– Я ее ревновал, – признал Васко. – Прежде чем появился ты со своим плебейским очарованием, я пытался флиртовать с ней. Но она всегда была со мной так сурова. Ты подобрал ключ к ее сердцу.
– Упрямство и настойчивость открывают много замков.
– Верно. Я не сразу это усвоил.
– Кстати, что случилось с твоим незаконнорожденным ребенком?
Еще одна карта сочувствия, которую я надеялся разыграть. Они были у нас обоих.
Васко сделал долгую паузу, а потом сказал:
– Очень жаль, Михей. Наши пути не раз пересекались, но в итоге привели в совершенно разные места. Однако у меня к тебе есть последний вопрос. – Он обернулся с порога и взглянул на меня. – Где Айкард? – Прежний глава моих шпионов.
– Почему ты хочешь это узнать?
Может быть, потому что оба они саргосцы?
– Мы с ним старые друзья. Так где он?
– Не знаю.
Раз уж Васко решил сдать меня врагам, незачем сообщать ему, что Айкард в Костане.
– Я найду его. Наши с ним пути в итоге сойдутся.
Васко закрыл дверь и оставил меня во тьме.
2. Васко
Я жаждал изменить мир.
Вы назвали бы меня целителем.
Но нет, я был лекарством. Мне надо было проникнуть в сердце больного.
Священная империя Крестес, так ее называли. И когда-то я тоже считал ее священной. Когда-то я верил в сказки, которые звались правдой.
Тогда я был священником и не сомневался в божественности этосианской церкви, патриарха и даже императора, о да.
Мои глаза открылись, когда Михей покорил Саргосу. Он заявил, что следует божественному пути этосианской религии. Что наши женщины и имущество останутся в целости, потому что мы правоверные.
Но его воины не соблюдали заповеди. А когда мы пожаловались, он сделал вид, будто не услышал.
Разочаровавшись в так называемых слугах Архангела, я превратился в патриота. Моим богом стала сама Саргоса, а моим кредо – величие ее культуры и семей.
Но когда я пересек море и увидел Кашан, его миллионные города с ткацкими фабриками, меня осенило: Саргоса слишком мала, слишком далека от центра цивилизации, чтобы стать чем-то бо́льшим, нежели сноской на страницах летописи.
И тогда моим богом стало золото. И до чего ж хорош был этот бог! Он служил мне верой и правдой, как я служил ему. Поклонение ему вело через все моря и земли. Это путешествие открыло мне глаза на истинного бога.
Единственного достойного поклонения.
Которому точно не поклонялись здесь, в этой часовне. Перед алтарем валялись обломки статуи Архангела – печальная груда из одиннадцати рук и крыльев. Помню, как когда-то сияла статуя, какой была яркой, когда художники из Мелтани раскрасили ее в синий и золотой.
И я вспомнил, где первосвященник спрятал свой экземпляр «Ангельской песни». Меня всегда удивляло, почему он делал тайну из чего-то столь обыденного. Я протянул руку и вытащил книгу из щели в стене. И тут же закашлялся от поднявшейся пыли. На обложке красовалось название, крупно написанное по-крестейски. Старым шрифтом, судя по вытянутым буквам.
Я полистал страницы толстого тома. Понюхал истлевший пергамент. Открыл книгу, поднял ее двумя пальцами и тряхнул – так иногда дергались несчастные идиоты, подвешенные на носу корабля.
Оттуда ничего не выпало, не считая пыли. Просто книга. С заметками, написанными на полях синими чернилами. Одна из них привлекла мое внимание:
«Каков вес каждого греха?»
Я прочитал стих, к которому относилась заметка: «И будут взвешены на весах перед Принципусом все дела добрые и дурные. Те, чьи добрые дела перевесят дурные, обретут вечный покой в Раю. Те же, чьи дурные дела перевесят добрые, будут вечно пить огонь».
Давно я не читал этот стих, но прекрасно помнил Песнь весов Последнего суда.
Позади сломанных и перевернутых скамеек стоял Хит.
– В чем дело, друг мой? – Мой голос прокатился эхом по разрушающемуся молитвенному залу.
– Он здесь, капитан. – Его голос был слишком тихим, чтобы вызвать эхо, но у меня хороший слух.
– Кто?
– Гонец из Высокого замка.
– Наконец-то.
Я вышел из часовни и встретился с гонцом перед комнатой Михея. Посланник был одноногим, но неплохо управлялся с деревянной ногой и палкой. Один кинжал висел у него на боку, второй спереди, как принято в Вахи, а помимо этого у него были сабля и аркебуза.
Я натянул улыбку на лицо:
– Я Васко деи Круз, капитан «Морской горы», – и протянул ему руку.
– Деи Круз… – хмыкнул он, даже не взглянув на мою руку. – На твоем языке ведь это означает «крест», верно?
Я кивнул.
– Когда я жил в Крестесе, меня называли саргосцем. А когда жил в Саргосе, крестейцем, – хохотнул я, но он сохранил серьезность. – По правде говоря, я и саргосец, и крестеец. И ни один из них.
Он даже не кивнул в ответ. Похоже, мое обаяние не действовало на одноногих, двинутых на оружии гонцов.
– Михей Железный… – сказал он. – Он здесь, в этой комнате?
– Да.
– Тогда позволь мне его увидеть.
Я сунул пальцы в рот и свистнул.
