Мое войско теперь состояло из дисциплинированных людей Компании, гораздо менее дисциплинированных наемников Черного фронта, имперского легиона под командованием надменного семпурийского лорда и пятисот фанатиков, которые скорее последуют за Гонсало, чем за мной.
Немало стратегов ошибочно полагает, что войны выигрываются числом. Но не менее важно и единение, которого у нас маловато. Оставалось надеяться, что Крум не заметит нашего раскола.
Моя семья тоже разделилась. Алия не разговаривала со мной и даже не смотрела в мою сторону. Хит только холодно подчинялся моим приказам. Тревор остался на моей стороне, но лишь потому, что не знал ничего, кроме верности. Наставники в Шелковых землях научили его быть стойким и говорить правду, которая теперь ранила.
– Уговори Ану простить тебя, капитан, – сказал он, когда мы вместе стояли в башне форта Партам нашего северного форпоста и наблюдали за горой Дамав, укрытой облаком алой пыли. – Встань на колени и умоляй, как собака, если потребуется.
– Меня останавливает не гордость, а бессмысленность этой затеи. Напрасная потеря сил, которые нужны, чтобы спланировать победу.
– Подобное оправдание может исходить только от гордыни, – с невозмутимым видом пошутил Тревор, как ему свойственно.
– Что ты можешь об этом знать?
– У меня тоже есть дочь.
– И ты говоришь мне только сейчас. Как долго мы знаем друг друга?
– Мне это казалось неуместным, – пожал плечами он.
– Она в Саргосе или в Шелковых землях?
– Ни то ни другое. В Коа.
Значит, это случилось относительно недавно. В Коа среди многих его сокровищ изобилие домов наслаждений.
– Не успел выйти вовремя, Тревор?
– Я не хотел выходить. Хотел сыграть в кости с богом.
– Ты кормишь и одеваешь ее или поручил ее богу?
– Оставил ее матери умеренно тяжелый мешок серебра – втайне. Я не хочу, чтобы она поняла, что мне известно об отцовстве.
Как достойно с его стороны…
– Когда в другой раз соберешься сыграть в кости с богом, не забывай, что он жульничает.
Проблемы Тревора есть проблемы Тревора, мои остались моими. А поучать друг друга – только портить дружбу.
Я перевел взгляд на небо в надежде увидеть новую туманную звезду Иона. Но облака хранили молчание.
Я вздохнул:
– Наверное, он уже достиг Пендурума, как думаешь?
– Зависит от того, что между нами и Пендурумом.
– Большая красная гора, и ничего больше.
– Будем надеяться.
То, что говорят о горе Дамав, – правда. Она нездешняя, как рыжий волос в седой бороде. И привлекает к себе так много внимания. Неудивительно, что многие считают ее святой.
Внизу, во дворе, возник спор. С одной стороны собрались рыцари-этосиане, с другой – солдаты Компании. Шум с каждой секундой нарастал, и я решил спуститься с башни и разобраться.
– Здесь вам не ваша крепость греха! – возмущался командир рыцарей, чисто выбритый и закованный в доспехи человек по имени Иоматиос. Он носил железную подвеску с изображением Цессиэли.
Две Аркебузы стоял напротив него, в простой цветастой одежде саргосского покроя, непричесанный и с торчащими из-за пояса аркебузами.
– Можешь пососать мой конец.
– Что здесь происходит? – вмешался я.
Рыцарь-этосианин ткнул в Антонио затянутой в перчатку рукой:
– Его люди водят блудниц в нашу крепость.
Поскольку докладов о червивой гнили в окрестностях горы Дамав не поступало, по крайней мере пока, я дал разрешение людям Компании посещать ближайшие городки и деревни, если приспичит, но не приводить потаскух сюда.
– Это один из офицеров Черного фронта, – прошептал мне на ухо Антонио.
А, это все объясняло. Они пока не полноценные люди Компании, но я им плачу. И отвечаю за них.
– Кто бы ни привел сюда распутницу, он будет наказан, – сказал я командиру рыцарей-этосиан. – Предоставь это мне.
– Это наша крепость. – Он сопроводил слова злобным взглядом. Глаза были необычного оттенка синего. – Наказания здесь исполняю я.
Поглазеть на мелкую стычку собрались имперские паладины. Я не сомневался, что нам они симпатизируют больше, чем этим фанатикам, поскольку и сами часто посещали притоны в ближайших селениях.
– Так что, по-твоему? – спросил я, стараясь смягчить его. – Сколько плетей?
– Плетей? – Иоматиос покачал головой, в жестких линиях его губ не было ни тени улыбки. – В «Ангельской песни» кого-нибудь били плетьми? Нет. Мы поступаем по примеру апостолов. Не плети, а пальцы, руки и ноги.
– Человек без пальцев и конечностей не может сражаться. Ты только поможешь язычнику Круму.
– Победа придет к нам лишь милостью Архангела. Те, кто ему не угоден, кто не считает нужным следовать его откровению, обречены страдать и проигрывать. Червивая гниль – наказание за грехи жителей Мертвого леса. Пока я здесь главный, мы будем поступать по велению Архангела и уповать на него, и только на него, чтобы нас не постигла ужасная судьба грешников. – Иоматиос язвительно ухмыльнулся. – Хотя мы не опускаемся до того, чтобы, скажем, сжигать лица собственных дочерей. Архангел запрещает такие противоестественные деяния.
