Мы в молчании смотрели на горы. Мир как будто застыл в холодном тумане. Мирная ночь, идеальная для стихов.
– Ты Странница, Мара?
Она выдохнула холодный воздух и прикрыла глаза.
– Я… могу отрицать это, как часто делаю. Но в душе я всегда это знала.
– Не скажу, что понимаю, что это значит. Но тебя преследуют именно из-за этого?
– Из-за этого нас с Васко когда-то потянуло друг к другу. Из-за этого он позже вернулся, чтобы вынудить меня признаться. Из-за этого хочет заполучить меня сейчас.
– Но ты отказываешься, и ценой огромных потерь. Почему?
Она отвернулась от гор, прислонившись к перилам спиной.
– В монастыре нас учили заботиться обо всех. О нищем. О сироте. Даже о пьяном, лежащем в канаве. Но когда я заглядываю в свое сердце, то вижу, что оно недостаточно велико для стольких забот. Моя дочь занимает его целиком, и в нем есть место для Принципа.
– Это честно. Спасти себя и тех, кого очень любишь, уже достаточно трудно. Только потеряв всех, кого когда-то любил, я начал думать об остальных. Не хочу, чтобы это случилось с тобой.
– Единственное, чего я хочу, – дать Ане и Принципу хорошую жизнь. Но Васко им не позволит. Презрение, которое он когда-то испытывал к Странникам, таким как он сам, теперь направлено на других. Все остальные для него просто фигуры на доске, даже собственная дочь. Я не хочу, чтобы такой человек был рядом с моими детьми. Мне не важно, что я Странница, – я в первую очередь мать.
Я ее понимал. Мирный человек предпочел быть отцом и мужем, отказавшись от всего прочего. Будь и у меня такой выбор, я поступил бы так же.
– Мы вернем ее, – сказал я решительно, как в бою. – И я сделаю все, чтобы Васко больше никогда не причинил вреда ни ей, ни тебе. Клянусь.
Похоже, мои слова не облегчили ее тревоги.
– Я тоже когда-то клялась не причинять вреда ни мужчине, ни женщине – таков был мой обет в монастыре. Я выбрала его, поскольку думала, что это легко. Гораздо легче, чем исполнить клятву не спать с мужчиной, не разговаривать или не есть рыбу. – Мара негромко вздохнула и покачала головой. – Как ты мне однажды сказал, мир покупается смертью. И я готова сыграть свою роль, какой бы она ни была.
Я сожалел о сказанных когда-то словах. Но разве это не так? Была ли у меня когда-либо хоть тень сомнения в этом, когда на кону столько жизней?
– Мужчины вроде меня и созданы для того, чтобы женщины, такие как ты, могли исполнять обеты. Оставь убийство мне, Мара. А у тебя есть гораздо более важная роль. Ты должна показать Ане и Принципу, что после победы в войне их ждет жизнь.
Мара положила голову мне на плечо и прикрыла глаза. Я смотрел на занесенные снегом горы, потягивал пиво и молился о том, о чем не мог не молиться с того дня, как прошел по обгорелым руинам отцовского постоялого двора и, отвернувшись, взялся за меч.
Об окончательной и полной победе.
23. Васко
Времени на поиск преступника, сделавшего брешь в нашей стене огня, было мало. Меня, и без того перегруженного заботами, угнетала мысль о причастности Аны. То, как она ухмылялась, глядя из окна, ее необычное равнодушие к виду вырывающихся из трупов червей, леденили мою обычно теплую кровь. Если ей кто-то помог, это ставит всю миссию под удар. Чтобы облегчить бремя сомнений, я решил с ней встретиться.
– Я хочу только поговорить с ней, – сказал я паладину, охранявшему ее дверь в башне.
– У меня приказ не позволять тебе разговаривать с ней, – отозвался он, судорожно потянувшись к рукояти короткого меча на поясе.
Это был крупный и толстощекий семпуриец с акцентом Ступней. Его звали Данило, и он жил с женой и двумя дочерями в деревушке за стенами Тетиса. Я узнал о любимых подчиненных Деметрия все возможное.
– В этом походе приказы отдаю я. Я приказываю тебе отойти.
– Мне жаль, но…
– Тебе будет жаль еще больше, когда однажды, проснувшись, ты не найдешь своих дочерей в постелях. Вся ваша деревня начнет искать их вместе с вами, а вы с женой будете, обливаясь слезами, молиться Архангелу, обещая больше никогда не грешить, пусть только вернет вам ваши драгоценные жемчужины. Но все напрасно, – ухмыльнулся я. – Они будут уже на корабле, идущем в Кашан. Там обожают юных крестейских рабынь. Потом, одним славным утром, проснувшись, вы обнаружите кучу золота на пороге. И тогда ты поймешь, что заработал его, встав у меня на пути.
С его дрожащей правой руки соскользнула латная перчатка.
– Входи. Но, пожалуйста, побыстрее.
Когда я вошел, Ана оказалась у двери. Наверное, приложила к ней ухо и слушала мой обмен резкостями с охранником. Пусть знает, что я не в настроении церемониться.
Я сурово взглянул на нее, как мог смотреть инквизитор. Она с вызовом встретила мой взгляд, подавив страх, который я наверняка в ней вызывал.
– Ты имеешь отношение к инциденту с червями?
Она покачала головой:
– Разумеется, нет.
– Тогда почему наблюдала?