Хит принес мешок с газом и один цилиндр. Втиснул цилиндр в проделанное в двери отверстие и давил на мешок, пока не вышел весь газ.
– Это еще что? – поинтересовался гонец.
Наверное, объяснять ему, как мы это делаем, будет все равно что учить козу считать.
– Увидишь.
Семь минут спустя мы открыли дверь. Гонец вошел в комнату. Он опустил взгляд на огромного спящего завоевателя и с силой прикусил губу.
– Разбуди его, – почти с печалью сказал он. – Хочу услышать, как он говорит.
Я кивнул Хиту. Он взял иглу, смоченную в парализующем снадобье, и ткнул Михею в руку.
Прошло еще несколько минут. И потом я сам разбудил Михея, надавав ему пощечин.
Он закашлялся, несколько раз моргнул и уставился на нас:
– Эдмар?
Эдмар смотрел на Михея как на труп человека, которого любил. Теперь одноногий напоминал грустного мальчугана. И на лице Михея была та же вселенская печаль.
– Кого я пытался спасти, когда потерял ногу? – спросил Эдмар.
Михей ответил без колебаний:
– Ты пытался спасти меня. От забадара. И, клянусь Двенадцатью, ты меня спас.
Эдмар закрыл глаза, словно тонул в горечи. А затем повернулся и вышел, хоть Михей и кричал ему: «Брат! Брат!» Для одноногого он двигался с редким проворством. Мне пришлось поторопиться, чтобы догнать его.
– Так ты скажешь императору, что у нас настоящий Михей Железный?
Эдмар остановился посреди коридора и повернулся ко мне:
– Да, скажу.
Его слова вызвали у меня улыбку.
– И помни, в обмен на Михея я хочу…
– Ты получишь все, что требуешь, торгаш.
Так, значит, его неприязнь не относилась ко мне лично. Как это обнадеживает.
– Да, я торговец, но также правоверный этосианин и подданный императора Крестеса.
– Не сомневаюсь. – Он приблизился, нависнув надо мной. – Я знаю, кто вы такие, псы Компании. Когда-то я тоже прокладывал себе путь через моря набегами и жестокостью. Грабил корабли по пути к Восточным островам. – Он показал покрытые шрамами запястья. – Однажды я увидел корабль с сокровищами. Он одиноко плыл по сапфировому морю. Надо было догадаться, что это ловушка. В итоге меня отправили в Саргосу на галеоне, полном золота, пряностей и шелка. Я получил по заслугам – камеру меньше размером, чем дырка моей матери. Но я не переставал удивляться, как же мерзко воняет ваш город, да и выглядит не лучше. Богачи даже не понимают, в каком дерьме живут. Просто кучка старьевщиков.
Не сказать, что он был не прав, а правдой меня не обидеть.
– Скажи, лорд Эдмар…
– Я не лорд.
Как нехарактерно для Высокого замка – нанимать низкородных гонцов.
– Прошу прощения. Скажи, Эдмар, какие отношения связывают тебя с Михеем?
Эдмар вскинул голову:
– Мы были братьями по Черному легиону. Когда-то я с гордостью называл его Великим магистром, в то время он еще служил ангелам. Вряд ли торгашу знакома гордость от службы под одним флагом с единоверцами.
Он сильно заблуждался, но я не собирался рассказывать ему о своем прошлом священника.
– А сейчас? Где сейчас твоя гордость?
Он постучал тростью по деревянной ноге – клац-клац.
– Там, куда привела меня проклятая нога. А теперь послушай. Не позволяй Михею себя одурачить. Не спускай с него глаз. Он в объятиях тьмы.
Но кто лучше меня знаком с тьмой?
На этом встреча завершилась, я раздал указания Хиту и Тревору, а потом вскочил на кашанского мерина и поскакал вниз по реке Гиперион.
«Морская гора» дрейфовала у берега. Эти воды еще не видели такого великолепного галеона. Девяносто тонн дерева и металла, собранных для битв лучшими корабелами в этой части света. Каждый борт украшали по тридцать пушек, орудийные порты зияли, как темные злобные глаза какого-то глубоководного чудовища. Корабль был полностью оснащен, хотя придется снять с четырех мачт саргосские штандарты и заменить их на крестейские пурпурные. Деревенским жителям будет приятнее видеть четыре милосердных глаза Цессиэли, чем один глаз Принципуса, строгого судии.
Но на флаге Компании он был слегка другим. Глаз Принципуса выглядел не как овал, а как круглая монета. Мало кто замечал эти изменения, но так было проще узнать корабль Компании – первым делом новобранцы запоминали именно флаг.
Как приятно было снова оказаться на корабле! Почти полжизни потребовалось, чтобы понять: мой дом – море. На суше я везде чувствовал себя чужим. Но в море, посреди бескрайней синевы, когда между тобой и бледной глубиной нет ничего, кроме нескольких гнилых досок, все мы одинаково чувствовали себя чужаками. И это так – ведь море так же чуждо человеку, как человек – морю. У нас нет ничего общего с обитающими в глубокой тьме существами, в их доме мы нежеланные гости.
Куда бы я ни отправился, везде я был чужаком. Но именно это наделяет силой. Ты свободен от свинячьего дерьма, которое туманит людям взор, когда они смотрят на своего идола или флаг. Мне потребовалось много времени, чтобы научиться применять эту силу.