– Незачем мне все время об этом напоминать, – огрызнулся я. – Я понимаю, что поставлено на карту.
– Видар мало на что годится, кроме… – Аспария изобразила руками болтливый рот, и тень в мерцающем свете костра напомнила чудовище, пожирающее жертву.
– Зачем тогда брать его на такое важное дело? – спросил я.
Аспария ухмыльнулась:
– Важное дело? Ты так думаешь? Что может быть важного в том, чтобы умереть в холодных объятиях Падшего ангела? – Она указала на Бориса: – Он считает, что нам надо сбежать в Мертвый лес. Ни у кого из нас не осталось в Пендуруме любимых. Кроме тебя.
Только тогда я понял, о чем они все время думали: Кардам Крум отправил нас сюда на верную смерть.
– Но ты ведь жена кагана, – сказал я.
– Одна из жен, тупица. – Ее худое лицо с татуировкой в виде дерева исказилось от разочарования. – Он переспал со мной в нашу брачную ночь. Было полнолуние, а я не забеременела – и потому теперь должна доказать свою полезность каким-то другим способом. – Она взяла из миски Харла немного говядины. – Интересно, а что натворили вы, уроды, чтобы попасть сюда?
Все промолчали. Отсутствие беременности – весьма необычная причина для того, чтобы отправить жену на смерть.
– Странный вы народ, – сказал я. – Смысл брака как раз в том, чтобы вы могли продолжать попытки зачать ребенка.
– Верно. – Она пожевала кусок говядины. – Но в пророчестве сказано, что Зачинателя понесет непорочная женщина в полнолуние. Я не понесла в полнолуние, и я больше не непорочная. А значит, нет смысла пытаться снова, если верить этим лесным ведьмам.
Я никогда раньше не слышал такого пророчества. Эти язычники добавили много странного.
– Но ты ведь уже была замужем. – Я тоже взял говядину из миски. Она была жесткая. Невзирая на отсутствие специй, она, несомненно, доставила мне удовольствие.
– Впервые испив манны с дерева, я родилась заново и стала невинной. Не важно, что я делала до этого. В глазах Сакласа я была девственницей.
Манна. Я никогда о ней не слышал, пока ее не упомянула Ахрийя. Она сказала, что внутри громадного перевернутого дерева, которое мы видели в Лабиринте, есть манна и, если ее пригубить, обретешь воспоминания из другого мира. Ахрийя даже сказала, что те миры похожи на наши, с похожими местами и людьми, и все же необъяснимо иные.
– Манна ничего не значит, – буркнул Видар. – Это была не настоящая манна. Я видел, как возле конюшен смешивали мед с элем.
– Настоящая, ненастоящая, какая разница… – на ломаном крестейском сказал Лысый Борис. – Главное, каган верит. Лучше сбежим, а?
– Я не трусиха, – огрызнулась Аспария.
– Лучше быть трусом, чем оказаться в брюхе ангела, – ответил Борис.
Некоторое время мы ели молча.
Большой Харл с рельефными руками и рыжей гривой выглядел так, будто уже оплакивал себя. Судя по лицу Видара, у него в голове крутилась какая-то мысль, и это ощущение было для него непривычно. Голф как будто и не слышал наш разговор и находился где-то в другом месте. Аспария продолжала смотреть на меня, но теперь уже со слабой надеждой.
Передо мной сидели не ягнята и не волки, а молодые солдаты, страшившиеся смерти в бою, как и многие тысячи тех, рядом с кем и против кого я сражался. Это были солдаты, которые искали того, кто придаст им храбрости.
– Я никогда раньше не убивал Падшего ангела. – Я сжал кулак, затем раскрыл. На ладони появилась потрескивающая шаровая молния размером с виноградину. – Но в моих руках сила молний. И я совершил многое, считавшееся невозможным.
Видар изумленно смотрел, как молния выросла до размера фиги.
– Ты не такой, как все. – В голосе Харла послышалось дуновение надежды. – Ты гораздо более сильный колдун, чем лесные ведьмы, что явились луну назад.
Я взглянул на Бориса:
– Помоги мне сразить Падшего ангела. Ты станешь героем. Тебе дадут новое дурацкое имя – Борис Осквернитель демонов.
Он усмехнулся. Я часто старался рассмешить рекрутов перед первой битвой, хотя у Беррина это получалось лучше.
– Ты правда думаешь, что мы сумеем его убить? – спросил Видар. – Или просто подбадриваешь нас?
– Зависит от того, на что он способен, – честно ответил я.
– Он здоровенный. – Аспария отпила из бурдюка. – И он поет.
– Что еще?
Порыв ветра раздул огонь. Снаружи на черном и беззвездном небе висели тяжелые тучи. Завтра может пойти дождь, и тогда путь станет еще опаснее.
Аспария покачала головой:
– Я видела его, когда мы пытались перейти через гору, но я не… – Она затрясла головой так сильно, что та едва не слетела с шеи. – Я не помню… не могу вспомнить…
Я схватил ее за укутанные шкурой плечи:
– Ничего страшного. Завтра все узнаем. – Я оглядел остальных, похоже охваченных ужасом. – Мы все должны отдохнуть.
У нас будет достаточно времени, длинные ночи – единственное достоинство этих холодных и темных северных гор.
