стеной высились заснеженные вершины; свежая серая заплатка на месте взрыва, устроенного Орво, резко контрастировала с рыжеватым железом.
Во времена апостолов апостол Иосиас явился в Пендурум проповедовать «Ангельскую песнь». Люди уверовали в Архангела, и тот пообещал защищать их до Конца времен. В знак своей защиты он послал одного из Двенадцати, Колоса, выковать железные стены молотом размером с гору. Странно, что с тех пор город множество раз завоевывали язычники. Железные стены великолепны, но есть способы завоевать город, не ломая его стен. Судя по отсутствию дыр и следов взрывов, Крум воспользовался одним из них.
Взявшись за руки, мы пошли через огромную площадь перед воротами, сквозь море лошадей и всадников в сторону Аспарии. Она спешилась и стояла на широченных каменных ступенях, ведущих в центр города.
Мара похлопала меня по плечу и указала на строй повозок. Из них выбирались крестейцы, мужчины и женщины всех возрастов, на лицах запеклись грязь и пот, а запястья и лодыжки были закованы в цепи.
Во мне пробудилась давняя скорбь. Когда-то я поклялся Архангелу освободить свой народ от рабства. От угрозы набегов, похищения из собственных домов, чтобы превратиться в рабов в чужих землях. И вот, в городе, который когда-то завоевал, я видел сотни тех, кого поклялся защищать, отданных на милость кагана Крума и его орды язычников.
И ничего не мог сделать.
– Будем молиться, чтобы не закончить, как они, – сказала Мара.
Что еще нам оставалось?
Аспария встретила нас нетерпеливой улыбкой:
– Вот ты где, Малак Метатель молний. Крум немедленно захочет встретиться с тобой.
Вид собственного народа в цепях омрачил мне предвкушение встречи, но и усилил нашу нужду в защите. Снаружи наша жизнь будет зависеть от чужой алчности или еще более низменных желаний.
– Похоже, вы захватили много рабов, – сказал я, стараясь скрыть яд в голосе. – Грабили деревни крестейцев, как я понял?
– Тебя это огорчает, Метатель молний? – усмехнулась Аспария. – Да, я водила всадников собрать плоды этой земли, пока те не сгнили. Будь эти ягнята чуть поумнее, они ушли бы на юг, как только услышали, что мы идем с севера. А они торчали в своих хижинах, молясь проклятому Балхуту. Превратишь меня в головешку за то, что наказала их за неправильное решение?
Мара ущипнула меня за руку. Ей тоже не понравился мой тон. Придется мне справиться с чувствами, если мы собираемся пережить все это.
– Будь здесь Михей Железный, он поступил бы так же, – сказал я. – Полагаю, таковы все завоеватели.
– Сравниваешь нас с этим извергом? – Аспария смачно плюнула мне под ноги. – Мы совсем не похожи на этого чокнутого тирана. Он запирал добрых людей в домах и поджигал их. – Я сделал это всего один раз. – У нас, по крайней мере, хватает порядочности дать им работу, кров и хлеб.
Какое интересное описание рабства…
Мара ущипнула меня еще сильнее.
– Мои извинения. – Я склонил голову, как любили делать язычники. – Я лишь хотел сравнить вашу силу. Он был жестоким тираном, это правда.
– Ты смотришь на мир как ягненок, – презрительно усмехнулась Аспария. – Вы окружены волками, ягнятки, и вот-вот встретитесь с вожаком стаи. Если вам дороги языки, советую как следует думать, прежде чем говорить.
Странно, но Аспария говорила на прекрасном крестейском, с идеальной интонацией. Слова хатун, но произношение хористки.
Пока она повернулась к одному из всадников, я снова посмотрел на крестейских рабов, выбиравшихся из повозок. Посреди группы всадников стояла одинокая девочка в цепях. Темные волосы покрывала пыль, карие глаза покраснели. Она дрожала, как перепуганный щенок в грозу.
Я вырвался из рук Мары и пошел к ней.
– Где твои мама и папа? – спросил я.
– Я воткнул им в глотки топор, – сказал кто-то позади меня. – Теперь я ее папа.
Я повернулся и увидел рутенца примерно моего роста и телосложения, что встретишь не так часто. Он был вооружен всем, чем только можно: кинжал, аркебуза, меч, топор. Все лицо покрывала татуировка в виде дерева.
Мара схватила меня за руку и оттащила:
– Во имя Архангела, что ты делаешь?