Я не терпел ни этот упрямый фанатизм, ни подлые уколы по поводу того, что я сделал с Аной.
– Ты можешь сколько угодно рубить пальцы и конечности, но у своих. Но если коснешься хоть одного из моих подчиненных, я не буду возиться с руками или пальцами. Я сразу приду за твоей головой.
– Жестокие, жестокие слова. – Гонсало влез в узкую щель между Иоматиосом и мной. – Но в них нет нужды. Наш добрый друг Васко заплатит индульгенцию за каждое прегрешение своих подчиненных. А мы используем эти деньги, чтобы привести крепость в подобающее состояние. Как сказано в «Ангельской песни», «милосердие покроет бесчисленное множество грехов».
Иоматиос не нашел что ответить. Похоже, при всем своем фанатизме он не мог вырвать стихи из книги.
– Да будет так.
Еще одна проблема, которую придется решать банкирам дома Сетов.
– Конечно, – ответил я. – Все мы служим Архангелу. И даже грешники стараются, уверяю тебя. Я буду счастлив оплатить из собственного кармана ремонт всех четырех крепостей.
Похоже, мы с Гонсало ведем одну и ту же игру – завоевываем авторитет среди разобщенных сил. На моей стороне деньги, а на его – священные гимны. Но я тоже был когда-то священником. И если понадобится, могу провозглашать гимны не хуже него.
Тогда я понял, что должен избавиться от Гонсало, не важно, изгнание это будет или убийство. Рано или поздно он подорвет мои планы гораздо серьезнее, чем Ана. Он слишком хорошо меня знает и поэтому имеет больше шансов преуспеть.
Поскольку ситуация разрешилась – по крайней мере на время, – толпа разошлась, и мы остались вдвоем в тени красной башни.
Гонсало потер кончик острого носа.
– В чем дело, Васко? Ты же не испугался нескольких рыцарей-этосиан. А знаешь, несмотря на все свои разглагольствования об «Ангельской песни», наш друг Иоматиос даже читать не умеет. Его отец – барон в Лемносе. Хоть избей его до синевы, не отличит одну букву от другой.
– Мы только пришли сюда. Откуда ты так много о нем знаешь?
– Такова моя задача – знать. Наблюдать. И видеть причины за причинами. Когда-то это была и твоя задача. – Его лицо тронула слабая ухмылка. – Ради уважения к бывшему брату по Инквизиции скажу сразу – я намерен допросить твоих людей. Рутинная процедура.
Он и впрямь напрашивается на убийство? Я ответил самой беззаботной улыбкой:
– Гонсало… Ты же не собираешься устраивать вокруг меня эти пляски? Для твоего же блага – не стоит.
– Ты сказал, что выполняешь работу Архангела. Разумеется, скрывать тебе нечего. – Он смотрел на меня, даже не моргая. – Слушай, мне совершенно без разницы, кто водит блудниц. Мне все равно, пусть даже если солдаты спят со своими сестрами или с братьями по оружию. Я ищу следы лишь двух видов зла. – Он поднял палец. – Колдунов. – А теперь поднял второй. – И Странников.
Очевидно, он знал, что в Гиперионе меня обвинили в колдовстве. Вероятно, до него также дошли слухи об Ионе, пишущем кровью. А возможно, он как-то пронюхал, что мы Странники. Если он решится и соберет доказательства, то восстановит против меня не только рыцарей-этосиан, но и имперский легион.
– Я запрещаю, – возразил я. – Это солдаты Компании Восточных островов. Они не подчиняются твоим законам.
– Если ты забыл, я и сам саргосец. Но мы на крестейской земле. Разве все не должны подчиняться законам страны?
– Мы не ведем так дела. Думаешь, когда мы идем на восток, то позволяем селукским шахам быть нашими судьями? – Я ткнул себя в грудь. – Единственный, кто может судить или допрашивать моих людей, – это я.
– Тогда, возможно, именно тебя мне следует допросить.
Я рассмеялся:
– Разве ты не делаешь это постоянно, Гонсало? Или ты о вопросах, которые задают твои пыточные инструменты?
– Я научился и без них отличать фальшь от правды. Я даже назвал бы их контрпродуктивными. Люди скажут что угодно, лишь бы вино не заливало им легкие, даже ложь.
Похоже, кое в чем он вырос. Но остался таким же человеком, который стремится к идеальному порядку, заколачивая всякий торчащий гвоздь.
– Так давай начинай допрос Инквизиции.
Солнце уже заметно перевалило зенит, и день выдался не таким холодным, как прочие. Идеальное время для разработки планов защиты. Мне хотелось поскорее покончить со всем этим и не тратить напрасно остаток хорошего дня.
Лицо Гонсало было лишено каких-либо эмоций.
– Васко деи Круз, ты капитан Компании Восточных островов?
– Именно так.
– Твой корабль носит имя «Морская гора»?
– Это верно.
– Ты родился в Гиперионе?
– Нет, я родился в Саргосе.
– У тебя есть братья и сестры?
– Не кровные.
Моими простыми и правдивыми «да» или «нет» он закладывал основу. Теперь Гонсало знал, за какой мимикой и движениями проследить, когда начнет задавать мне более сложные вопросы. Но и я умел вести эту игру.