Я проснулся глубокой ночью – трудно сказать, проспал я час или пять. Рядом молча лежали трое мужчин. Единственной женщины не было, хотя она и легла спать вместе с нами. Голфа тоже не было.
Я вышел из пещеры помочиться, держа член ладонями в шерстяных перчатках, чтобы не отморозить. Струя ударила в ветку дерева, а затем начала парить и замерзла.
– Не позволяй им увидеть, как ты мочишься на дерево.
В шаге позади меня стояла Аспария.
Я поспешно закончил свое дело и повернулся к ней:
– Я не хотел никого оскорбить. Просто привычка.
– Внутри может быть чья-то душа. И теперь ей придется чувствовать вкус твоей мочи один лишь Саклас ведает как долго.
Я посмотрел на кору дерева, на ней застыли брызги.
– Душа, если ты меня слышишь, прости.
– Наша вера для тебя какая-то шутка?
– Любая вера – шутка. Боги шутят над людьми.
Аспария внимательно посмотрела на меня. Она это любила. В Крестесе подобное считалось грубостью, но, может, в среде рубади и рутенцев это не так.
– Кто ты, Малак?
– А кто ты, Аспария?
– Ты слышал Видара, я простая девка из дерьмовой, забытой богами дыры.
– А я трактирщик из такой же дыры.
– Ага, но откуда тогда у тебя рука Балхута? – Она скрестила руки на груди.
– Я же сказал, переспал с Падшим ангелом.
– Я спала с каганом. Но не стала особенной.
– Надо было спать с Падшим.
– Как насчет того, чтобы переспать с тобой?
Я улыбнулся, по щекам разлилось тепло.
– Я женат, – покачал я головой.
– Это ничего не значит, и ты это знаешь. Или ты до сих пор во что-то веришь?
На самом деле я не был женат. Не было причин ей отказывать, кроме моих попыток сохранить остатки чести. Последней женщиной, с которой я спал, была Альма, моя покойная жена, много лет назад. С тех пор я ни разу не совершал греха блуда… с человеком.
Но грех ли это, если бог, в которого я верил, такой же фальшивый, как их древесный бог?
– На твоем лице написано согласие, – хихикнула Аспария, и ее щеки из бледных стали розовыми. – Я знала. Все вы, мужчины, одинаковые. Ты прискакал сюда убивать Падшего ангела, лишь бы Крум не тронул твою жену и сына, а потом какая-то едва знакомая женщина предлагает себя, и, поскольку завеса достаточно плотная, ты не можешь сказать «нет», не так ли?
Я никого не предавал, но она может думать обо мне все, что ей угодно.
– Полагаю, ты права. Это тебя волнует? – пожал я плечами.
– Нет. Я не против, Малак, – улыбнулась она. – Однажды в другом мире кто-то выпьет манны из божьего древа и увидит… почувствует все мои воспоминания. Мне не хотелось бы, чтобы ему было скучно. А за твоими железными стенами ты, похоже, довольно горяч.
Я не знал, как реагировать. Я и не представлял, как можно лечь со мной в постель, чтобы развлечь в другом мире какого-то человека, выпившего сок их божественного дерева.
Внезапно я почувствовал себя двадцатилетним. Несмотря на странные верования и рубадийские украшения, Аспария напоминала мне женщин, за которыми я тогда бегал: простая, пухлая, озорная – прямо как дочь какого-нибудь деревенского пекаря. Наверное, это мне и нравилось. Единственное, чего в ней не хватало, – притворной невинности.
– Но как мы это сделаем? – спросил я.
– Не знаешь, как это делается? – Она захихикала, но без привычной насмешки.
– Холод же собачий.
Она прижала меня к дереву, на которое я только что помочился. Очевидно, я не стал бы садиться на мерзлую землю, но мог опереться на скрюченный ствол. Она расстегнула ремень, а потом сунула руку в перчатке в мои штаны и схватила член. Затем стащила перчатку, оставив ее в моих штанах, и снова взялась за член.
Не могу сказать, что не скучал по этому ощущению. Она оседлала меня, и вскоре я вошел в нее.
Все равно что помыться впервые за несколько месяцев, только прошло несколько лет. Аспария была горячая и влажная, и я совершенно забыл про холод и снег.
Я запустил руки в ее огромный плащ, стараясь не задеть ничего острого, провел ладонями вверх по ее бедрам, подобным горе Дамав, и добрался до грудей. Мягкие и небольшие, как раз в моем вкусе. Я стянул перчатку с плотской руки. Целую вечность я не испытывал такого наслаждения, и на мгновение мне захотелось прожить долгую жизнь хотя бы для того, чтобы испытать его снова.
Все это время Аспария смотрела мне прямо в глаза, ни разу не моргнув. Наши носы соприкоснулись – все равно что дотронуться до металла. Она начала покусывать мою нижнюю губу, согревая своим теплом. Когда она поцеловала меня, это тоже было невероятно. Она тянула меня за язык, будто хотела оторвать. Альма никогда не целовала меня подобным образом, но некоторые девчонки из моей юности так делали. И Мириам, мать Элли.
Аспария быстро достигла пика, и я был только рад. Наконец-то и я мог получить разрядку для изнывающих чресел.
Опираясь на ствол и держа ее в объятиях, я вдруг почувствовал страх. Я не предавал жену, но подтолкнул Аспарию к предательству мужа, а это нисколько не лучше. Почему я позволил желаниям довести меня до греха?