– Было столько шума. Я хотела посмотреть, что там происходит.
– Похоже, ты была этому очень рада.
Она снова покачала головой, энергичнее:
– Нет. Меня это ужаснуло. Я ни за что не сделала бы такого с людьми.
Она говорила прямо как мать.
И так же как в случае с Марой, я не знал, лжет ли она. Никаких признаков. Она теребила пальцы и нервничала, но кто бы остался спокоен перед лицом человека вроде меня?
– Скажи правду, Ана. Иначе…
– Иначе что? Заставишь Иона написать кровавую руну? Заставишь Тревора лить вино мне в горло? Или ты будешь пытать меня сам, как раньше? Как в единственном давнем воспоминании о тебе.
– Мне плевать на твой гнев. Но я не допущу саботажа под самым носом.
– Ты видишь то, что хочешь видеть. Тебе просто хочется ранить меня, вот и цепляешься за любой повод.
Она права? И я просто вообразил ее улыбку при виде того, как черви пожирают наших солдат? Такая черствость совсем не в характере Мары, а ведь это Мара ее растила. Неужто я так заблуждался?
Теперь, когда надвигается битва, не время сомневаться в себе. Но и винить ее без полной уверенности я не мог.
Я повернулся к двери.
– За что ты меня ненавидишь? – спросила она. – Потому что я не Странница?
Нет, это не причина для ненависти. И кроме того, я ладил со многими из тех, кто не был Странниками. Кем бы я был без Антонио Двух Аркебуз и Чернобрюхого Бала? Возможно, я не любил их так, как Тревора, Иона и Хита, но они тоже мои товарищи.
– У меня нет к тебе ненависти, – сказал я. – Но я ненавижу то, что сделал с тобой.
– Тогда почему ты винишь меня в том, что сам сделал?
– Потому что это ты. Ты воплощаешь то, что я сделал. Ты ходишь с обожженным лицом, а я вижу в нем свой грех.
Я слишком много сказал той, кому не мог доверять. Той, кто могла обратить мою слабость против меня.
Михей ошибался. Я не равнодушен к Ане, я испытывал к ней что-то, но смотреть на нее было слишком болезненно, как на солнце.
– Все это в прошлом, – дрожащим голосом произнесла Ана. – А я хочу смотреть в будущее. Ты сильный и умный и, скорее всего, победишь и получишь все, чего хочешь. Но если я обречена вечно быть твоей пленницей, тогда позволь мне хотя бы немного радости. Позволь Алии иногда брать меня на спектакли. Позволь покидать мою клетку, чтобы собирать в лесу цветы. Прошу тебя. Я больше не думаю о том, что случилось.
Никто не может быть таким всепрощающим. Святых нет.
– Прошлого не существует, – сказал я. – То, что случилось, всегда с нами как настоящее, как эти стены, в которых мы заключены. – Я подавил дрожь. – Ты знаешь историю ангела Михея из «Ангельской песни»? Мир был весь покрыт грехом, и потому Архангел повелел Михею сжечь землю огнем взорвавшейся звезды – убить человечество, чтобы оно могло возродиться заново.
– Ты собираешься убить меня, отец?
Я с ужасом проигнорировал этот вопрос и предпочел закончить историю, ища утешения в книге, которой больше не верил.
– Грехи человека были очищены звездным огнем. А потом Архангел своим милосердием дал человечеству второй шанс. Но посмотри, как мы им распорядились. Разве наши грехи очищены? Если даже сейчас нас продолжают преследовать демоны? И нам суждено бесконечно возвращаться к своим грехам, сколько бы мы ни перерождались?
Гимн Перерождения пугал меня в детстве больше всего. И до сих пор вызывал страх.
– Ты был священником, а я выросла в монастыре. Я слышала эту историю тысячу раз. Ответь, если мы в самом деле так неисправимы, тогда почему Архангел дал нам второй шанс?
Я открыл рот, но понял, что у меня нет ответа.
Перед глазами что-то мелькнуло. Я бросил взгляд на окно. На темном куполе за ним мерцал свет.
Туманная звезда.
Ион.
Послание Иона осветило ночное небо. Под песнопения рыцарей-этосиан тяжело было думать, тяжело даже слушать Хита, который записывал и читал вслух то, что говорил световой ритм.
А рассказал он о многом. Крум выступил в поход. Михей – солнцеглотатель, и он тоже идет на нас. И что самое важное, Мара с ним.
Как я и надеялся, Ана оказалась идеальной приманкой. Хотя я не знал, как и почему Мара и Михей оказались в Пендуруме, важно то, что они идут сюда с ордой Крума. Странный поворот судьбы, но я разберусь с этим позже. А пока надо еще больше повернуть ее в мою пользу.
Эта битва определит все. Если я сражу Крума, то двинусь на Пендурум и захвачу его. Что сделает меня властелином Крестеса – во всем, кроме титула, чего я и добивался.
И тогда я верну Мару. Мы поможем ей вспомнить, что она одна из нас. И вместе отправимся на восток, чтобы победить мага, который носит все маски, отыскать Врата и вернуться домой, в далекий мир, в котором яйцо древних не расколется.
Все пойдет так, как рассказал человек, спускавшийся с пирамиды и показавший мне Дворец костей. Хотя эти страницы уже написаны, чернила еще не высохли. И я должен убедиться, что ни слова не изменится. Что никто, даже Михей Железный, не сотрет письмена нашей судьбы.